Полукровка. Эхо проклятия - Страница 6

Теперь на лестничной площадке Самсут имела удовольствие лицезреть свою одноклассницу Карину, с которой, почти не разлучаясь, провела два последних года в школе. Правда, впоследствии они виделись редко, однако Самсут относилась к этой своей единственной настоящей подруге все так же трепетно, как и в начинавшейся юности. Карина отвечала ей той же монетой, и потому нечастые встречи их всегда оказывались живым настоящим общением, а не пустыми необязательными разговорами о том о сём. Вместе они составляли забавную пару: тощая, чернявая, как галка, взбалмошная Карина и неспешная, плавная, рассудительная Самсут.

Вот и сейчас Карина, не спрашивая и не ожидая приглашения, влетела в квартиру, словно вихрь.

— Привет, дорогая! Что сидишь, скучаешь? Такой день, слушай, давай собирайся, пошли! Да побыстрей, а не так, как ты обычно!

— Куда? — улыбнулась Самсут.

— Куда-куда, на кудыкину гору! Пошли, говорю, не пожалеешь.

— Давай сначала хоть кофе выпьем, а ты пока спокойно мне все расскажешь, что за спешка такая, что за гонка. А то мало ли, может, мне там будет совсем неинтересно.

— Да что тебе вообще интересно! Сидишь тут в такой день одна, задницу оторвать от дивана не можешь. — Карина заглянула в гостиную. — Ага, и зеркало так и не переставила, лентяйка!

— Перестань, Каринка, давить на больные мозоли. А вообще, ты же знаешь, когда действительно надо, я на подъем легка, и долго меня уговаривать не приходится.

— Как же, не приходится! Всю жизнь уговариваю, уговариваю, никак не уговорю.

— Ах, так ты опять про эту свою армянскую общину? — догадалась с легким разочарованием Самсут.

— И да, и нет. Но сегодня такой день! Эпоха! Эпоха! А ты сидишь тут и киснешь.

— Вовсе я не кисну. Просто у меня на сегодня запланировано очень важное и очень неприятное дело. Вот я и сижу, настраиваюсь на него.

— Ага, давай, рассказывай сказки. С ходу и дело какое-то присочинила.

— Слушай, Каринка, а ты случайно не знаешь, что такое Гамаспюр? — поспешила уйти от опасной темы Самсут.

— Гамаспюр — это цветок из армянских сказок, обладающий чудодейственными свойствами. «О, гамаспюр ты, что, цветя, не вянешь никогда! О, эликсир ты, что целишь все скорби без следа!..» А ты это зачем спрашиваешь?

— Да так, просто в каком-то сканворде слово незнакомое попалось, — соврала Самсут.

— Вот, на идиотские сканворды у нее время есть!.. Всё, вставай, одевайся, а то, не дай бог, опоздаем. А опаздывать никак нельзя, неприлично: сам католикос всех армян в Питер приехал!

Однако эти слова, против всякого ожидания подруги, произвели на Самсут мало впечатления.

— Да, это, наверное, и вправду весьма важное событие, но…

— Никаких «но». Собирайся и пошли…

— Я же тебе сказала — у меня сегодня важное дело.

— Ну и дурная же ты девка! — похоже, не на шутку разозлилась подруга.

— Карина, не сердись, я и в самом деле понимаю, какое это важное событие, и поздравляю. Но все-таки я-то там зачем?

— Да как ты не понимаешь?! Я ведь не ради твоего поздравления к тебе приехала через весь город и в такую жару. Ты должна пойти, просто обязана!

— Зачем?

— Что значит «зачем»? Все наши соберутся.

— Какие наши?

— Ты что, вправду не понимаешь? Все здешние армяне, спюрк.

Самсут искренне рассмеялась.

— Какой такой спюрк? Ай, брось, Каринэ-джан, — продолжая смеяться, проговорила она с деланым южным акцентом. — Какие мы армяне? У тебя вообще неизвестно сколько этой крови, хоть на вид ты прямо из Еревана, а у меня только отец — да и тот полукровка…

— А кто же ты? — вдруг задорно вскинулась Карина, прожигая Самсут своими черными птичьими глазами. — Уж не русская ли?

— Кто его знает? Квартеронка. — Самсут перестала смеяться и задумалась.

Она, вообще, несмотря на свою неторопливость, умела очень быстро переходить от одного настроения к другому.

— Я и сама порой не пойму. Не русская, не армянка, а просто… человек. Живу в Петербурге…

— Еще скажи, новая общность — советский народ! Так это давно проехали, Самсут!

— А чем советский народ был так уж плох?

— Был бы не плох, враз бы не сдох. Все, забудь ты о нем. Пора свое самосознание национальное пробуждать. Да ты только посмотри на себя со стороны!.. Ай, да что с тобой разговаривать! — неожиданно вдруг сбавила обороты Карина. Она посмотрела на прислонившуюся к стене и скрестившую на груди руки подругу и уже не так громко выложила свой последний козырь. — А вот ты тут в своем покое совсем плесенью зарастешь. Слушай, последний раз тебе говорю, там знаешь сколько будет мужиков приличных…

— Ну, вот что, хватит!.. — Самсут оторвалась от стены, явно давая понять, что теперь разговор действительно закончен.

— Конечно, как всегда, этим все и кончается! Только попомни мои слова: совсем ты тут зачахнешь, сидя в своем углу, так и останешься до конца дней одна-одинешенька…

— Это тебя не касается…

— Как не касается?! А кого же это касается?!

— Знаешь, иди на свой праздник, да побыстрей, — стала уже откровенно выталкивать подругу Самсут.

— Уйду-уйду, в жизни больше не буду тебя уговаривать. Занимайся своими выдуманными делами! Помирай тут одна от тоски!

— Да хоть бы язык у тебя отсох! — в сердцах крикнула ей Самсут и с грохотом захлопнула за подругой входную дверь…

С лестницы еще доносились какие-то причитания, все менее различимые по мере того, как удалялся торопливый стук каблуков, а Самсут по-прежнему стояла у двери, словно ждала чего-то. Но вот хлопнуло и в парадном, и ждать стало совсем нечего. «Ну вот! Снова поссорились на ровном месте! И снова из-за армян!.. А может, и приезд в Петербург католикоса — тоже Знак?! Нет уж, дудки! Хватит! В конце концов, надо действительно заняться делами!» Прикрываясь «неотложным делом», Самсут если и слукавила, то не до конца. В ее ближайших планах действительно значился один весьма неприятный пунктик. Но против него обязательно требовалось поставить галочку. А поскольку настроение сейчас было испорчено окончательно, Самсут решила поехать и прямо сейчас избавиться от этой висящей и давящей неприятности, единственным положительным моментом в которой оказывалось то, что была она, если можно так выразиться, разовая. То есть с нею можно было покончить одним ударом раз и навсегда, как с больным зубом…

Школа встретила Самсут прохладой и непривычной пустотой. Проходя по коридору, она посмотрела в выходящее во двор окно, за которым разлапистыми кленовыми коронами буйно цвело лето. «Интересно, как выглядит лето в Шотландии?» — неожиданно мелькнуло у нее в голове, и Самсут невольно поморщилась. Напоминание о провалившейся поездке на родину Бернса окончательно испортило настроение: надо же, в кои веки возникла, наконец, возможность съездить за границу, как вдруг всё рухнуло из-за какой-то одной бумажки! Самсут всегда считала, что в загранпаспорте могут отказать только людям с темным прошлым или некогда работавшим с какими-нибудь секретными документами блаженной памяти первого отдела. А она, что называется, всю жизнь на виду: школа, «герцовник», опять школа… Нет, никаких видимых причин для отказа она решительно не видела. С иностранцами никогда не знакомилась, наркотики не употребляла, родственников за границей не имела… даже в плену никаком не была, до третьего колена! Просто какое-то унизительное невезение!

«Стоп! Хватит! Сколько можно вспоминать об этой Шотландии?» Самсут покрепче перехватила ремень вместительной сумки-портфеля, словно боясь, что лежавшая там бумага куда-то исчезнет или у нее просто не хватит решимости. Разумеется, этот самодовольный Би-Би сразу же подумает, что она уходит именно из-за несостоявшейся поездки, хотя поездка-то как раз и ни при чем — ну не школа же виновата, что учительнице Головиной не сразу выдали загранпаспорт. Ну и пусть так думает — какая вообще теперь разница, что он там подумает?!

Двери приемной властителя местных судеб, к несчастью, оказались открыты, и это обстоятельство лишило Самсут возможности чуть-чуть задержаться, дабы унять всколыхнувшееся в душе волнение. Уж не боится ли она? Разумеется, нет, собственно, это чувство нельзя было назвать страхом, но Самсут, как многие по-настоящему смелые и решительные люди, всегда испытывала некоторую неуверенность перед совершением самых незначительных публичных действий. Так, в детстве ей было ужасно неловко с неудобного места в автобусе или трамвае пересесть на более удобное, а в юности составляло проблему войти в аудиторию, когда лекция уже началась. Учась очень и очень хорошо, она никогда не шла сдавать экзамен первой, а все время неизвестно зачем лишний час маялась и тряслась в коридоре. Но сейчас, увы, некого было пропускать вперед, и даже своей любимой возможности немного постоять перед закрытой дверью и собраться с духом она оказалась лишена. Самсут пришлось сразу же непринужденно войти в приемную директора и с привычной улыбкой учительской озабоченности спросить: