Полые холмы. Жизнь Мерлина - Страница 4

— А что же Кадаль?

— Убит. Иначе разве бы Бритаэль до меня добрался?

— Понятно. — Его взгляд еще раз перечел мои раны. Помолчав, он сухо заключил: — Четыре человеческие жизни. Ты пятый. Король, надо надеяться, не считает, что переплатил?

— Не считает. А если и считает, то скоро перестанет.

— О да, это мы знаем. Дай только ему срок объявить миру, что он неповинен в смерти Горлойса, и устроить покойнику пышные похороны, чтобы можно было заключить брак с герцогиней. Он ведь уже отправился в Тинтагел, ты знаешь? Он мог бы повстречаться тебе на дороге.

— И повстречался, — горько ответил я. — Проехал мимо, в двух ярдах от меня.

— А тебя не заметил? Ведь он должен был знать, что ты ранен! — Тут он, видно, понял, что означал мой горький тон. — Ты хочешь сказать, он видел, что ты нуждаешься в помощи, но предоставил тебе одному добираться в лагерь? — В его голосе слышалось больше негодования, чем удивления. Гайдар и я были давние знакомые, объяснять ему мои отношения с Утером не было нужды. Утера всегда злила любовь брата-короля к внебрачному сыну. А мой провидческий дар внушал ему страх пополам с презрением. Гайдар горячо заключил:

— И это — когда ты был ранен, служа ему!

— Нет, не ему. Я действовал во исполнение слова, данного мною Амброзию. Он завещал мне некую заботу о своем королевстве. — Больше я ничего не добавил, с Гайдаром не следовало говорить о богах и видениях. Подобно Утеру, он был занят делами плоти. — Перескажи мне, — попросил я, — те слухи, о которых упоминал раньше. Что говорят люди? Как представляют себе события в Тинтагеле?

Он оглянулся через плечо. Дверь была затворена, но он понизил голос:

— Люди рассказывают, будто Утер уже раньше успел побывать в Тинтагеле и был с герцогиней Игрейной, и будто сопровождал его туда ты и ты же помог ему пробраться в замок. Будто бы ты волшебными чарами придал ему обличье герцога, и так он прошел мимо герцогских стражей в спальню к герцогине. Говорят и больше того. Будто бы и сама она, бедняжка, принимала его на своем ложе, думая, что это ее супруг. Бритаэль с Иорданом привезли ей весть о гибели Горлойса, смотрят, а «Горлойс» сидит с ней за завтраком, живой и невредимый. Клянусь Змеей, Мерлин, почему ты смеешься?

— Два дня и две ночи, — ответил я, — и уже создалась легенда. Что ж, наверно, люда ей поверят и будут верить всегда. Может быть даже, она лучше правды.

— А в чем же правда?

— Что нам не понадобились чары, чтобы войти в Тинтагел, — только хитрое переодевание и человеческая измена.

И я рассказал ему, как все было на самом деле и что я наговорил мальчишке-козопасу.

— Так что, как видишь, Гайдар, это семя заронил я сам. Лорды и советники короля должны знать правду, но простому люду будет приятней, да и легче верить рассказу о колдовских чарах и безвинной герцогине.

Он, помолчав, сказал:

— Стало быть, герцогиня знала.

— А иначе разве бы нам удалось войти в замок? Нет, Гайдар, пусть никто не говорит, будто герцогиню взяли силой: она знала.

Он опять помолчал, на этот раз еще дольше. Наконец сумрачно произнес:

— Измена — тяжкое слово.

— Но справедливое. Герцог был другом моего отца и доверял мне. Ему и в голову не могло прийти, что я буду помогать Утеру в ущерб ему. Он знал, как я отношусь к Утеровым вожделениям. Ему неведомо было только, что мои боги повелели мне на этот раз способствовать Утеру в утолении его страсти. Но хоть я и не волен был поступить иначе, все равно это была измена, и нас всех ждет за нее расплата.

— Кроме короля, — твердо сказал Гайдар. — Я его знаю. Он испытает разве что минутное угрызение. Расплачиваться будешь ты один, Мерлин, как ты один нашел в себе мужество назвать вещи своими именами.

— В разговоре с тобой. Для других пусть это останется повестью о колдовских чарах, вроде тех драконов, что по моему велению грызлись друг с другом под Динас Эмрисом, или Хоровода Великанов, который по воздуху и по воде перенесся из Ирландии в Эмсбери. Но ты видел своими глазами, каково пришлось Мерлину Королевскому Магу. — Я помолчал, пошевелил больной рукой, лежащей поверх одеяла, и покачал головой в ответ на его озабоченный взгляд: — Нет, нет, не беспокойся Уже не так больно. И еще одну правду о той ночи я должен тебе открыть. Будет ребенок, Гайдар. Понимай это как надежду или как прорицание, но вот увидишь, на рождество родится мальчик. Утер не говорил, когда он намерен заключить брак?

— Как только это будет пристойно. Пристойно! — повторил он с коротким смешком и сразу закашлялся. — Тело герцога находится здесь, но дня через два его перевезут в Тинтагел и предадут земле. И тогда, после восьмидневного траура, король заключит брак с герцогиней.

Я задумался.

— У Горлойса был сын от первой жены. Его звали Кадор. Сейчас ему должно быть лет пятнадцать. Ты не знаешь, что с ним сталось?

— Он здесь. Он участвовал в последнем бою, сражаясь бок о бок с отцом. О чем договорился с ним Утер, неизвестно, но всем, кто воевал против короля под Димилиоком, даровано прощение и, кроме того, объявлено, что Кадор будет герцогом Корнуолла.

— Да, — подхватил я. — А сын Игрейны и Утера будет королем.

— Когда в Корнуолле сидит герцогом его злейший враг?

— Даже если и злейший враг, разве у него нет на то достаточной причины? За измену, быть может, придется расплачиваться долго и жестоко.

— Ну, это, — вдруг бодро возразил Гайдар, подбирая полы своего длинного одеяния, — покажет время. А теперь, молодой человек, тебе следует еще поспать. Хочешь, я дам тебе снотворного?

— Нет, спасибо.

— Как рука?

— Лучше. Заражения нет, я знаю, как это бывает. Больше я не причиню тебе хлопот, Гайдар, перестань обращаться со мною как с немощным страдальцем. Я выспался и чувствую себя вполне бодро. Ступай ложись спать, обо мне не думай. Покойной ночи.

Он ушел, а я еще долго лежал и прислушивался к шуму прибоя, стараясь обрести в ночной близости богов силу духа для предстоящего мне прощания с мертвым.

Обрел я силу духа или нет, но все равно прошел еще день, прежде чем я ощутил и в теле довольно силы, чтобы покинуть мою келью. Вечерело, когда я отправился в большую залу замка, где был установлен гроб с телом герцога. Наутро его должны были увезти в Тинтагел и похоронить рядом с предками. Но сейчас он лежал один в высокой гулкой зале, где недавно пировал с пэрами и замышлял последнее сражение.

Было холодно и тихо, только снаружи грохотал прибой и выл ветер. Он переменился и дул теперь с северо-запада, неся с собою холод и влагу близких дождей. Окна зияли без стекол или роговых пластин, и на сквозняке колыхались и распластывались дымные огненные языки факелов в настенных скобах, покрывая свежей копотью древнюю каменную кладку. Голо и неприютно было под темными сводами — ни деревянной резьбы, ни цветных изразцов, ни росписей по стенам; сразу видно, что Димилиок — всего лишь военная крепость; герцогиня Игрейна, быть может, и не бывала здесь никогда. Серый пепел в очаге давно остыл, отсыревшие, полуобгорелые головни блестели каплями влаги.

Тело герцога было уложено на возвышении посередине залы и покрыто его военным плащом: белый вепрь на алом поле с двойной серебряной каймой. Я привык видеть эти цвета в сражении рядом с моим отцом. Видел я их и на Утере, когда вез его, переодетого, в замок Горлойса. Теперь тяжелые складки плаща ниспадали до пола, а тело под ними словно сплющилось, усохло — пустая оболочка, все, что осталось от крупного, могучего мужчины. Лицо было открыто. Плоть на нем посерела и спалась, как бы стекла с костей, подобно свечному салу, и обозначился череп, лишенный почти всякого сходства с Горлойсом, которого я знал. Монеты на веках уже глубоко запали. Волосы скрывал боевой шлем, и только знакомая седая борода была выпростана и лежала поверх белого вепря на груди.

Тихо ступая по каменным плитам, я думал о том, что не знаю, какому богу поклонялся Горлойс при жизни и к какому богу отправился после смерти. По убранству тела этого определить было нельзя. Монеты на глаза клали не только христиане, но и многие другие. Я вспомнил иные смертные ложа, вспомнил, как теснились вокруг них нетерпеливые духи; ничего такого здесь не ощущалось. Но он уже три дня как мертв, его дух, быть может, уже вышел на холод и ветер через проем окна. Быть может, он теперь далеко, и мне уже не настичь его и не получить прощения.