Польская фэнтези (сборник) - Страница 56

Мухобой положил свой багаж между контейнерами, запрыгнул на платформу и втиснулся в кресло. Застегнул почти дюжину ремней и в неподвижности замер.

— Посмотрите, — Клаймор ткнул сигарой в сторону экрана, — ненормально же. Этот тип с самого начала меня раздражает. Я не знаю никого, кто бы не нервничал перед переходом, не вертелся, не поглядывал на часы и все такое. А этот даже не вспотел!

— Говорю же — псих! — буркнул Кхани. — Зачем вы его притащили? Совет сожрет вас живьем. Мало того что он не сотрудник компании, так вдобавок еще и не подписал стандартного контракта, который содержит пункт о конфиденциальности.

— Думаешь, у меня есть выбор? — проворчал в ответ Клаймор. — И вообще — не твое это дело! Твое дело — Проход, а все, что за ним, тебя интересовать не должно!

Кхани пожал плечами и наклонился к микрофону:

— Тридцать!

Включился автоматический отсчет.

Клаймор умолк, сосредоточенно покусывая кончик сигары и вперившись в экран. При «нуле» воздух между черными плитами потемнел и задрожал. Пусковое устройство двинуло туда платформу. Одновременно несколькими метрами дальше возникла платформа-близнец, двигающаяся параллельно пути, по которому помчалась в ничто машина с Мухобоем, и ударила в экран амортизатора, тут же откатившегося на добрых десять метров. Прежде чем экран остановился, пространство между плитами вернулось в свое естественное состояние. Проход замкнулся.

— Ну, — вздохнул Клаймор. — Пошло. Теперь пусть голова болит у Крёге.

У ван дер Крёге голова болела уже два дня, то есть с момента получения в предыдущей передаче с Земли сообщения об ожидаемом прибытии Мухобоя.

Из приложения с данными Крёге узнал, что компетентной личностью является некий Мрозович. Это имя ни о чем ему не говорило. Лишь через несколько часов, уже укладываясь спать, он вспомнил о деле и приказал профильтровать весь объем информации, имеющийся в компьютере станции, воспользовавшись приложенным к сообщению паролем. Компьютер выловил несколько сотен газетных статей, фрагменты какой-то интернет-конференции и получасовой телефильм под названием «Мухобой». На Земле он в открытой сети наверняка выискал бы гораздо больше, однако банк данных моррисоновской станции имел ограниченную емкость, и поэтому нельзя было накапливать информацию с индексом важности ниже определенного уровня. В нем и без того значительную часть занимали присылаемые компанией при еженедельных приоткрытиях Прохода «сервисные чипы», взаимонакладывающиеся, автоматически актуализирующиеся и по мере их установления стираемые. Только чипы содержали обширные обзоры информации о последних политических, экономических, культурных событиях, полные записи курсов всех бирж мира, два-три десятка часов телепрограмм, несколько новых фильмов, десятки премьер-дисков, сотни компьютерных программ, тысячи свежеизданных книг и так далее, и так далее. Постоянная связь была невозможна, а более частое раскрытие Прохода исключала его энергоемкость. Здесь, на Моррисоне, все жили в недельном цикле. Разве что по каким-то серьезным причинам компания решалась на ускоренную переброску, например, в связи с прибытием Э. Мрозовича. Мухобоя.

Пока ван дер Крёге, нацепив наушники, пялился на экран, его жена занималась релаксационными упражнениями. Вливающийся в спальню сквозь раздвинутые двери террасы рубиновый свет Гендрикса придавал ее загорелой коже цвет глины, смешанной с кровью. Она сидела на ковре в позе лотоса, выпрямившись, прикрыв веки, и заставляла себя глубоко дышать.

— А если это Педросо? — неожиданно спросила она.

— М-м?

— Я подумала, а не мог ли это быть Педросо?

Петер остановил фильм и вместе с креслом повернулся к ней. Свет в комнате не горел, и глаза Крёге, резко отвернувшегося от яркого экрана, мало что увидели: тени и полутени, мягкий полумрак полного Гендрикса. В нем абрис нагого тела Розанны.

— Что — Педросо?

— Малик. Торн. И вообще. Ведь шпион же.

— Было следствие, — напомнил Петр. — Энквист. И пижоны от Клаймора. Успокойся: что-нибудь да нашли бы.

Розанна перешла от йоги к упражнениям, расслабляющим мышцы; от энергичного вращения бедрами у нее начали подпрыгивать груди, и без того высоко поднятые в слабом тяготении Моррисона. У ван дер Крёге это всякий раз вызывало смех. Впрочем, Розанна знала мужа достаточно хорошо, чтобы не глядя представить себе выражение его лица.

— Я не верю в духов.

— Ты в явном меньшинстве, — сказал Петер, снова поворачиваясь к экрану компьютера, на котором виднелось угрюмое лицо Мухобоя, застывшее в стоп-кадре с прищуренными глазами и полуоткрытым ртом. — Клаймор присылает нам какого-то шамана, Мрозовича, из-за которого — я тебе говорил — сместили время очередного раскрытия

Прохода. Какой-то доморощенный экзорцист. Кликуха — Мухобой. Клаймор его нанял.

— Как-как? Мухобой?

— Да. Надо же! Чокнутый миллиардер, шляется и скупает всяческие диковинки из-за Прохода. Я как раз смотрю репортаж: недурно они по типусу прокатились. Ничего не скажешь.

Розанна закончила упражнения. Повернулась к мужу, взглянула на экран.

— Клаймор вконец свихнулся.

— Ничего типчик, верно?

Она встала, подошла к Петеру и глянула поверх его головы на застывшее в холодном свете монитора лицо Мухобоя. Смотрела долго, пока по спине не пробежали мурашки. Потом скрестила руки на груди, ссутулилась, присела у стены, подтянула ноги к подбородку, словно защищаясь от неожиданного порыва холодного воздуха, хоть на Моррисоне всегда стояла одинаково удушающая жара, независимо от поры лунного дня, — термометр сейчас наверняка показывал не меньше тридцати пяти градусов по Цельсию.

— Не нравится мне все это, — сказал она тихо, глядя на далекие холмы, купающиеся в потоках красного, как молодое вино, света. ― У меня скверные предчувствия. Лучше держись от него подальше. Судя по физиономии — достаточно вредный субъект.

Поскольку подобное поведение было для нее несвойственным, обеспокоился и сам ван дер Крёге:

— Хм... Знаешь, как это бывает. «Вся возможная помощь» и все такое. Покрутится, порасспрашивает и смоется.

Она задумчиво качала головой, ударяясь подбородком о колено, темные волосы заслоняли лицо.

— Может, нам следовало бы убраться, — пробормотала она после долгой паузы, во время которой Петер выключил компьютер, встал, снял трусы и отправился в душевую кабину. Однако слова жены остановили его на пороге.

— Ты о чем? — спросил он, насупившись, хотя прекрасно знал, что она имеет в виду.

— Хватит, — проговорила Розанна, все еще задумчиво надувая губы и сгибая пальцы ног. — Хватит. Достаточно. Больше семи лет такой жизни. Мы искушаем судьбу. Одиннадцать планет. Господи, Петер, одиннадцать планет! Тут уже не до романтики. Неужели ты этого не видишь? Мы заколачиваем деньги, просто-напросто заколачиваем деньги. Но ведь мы уже и без того богаты. Так зачем же?

— Ты хотела приключений.

— Дело в том, — фыркнула она, — что меня приключения больше не интересуют. Мне нужно совсем другое.

— Мы поженились.

— Это был эрзац. Теперь я понимаю. Что нам бумага? Она ничего не меняет; но я уже, кажется, начинаю хвататься за символы. Мы стареем, Петер, стареем. Теперь я боюсь совсем другого, другие у меня сны, другие мечты.

— Дом. Ребенок.

— Не говори об этом так.

Он замер, прижав руку к прохладном косяку. Не знал, что сказать. Не то чтобы она застала его врасплох, но у него не было готового ответа, соответствующего ситуации и настроению. Он не мог отшутиться, не мог отмахнуться, не мог проигнорировать, не мог солгать. Она поймала его — нагого и безоружного в буквальном смысле. Поэтому он стоял и молчал, и в нем нарастало горькое отчаяние, тяжелая тоска. «Вот до чего мы дожили, — думал он. — Когда-то мы вели такие разговоры чуть ли не соприкасаясь губами, в ленивых объятиях после ночей любви, а сегодня — сегодня все холодно: пять метров темной пустоты между нами, она даже не может на меня взглянуть, а я думаю о том, как солгать. Это смерть. Мой Боже — что сделать, что ответить? Самые страшные грехи — грехи бездействия».