Полюс капитана Скотта - Страница 10

В течение ночи судно пробиралось между льдинами, и утро застало нас почти на краю открытого моря. Мы остановились, чтобы запастись водой с чистенькой бугорчатой льдины, и добыли около восьми тонн воды. Ренник сделал промеры лотом; глубина 1960 морских саженей. Трубка принесла два маленьких куска вулканической лавы с примесями обычного морского глобигеринового ила…»

Отложив дневник, капитан вдруг ощутил явную и, на первый взгляд, совершенно беспричинную тревогу. Его все еще не оставляло ощущение того, что «полярный наездник», как называл он про себя Антона, знает о его будущем нечто такое, чего не дано знать ему. «Неужели ему чудится моя гибель во льдах? – недоверчиво покачал головой Скотт. – Если что-либо и чудится, – успокоил себя капитан, – то это всего лишь полярные миражи. Всего лишь арктические миражи».

Как только, после очередного утреннего купания, капитан Скотт надел свитер, матрос, дежуривший в «вороньем гнезде», неожиданно крикнул:

– Вижу справа по борту вершину горы! Очень похожую на вулкан!

– Это и в самом деле вулкан, сэр, – поспешил к капитану штурман Пеннел. – Перед нами – Эребус, самая высокая из всех известных нам гор Антарктиды.

– Как далеко мы находимся от нее, лейтенант?

– Не менее ста миль, сэр. В подзорную трубу мы можем видеть её только благодаря исключительно чистому воздуху.

– И это уже Антарктида, джентльмены! – объявил Скотт. – Мы почти у цели. В каких-нибудь двадцати милях отсюда нам должен открыться мыс Крозье.

На следующее утро, все такое же солнечное, хотя и по-арктически прохладное, полярники приблизились к закованным в ледовые доспехи берегам мыса настолько, что принялись промеривать глубины. И были неприятно удивлены, что с приближением к берегу глубины эти не уменьшались, а, наоборот, увеличивались, достигая трехсот десяти – трехсот пятидесяти морских саженей, вместо приемлемых для якорной стоянки ста восьмидесяти. К тому же попутный ветер вызывал слишком большие волны, которые запросто могли уничтожить их китобойную шлюпку, уже подготовленную к спуску.

Когда к вечеру стало ясно, что высадку придется окончательно отложить, Скотт мрачно произнес:

– Ну что ж, господа полярные странники, мысом Крозье, со всеми его выгодами и красотами, придется пожертвовать. Уводите судно на восток, лейтенант Эванс, в сторону вон того Черного острова, – указал он на оголенные прибрежные скалы, резко контрастировавшие своей чернотой на фоне ослепительно-белых льдин, сгрудившихся у их подножия.

Тем временем палубы судна постепенно превращались в лабораторию под открытым небом. Аткинсон и Пеннел тут же принялись чертить план медленно проплывавшего мимо ледового барьера, доводя его до восточной оконечности мыса Крозье; Симпсон, как всегда, усердно возился со своими метеорологическими приборами, а Понтинг метался по палубе, хватаясь то за фотоаппарат, то за кинокамеру.

Обнадеживал своими сообщениями и гидролог Ренник, уже сумевший установить вполне приемлемую для стоянки глубину в сто сорок морских саженей, в то время как биолог Нельсон горячечно добывал образцы донного грунта и замеривал температуру водных глубин. Нервно потирали руки в ожидании высадки на берег физик-канадец Чарльз Райт, внешне медлительный, но пунктуальный геолог Пристли и морской биолог Лилли. Уже в который раз осматривал двигатели своих мотосаней механик Дэй, наобещавший накануне дюжину специальных санных экспедиций почти каждому из ученых, словно намерен был распоряжаться этими моторами как своей тягловой собственностью.

«Что ж, – мысленно подытожил Скотт результаты своего осмотра этой „лаборатории“, – можно считать, что исследование самого материка Антарктиды уже началось. Если научная группа и дальше будет работать с таким же рвением, мы получим немыслимое количество данных, на обработку и классификацию которых уйдут потом месяцы цивилизованного бытия».

Когда на воду спустили один из китобойных баркасов, у трапа началось вавилонское столпотворение. Всем вдруг захотелось непременно попасть на «китобоя», у каждого нашлись причины для спешной высадки на берег, каждому хотелось ступить на берег Антарктиды в числе первых. Десантный отряд из шести полярников был сформирован Скоттом довольно быстро: вместе с ним к скалистому берегу должны были отправиться офицеры Уилсон, Тейлор, Пристли, Гриффит и Эванс. Но они еще только рассаживались, когда ротмистр Отс нашел важное для себя решение: он предложил капитану высадить гребную команду матросов, а вместо них усадить за весла офицеров.

И поскольку Скотт возражал слишком неуверенно, ротмистр драгунского полка сам приказал матросам покинуть баркас и вместе с доктором Аткинсоном и помощником зоолога Черри-Гаррардом занял их места за веслами.

Но вскоре оказалось, что все порывы десантников напрасны. Совершив несколько попыток приблизиться к берегу, они вскоре выяснили, что прибрежные скалы и айсберги, а также паковый лед и сильное волнение высадиться на берег им так и не позволят – ледовый барьер оказался неприступным. Словно бы дразня полярников, с вершины огромного ледового валуна за их попытками иронично наблюдал старый, линяющий императорский пингвин, с монаршей снисходительностью прощавший им попытки вторгнуться в его владения.

А тут еще рядом с ним появился молодой пингвиненок, который пока еще терял пух с головы, маленьких крылышек и с груди, завистливо мечтая при этом о «черном смокинге» предка. Молодой пингвин суетно подходил к краю скалы то в одном, то в другом месте и, свысока посматривая на людей, приставал к старому наставнику с вопросами на своем ворчливом пингвиньем языке.

– Взгляните на этого юного отпрыска «императора»! – мгновенно забыл о своих веслах Аткинсон. – Вряд ли кому-либо из ученых приходилось наблюдать молодого пингвина этой породы в таком возрасте и в такой стадии развития. Жаль, что я не могу воскликнуть: «Полцарства за этого пингвина!».

– Крикните: «Полвесла!», – саркастически посоветовал ему экспедиционный остряк Отс, – мы вас поймем.

Скотт тем временем взвешивал шансы своей команды. Не составляло никакого труда понять, что на мысе было прекрасное, хорошо защищенное место для экспедиционного дома и вообще для базового лагеря. Лед мог служить источником воды, снежные склоны располагали к лыжным тренировкам, а гладкие каменистые площадки – к приморским прогулкам. Рядом обитали две колонии пингвинов – которые, как и тюлени, могли быть не только объектом исследования, но и дополнительным источником свежего мяса.

Уже вернувшись на судно, капитан записал в своем дневнике: «Отсюда близко к барьеру и к колониям двух видов пингвинов; удобно подниматься на гору Террор, хорошие условия для биологических работ, отличные обсервационные пункты для всевозможных наблюдений, довольно удобный путь на юг без угрозы быть отрезанными и т. д. и т. п. Очень и очень жаль покидать такое место».

А уходить нужно было, потому что Скотт прекрасно понимал: при той крутизне берега и том волнении океана, которыми встречает Антарктида, высадка на берег займет несколько недель. При этом он с трудом представлял себе, каким образом следовало перемещать туда с судна трое мотосаней и разобранный дом.

Совсем близко, по правому борту, проплывали мысы Ройдса и Барна; далеко заползавший в море глетчер и Неприступный остров; множество каких-то безымянных мысов и бухточек… А Скотт все никак не мог определиться с выбором места для лагеря. Впереди их ожидал мыс Эрмитедж, расположенный милях в двенадцати от очередной бухты, в которой «Терра Нова» сбавила ход, и где-то за ним должен был располагаться дом, который Скотт со своими товарищами возвел во время экспедиции на судне «Дискавери». Однако теперь капитан уже не считал это место идеальным для лагеря и предстоящей зимовки; к тому же они вновь, уже в который раз, входили в огромное поле мелкого льда, именуемого моряками «салом».

Созвав в кают-компании офицерское собрание, Скотт предложил обсудить два варианта: вторгаться в ледовое поле, чтобы через два десятка миль оказаться в районе лагеря «Дискавери», или же вернуться назад и, вновь обогнув Неприступный остров, высадиться в бухте у мыса, который до сих пор назывался «Мысом Чаек». После небольшого обсуждения все остановились на Мысе Чаек, и капитан тут же приказал разворачивать судно, чтобы на всех парах возвращаться на избранное место.