Польские народные легенды и сказки - Страница 78

— Кажется мне, что тут нечего долго канителиться. Прозорливец — это тот, что видит все сразу, как мой татусь. Он только выйдет за хату — и сразу видит, не пасет ли кто скотину на нашем участке около молодых елочек…

Тут священник как подскочит к хлопцу да как даст ему по загривку!

— Прозорливец — это кот, потому что он видит ночью, понимаешь ты, урод ты этакий! Ты что, осел, хочешь отца своего к коту приравнять?! А четвертая заповедь?! Ах ты дурак! Так-то ты почитаешь своего родителя?!

Накинулся священник на парня, и мать тоже грохнула сына по спине, аж эхо отозвалось:

— Тебе пальцем в носу ковырять, а не ксендзом быть, осел ты безголовый!

У бедняги в глазах потемнело. Поцеловал он священнику руку и побрел домой, а позади шла мать и всю дорогу подгоняла его тумаками. Когда узнал об экзамене отец, тоже рук не пожалел.

Вот так и остался парень ни с чем. Но в сердце его глубоко запала обида на священника. Только о том и думал, как бы отомстить ему за такой экзамен.

Однажды, когда священник читал требник на крыльце своего дома, подходит к нему этот самый парень, низко кланяется и говорит:

— Прошу прощения, пан ксендз, прозорливец с быстротой полетел к радости, а если не будет изобилия, то и радости не будет.

— Что? Что? Что ты мелешь, бродяга?! — закричал священник.

— Видно, батюшка забыл об экзамене, раз меня не понимает. А я ведь правду говорю: ежели мигом не придет изобилие, то уйдет и радость.

— Иди-ка ты, дурак, со своими загадками туда, откуда пришел! А не то вот пройдусь по тебе палкой!

— Вот как! Ну, если у батюшки такая короткая память, я напомню. Ведь прозорливец, по-вашему, — это кот. Так вот он с быстротой, то есть с пучком горящей соломы, привязанной к хвосту, пустился к радости, то есть на гумно вашей милости. Вот я и говорю: если не будет изобилия, воды, — гумно загорится, и тогда прощай вся ваша радость!

— О боже милостивый! — закричал священник, увидев, что уже занялась крыша риги.

Прошло с того времени несколько дней. Однажды увидел священник мать того парня, подозвал ее к себе и сказал:

— Можете отдать вашего хлопца в учение, если уж ему так не терпится стать ксендзом. Кажется мне, что на экзамене я в нем не разобрался…

Ну, вот и все. Отдали парня в учение. Тут и делу венец, и нашей сказке конец.

Давным-давно, в старые времена, в Шесне, деревне Мронговского повета, была гмина[13]. Управлял этой гминой староста, а помогал ему посыльный.

Так вот. В эту гмину входила одна деревня, где жила вдова Козянка со своим сыном. Решила она передать сыну свое маленькое хозяйство, а сама собралась жить на его попечении. Пока хозяйство было в руках матери, сын обращался с матерью, как полагается. Жили они хорошо, в мире и согласии. Но как только сын почувствовал себя хозяином, сразу же переменился: стал часто выпивать, изводил свою мать придирками и даже бил.

В те поры староста гмины был одновременно и мирским судьей. Наказывали тогда строго: розгами били, плетьми.

Вот старушка, видя, что надеяться на исправление сына нечего, написала старосте жалобу: мол, и обзывает ее сын, и изводит, и бьет.

Староста распорядился, чтобы посыльный вызвал сына с матерью к нему.

Сын узнал об этом и понял, что дело его плохо: всыплет староста ему батогов. Стал он тогда просить у матери прощения. И руки ей целует, зарекается бить и обижать ее. Ну, а у матери сердце за сына болит, поверила она ему и отправилась в гмину, чтобы упросить пана старосту не наказывать сына, — обещает, мол, он никогда больше ее пальцем не тронуть.

Пан староста выслушал и сказал:

— Хорошо, но только запомните: второй раз ко мне по этому делу не приходите.

С таким грозным предупреждением старуха вернулась домой. Сын был очень доволен, благодарил мать. Зажили они опять в мире и согласии.

Но вот прошло немного времени, и забыл сын свои обещания. Снова начал он бить свою мать, обзывать по-всякому и изводить, как раньше.

Волей-неволей пришлось матери идти снова к старосте, уже не хватало больше у нее терпения.

Увидел пан староста старушку и сразу сказал:

— Разве не остерегал я вас? Вот теперь получайте то, что должен был ваш сын получить.

Но тут же посмотрел староста на обиженную старую женщину и смягчился. Опять приступил к разбору дела.

Когда сын узнал об этом, снова стал просить у матери прощения. Чего он только не делал! Обнимал и целовал мать, ползал перед ней на коленях и все клялся, что уж больше никогда обижать ее не будет. Мать ему толкует, что не может взять жалобу обратно, а то разгневанный староста накажет ее самое вместо сына. А сын все не перестает упрашивать, пока материнское сердце не смягчилось.

Когда настал день суда, взяла она в руки палку и вместе с сыном отправилась в гмину. В дороге на нее нашло какое-то затмение — очень уж она боялась гнева старосты.

Подходит она к гмине, садится на лавке перед домом и словно чего-то ждет, словно надеется на какой-то случай. Тут как раз едет мимо мужик, везет навоз на поле. Женщина ему и говорит:

— Дорогой мой, пан староста вызывает вас в гмину.

Мужик, не видя здесь злого умысла, привязывает лошадь к столбу и смело идет с незнакомой женщиной в гмину.

Староста видит — идет со старушкой какой-то мужчина, и спрашивает:

— Это и есть ваш сын?

— Да, пан староста.

Тут мужик удивился и говорит:

— Я не знаю этой бабки.

— Вот видите, пан староста, — пожаловалась женщина, — это он всегда так говорит!

Староста, ничего больше не говоря, приказывает внести сноп соломы, уложить на него мужика и всыпать двадцать пять батогов. Потом снова спрашивает:

— Это ваша мать? Будете еще ее бить?

А мужик никак не признает себя ее сыном и все повторяет:

— Не знаю я этой бабки.

Вконец разгневанный староста прибавил ему еще двадцать пять батогов. Потом в третий раз спрашивает:

— Это ваша мать или нет?

Мужик видит — ничего тут не поделаешь, и отвечает:

— Да, пан староста, это моя мать.

— Ну, иди, и чтобы я тебя больше тут не видел.

Вышел мужик из гмины и сказал:

— Не иначе, как дьявол в Шесне дал мне матушку.

С тех пор и пошла поговорка, что в Шесне дьявол мать дает.

У ксендза в Дызитах была уйма скота, и вот сметану хозяйка его ставила за алтарь. Был у него кучер Адам Фрышмут. Проведал он, что сметана за алтарем стоит, и съел немного. На другой день хозяйка говорит:

— Куда-то сметана у меня пропадает.

Пошел кучер вечером опять за алтарь, а на алтаре стояли двое святых — Шимон и Юда. Кучер взял и намазал им губы, чтобы было видно, кто ест сметану. Ксендз пришел утром в костел, встал на колени и читает молитвы, посмотрел на святых и увидел, кто ел сметану.

После обеда взял ксендз веревку и тех святых высек и сказал:

— Ну, больше вы мне не будете воровать сметану.

К вечеру в доме затихла суматоха, вот кучер пошел и святых тех с алтаря снял и спрятал под солому в сусек.

Ксендз идет читать молитву, а святых-то нету. Перепугался ксендз, вернулся во двор темнее тучи, а кучер увидал его и спрашивает:

— Что пан ксендз такой печальный?

— Да вот, подумай, побил святых веревкой, а они теперь от меня убежали.

Кучер говорит:

— Так ведь они в Рожнове сидят в корчме и пьют. Дайте мне, отец-благодетель, полсотенную, я их приведу назад.