Поместья Корифона. Серый принц - Страница 8

Джорджол высоко поднял выбеленные брови: «О чем это он? Я не интересуюсь анекдотами».

«Не знаю, не знаю... Мне, например, не терпится выяснить, кому и как впервые удалось рассмешить отца до слез».

Джорджол погладил свой длинный нос, лишенный — явно хирургическим путем — типичного для любого ульдры уродливо свисающего кончика: «Насколько я помню, Ютер Мэддок действительно никогда не отличался чувством юмора».

«Верно, — кивнул Кельсе. — Тем не менее, он устроен гораздо сложнее, чем ты себе представляешь».

Джорджол нахмурился, помолчал: «Твой отец руководствовался, главным образом, строгими правилами этикета. Кто знает, что он за человек на самом деле?»

«Всех нас формируют жизненные обстоятельства», — пожал плечами Кельсе.

Джорджол широко ухмыльнулся, обнажив зубы белее выбеленных волос, сверкнувшие на фоне темной синеватой кожи: «О нет! Я — это я, потому что я сам — вершитель своей судьбы!»

Шайна не сумела сдержать нервную усмешку: «Послушай, Кексик... Джорджол — Серый Принц — как бы ты себя не называл — опомнись! Если ты будешь выкрикивать лозунги с такой страстью, люди испугаются и подумают, что ты спятил».

Ухмылка Джорджола слегка увяла: «Как тебе известно, я человек страстный». Вальтрина позвала его с другого конца зала. Джорджол откланялся, бросил последний быстрый взгляд на Шайну и удалился.

Шайна глубоко вздохнула: «Что правда, то правда. Его всегда обуревали страсти».

Поблизости оказался Эррис Замматцен: «Не могу не заметить, молодые люди, что вы, по-видимому, близко знакомы с Серым Принцем?»

«С Кексиком? А как же! — злорадно отозвался Кельсе. — Отец подобрал его младенцем на окраине Вольных земель — он даже не подкидыш, родители бросили его подыхать в пустыне. Кексик вырос с нами в усадьбе, под присмотром управляющего-ао».

«Отец всегда жалел Кексика, — задумчиво произнесла Шайна. — Когда нас ловили на какой-нибудь злостной проделке — а хулиганили мы на славу! — мы с Кельсс непременно получали затрещины, а Кексик отделывался выговором».

«По сути дела жалостью это назвать нельзя, — возразил Кельсе. — Отец просто-напросто соблюдал этикет, упомянутый тем же Кексиком. Ударить синего — хуже, чем убить».

Замматцен взглянул на группу кочевников, стоявших поодаль: «Выглядят они достаточно внушительно. Не возникает ни малейшего желания подойти и влепить одному из них пощечину».

«Ответная пощечина не последует — ульдра промолчит, а потом зарежет вас в темном углу. Впрочем, может зарезать и сразу, при всех. У них только женщины дерутся голыми руками. Причем женские драки — популярная забава».

Замматцен с любопытством повернулся к Кельсе: «Возникает впечатление, что ульдры не вызывают у вас симпатию».

«Почему же? Ульдры ульдрам рознь. Наши ао, например, ведут себя вполне прилично. Шаман Кургеч — один из ближайших приятелей моего отца. В поместье запрещены женские драки и некоторые другие отвратительные обычаи. Но кочевники продолжают заниматься колдовством — с этим мы справиться не можем».

«Надо полагать, Джорджол не воспитывался как ульдра?»

«А он никак не воспитывался. Жил с управляющим-ао, на уроки ходил вместе с нами, играл вместе с нами, носил ойкуменическую одежду. Мы даже не вспоминали о том, что он — синий».

«Я им всегда восхищалась, — заметила Шайна. — Особенно после того, как он спас Кельсе от эрджина».

«Даже так! Вы потеряли руку и ногу в схватке с эрджином?»

Кельсе сухо кивнул и собирался сменить тему разговора, но Шайна вмешалась: «Это случилось в трех километрах к югу от усадьбы. Мы играли в прятки под Ржавым Перстом. Эрджин выскочил из-за скалы и набросился на Кельсе. Джорджол подбежал вплотную и отстрелил эрджину голову — как раз вовремя. Если бы не он, Кельсе не стоял бы сейчас с нами. Отец всегда хотел отблагодарить Джорджола, сделать для него что-нибудь...» Шайна помолчала, восстанавливая в памяти события пятилетней давности: «Но возникли эмоциональные проблемы. У Джорджола началось аурау.[12] Он сбежал, и мы его больше не видели. Кургеч говорил, что он покинул Договорные земли и присоединился к гарганчам. Мы знали, что он из гарганчей — у него было родимое клеймо. Так что опасаться «втирания в землю» не приходилось».

«Синие «втирают в землю» пойманных кочевников из вражеских племен, — пояснил Кельсе. — Всего лишь одна из множества мучительных казней на все случаи жизни».

Шайна смотрела на Джорджола, красовавшегося среди гостей: «А сегодня мы повстречались с ним в вилле Мирасоль. Конечно, мы ожидали, что он сумеет за себя постоять, но кто мог подумать, что он сделает политическую карьеру?»

«Отец считал, что из него вышел бы неплохой пастух, складской рабочий или даже управляющий», — неприязненно произнес Кельсе.

«Вы не можете не согласиться с тем, что перед талантливым ульдрой, желающим проявить себя, добиться успеха или занять видное положение в обществе, закрыты практически все двери», — возразил Эррис Замматцен.

Джерд Джемаз иронически фыркнул: «Синий кочевник только и мечтает о том, как бы ему совершить успешный набег, получить большой выкуп или награбить денег на постройку спираньи. Он не желает становиться инженером или учителем — не больше, чем вы хотели бы стать укротителем диких эрджинов».

«Я способен подавить в себе такое стремление», — улыбнулся Замматцен.

«Подумайте сами, — оживился Кельсе. — Синие могут свободно приезжать в Сцинтарре, посещать школы, приобретать любые профессии. Но кочевников, пользующихся этими возможностями, можно пересчитать по пальцам. Почему? Почему все синие в Оланже — агитаторы и прихвостни раскрепостителей, живущие на подачки? Все они преследуют только одну цель — вытеснить помещиков с Договорных земель».

«По их мнению, это их земля», — заметил один из нотаблей.

«Если им удастся нас изгнать, это будет их земля, — ответил Кельсе. — Если нет, она наша».

Замматцен пожал плечами и отвернулся. Кельсе прикоснулся к плечу сестры: «Нам пора. Завтра тяжелый день».

Шайна не возражала. Вместе с Джердом Джемазом они попрощались с Вальтриной и покинули виллу Мирасоль.

Было поздно, но Шайна не могла заснуть. Она вышла на балкон — постоять под звездами. Море утихло, город спал. Редкие огни мерцали вдоль берега и сквозь темную листву на склонах холмов. Тишину нарушали только мягкие вздохи прибоя... Прошел день, полный событий. Кельсе, Джерд Джемаз, Вальтрина, Кексик (Серый Принц, не иначе!) — все они выступили из дымки детских воспоминаний, приобрели обостренные черты характера, вступили в напряженные отношения. Шайна вернулась домой, чтобы найти покой — теперь эта надежда казалась потерянной навсегда. Перед ее внутренним взором возникло лицо брата. Кельсе стал циничнее и суше, чем она могла себе представить. Он слишком быстро повзрослел — все его мальчишеское дружелюбие улетучилось. Джерд Джемаз? Черствый, безжалостный мужлан с каменным сердцем... Кексик, отныне именуемый Джорджолом — смышленый и галантный, как всегда. В Рассветной усадьбе его кормили и одевали, в ней ему дали образование, Рассветной усадьбе он обязан жизнью, в конце концов... А теперь Рассветное поместье стало мишенью для нападок раскрепостителей. Какая ирония судьбы! Эльво Глиссам... Шайна почувствовала теплый прилив крови — сердце с готовностью встрепенулось. Она надеялась, что Глиссам проведет в Рассветном поместье недели, может быть, даже месяцы. Она показала бы ему Опаловые копи, озеро Вуалей, луг Санреддина, Заколдованный лес и охотничий домик на Майской горе. Она упросила бы Кургеча устроить Большое Кару![13] Эльво Глиссам принесет веселье в Рассветную усадьбу, где давно уже царила унылая тишина. Пять лет, пять никчемных лет!

Над Хурманским морем летел «Апекс» А-15 — неуклюжий, лишенный элегантности служебный аппарат из Суанисета. Шайна подозревала, что Джерд Джемаз демонстрировал таким образом презрение к модным поветриям Оланжа. В связи с чем она пожаловалась: «Все это превосходно и замечательно, но где знаменитый «Хайбро»?»