Полуночная свадьба - Страница 10

— Где можно увидеть то, о чем вы говорите, г-н Буапрео? — спросил г-н Потроне, считавший приличным интересоваться искусством.

— У Меньера, конечно, на бульваре Босежур.

— Да, — подтвердил Барагон, — Меньер — человек тончайшего и безукоризнейшего вкуса, посвятивший пятьдесят лет своей жизни собиранию разных шедевров, нагромождая их в маленьком домике начальника станции под деревянной крышей... Они занимали все помещение, а сам он спал на чердаке, на ременной кровати... Ведь вы его знали, г-н де Берсенэ!

Князь де Берсенэ поднял свою маленькую морщинистую голову.

— Да, да, г-н Барагон. Он даже приезжал в Берсенэ, когда продали замок. Там были две пастели Латура и несколько предметов мебели из Ризенера, которые теперь в его коллекции. Я предложил ему купить также и Берсенэ. Он там хорошо разместил бы свои сокровища XVIII века. Строение с его деревянными панелями — само тех же времен... Он был чудак. Когда он не знал больше, куда девать то, что покупал, он одалживал своим друзьям, одному — что-нибудь из мебели, другому — гобелен, третьему — картину, давая понять, что после его смерти... Но он сохранял расписки, и, когда умер, людям пришлось возвратить вещи, которые они уже привыкли считать своей собственностью.

Г-н де Бокенкур разразился громким хохотом, от которого глаза его сощурились и широко раскрылся рот.

— Ха, ха, ха! Так значит, и Серпиньи пришлось вернуть портрет Серпиньи, посланника времен Регентства, который он имел от Меньера и которым так чванился. Если он желает им обладать, ему придется купить его на аукционе! А Берсенэ, что за подлое наше время! — Он воодушевился. Его широкое красное лицо побагровело. — Что осталось нам от наших отцов? Разве я живу в замке Бокенкур? Кому теперь принадлежит Берсенэ? Где наши фамильные портреты, наша наследственная мебель, наше серебро, все, что прошлое целой расы передало тем, кто ее продолжает, все, что представляет собой ее общий труд? Поищите, друзья мои! Кто из вас живет в доме, где он родился?

Франсуаза де Клере подумала о Ла Фрэ. Она вспомнила одинокий старый замок в конце аллеи возле высохшего пруда с его закрытыми ставнями и расшатанной крышей. Дюмон усмехнулся. Дом, где он родился! Он по-прежнему стоял на месте, дом № 35 по улице Бельвиль, чудесное жилище, нечего сказать, где его отец, жестянщик, умер, по счастью, уже давно! Молодой Пюифон считал, что его знатный кузен напрасно жалуется. Особняк на улице Анри Мартен роскошен и исполнен удобств, кухня прекрасная, и плечи г-жи Бриньян белые и пухлые.

— Конечно, сударь, есть доля истины в том, что вы говорите, — вступил в разговор г-н Барагон. — Наша эпоха ничего не бережет, но остались еще любопытные примеры, показывающие, что в некоторых семьях, несмотря на ход событий, сохранилось в целости наследие прошлого. Я привел в моем этюде, посвященном затронутому вопросу, один интересный случай, относящийся к барону ле Ардуа.

При имени ле Ардуа глаза молодого г-на де Пюифона заблестели.

— Вы его знаете? — спросила Франсуаза.

— Мне его показали в театре. Он богат и имеет любовницу м-ль Вольнэ, — ответил г-н Барагон с таким выражением плохо скрытой зависти, что Франсуазе сделалось стыдно за посещавшее ее иногда желание стать богатой и чувствовать себя красивой и молодой. Г-н Барагон продолжал: — Я побывал однажды в замке Гранмон. Там все осталось, как в 1809 или, кажется, в 1811 году, когда старый ле Ардуа, министр финансов при императоре, построил замок. С тех пор не переменили ни одного стула, не вбили ни одного гвоздя. Все сохранилось в неприкосновенности, белье в шкафах, как и серебро в буфетах. Посуда — та самая, на которой ел г-н де Талейран, когда приезжал в Гранмон повидаться со своим кумом. Обивка салона из зеленой камки с лавровыми венками выглядит так, будто она появилась там накануне. А мебель, а библиотека, расписанные Прюдоном! Все полно пчел, орлов, сфинксов. Величественное зрелище, господа! — Барагон любил императорскую эпоху за упорядоченность, воинственность и педантичность.

Встав из-за стола, г-н Барагон завязал распустившийся шнурок своего башмака. Князь де Берсенэ прихрамывал, опираясь на свою трость. Общество направилось в мастерскую г-жи де Бокенкур, соединявшуюся с особняком посредством крытого перехода. Франсуаза почувствовала во мраке, как чья-то рука коснулась ее обнаженной спины. В ателье стояла темнота. Г-н де Бокенкур нажал на выключатель и громадное помещение осветилось сразу, представ перед глазами присутствующих. При полном свете Франсуазе сделалось страшно от лица Бокенкура, сделавшегося красным и апоплексическим после еды. Он улыбался всем и показывал мастерскую с удовольствием. Помещение имело высокий, как в церкви, потолок. Его балки светлого дерева образовывали дуги свода, поддерживаемого легкими колоннами. Восточные ковры местами покрывали блестящий паркет. В глубине, на хорах, виднелись веретенообразные гладкие трубки большого органа. Здесь по восемь часов в день с усердием занималась г-жа де Бокенкур живописью, силясь передать тонкой кисточкой на небольшом куске полотна какой-нибудь цветок или плод. Однако, несмотря на указания лучших мастеров, ее собственное внимание и трудолюбие, она не делала никаких успехов, хотя и не бросала своего тяжелого, добровольного и бесплодного труда.

Стены мастерской украшали картины великих мастеров. Г-жа де Бокенкур собрала у себя очаровательные полотна, отвечавшие ее вкусу к изображению цветов и плодов. Среди них висела работа Ван Гейсума глубокого тона, полотна двух Брейгелей изображали букеты из всевозможных цветов. Старый фламандский мастер посадил на их лепестках несколько бабочек с раскрытыми весенними крылышками, а у ножки вазы поместил несколько морских раковинок, перламутровых, как лилии, и нежных, как розы. Ветка сирени Мане находилась рядом с тремя гвоздиками Фантен-Латура, возле двух полотен Закариана. От полотна Шардена — яблоко, сливы, кубок и нож — веяло плодовым садом. Яблоки Сезанна, красное и зеленое, на белой салфетке соседствовали с тюльпановым полем Клода Моне. Выше картин помещались под стеклами блюда работы Палисси, на одном из которых змея опоясывала его, находясь в центре блюда, овально свернувшись среди влажного убранства длинных водяных листьев. Саксонский фарфор с цветами стоял рядом с венецианским хрусталем, прозрачным и как бы текучим, в форме бокалов и флаконов, каждый из которых имел на крышке своей нежное изображение плода. Большая стеклянная витрина ожидала изделий г-на де Серпиньи.

Гости закурили сигары. Г-жа Бриньян на диване уже болтала с г-ном Антуаном де Пюифоном. Буапрео подошел к Франсуазе, которой нравилось общество Буапрео. Как и с ле Ардуа, она чувствовала себя с ним хорошо. Деликатный и воспитанный, он обладал приятным лицом и хорошими манерами. Он говорил с ней всегда изящно и ласково. К ним подошла г-жа де Бокенкур. Князь де Берсенэ присел подле Франсуазы, уткнув подбородок в золотой набалдашник своей трости, начав беседу с тонкостью и пониманием собеседника, в чем, пожалуй, и состоит истинная вежливость. Его долгая жизнь среди светского общества сталкивала его со множеством людей всякого рода, но он по-прежнему хранил любопытство к новым для него лицам. Лицо Франсуазы ему нравилось. Несколько раз он улыбнулся на ответы молодой девушки. В гладком золотом набалдашнике его трости отражалось в виде искажающей миниатюры его маленькое лицо с живыми глазами.

— Дорогая Франсуаза, не скажете ли вы г-же де Гюшлу, что ей следовало бы немного поиграть для нас на органе? — попросила г-жа де Бокенкур.

Франсуаза исполнила ее просьбу. Г-жа де Гюшлу исчезла на лесенке, ведущей на хоры, и через несколько минут из инструмента брызнул острый и свежий звук. Орган заставил вздрогнуть г-жу Бриньян, которая приподнялась с дивана, где полулежала, вытянувшись возле г-на де Пюифона. Г-н де Бокенкур наблюдал за ними с насмешливым взглядом. Его глаза искали глаза Франсуазы, которая их опустила.

— Не смотрите так, дорогой мой, на девицу де Клере, становится просто противно, — заметила г-жа Потроне, глядя в свой лорнет. — Кстати, дорогой мой, я бы попросила вас об уважении к моим седым волосам. Вот уже три анонимных письма подряд вы посылаете мне. Пока достаточно. Я на вас не сержусь, но я хотела вас уведомить. Не отходите в сторону, Франсуаза, ведь почтовые развлечения г-на де Бокенкура ни для кого не секрет. Не так ли, Бок? — И она его ударила по плечу ручкой своего лорнета.