Полосатый катафалк (сборник) - Страница 163

— Да, — произнесла она, — я тоже так считаю. Больше он ничего не натворил?

— Я не могу припомнить ничего такого, что можно посчитать противозаконным и наказуемым. Однако есть кое-что, что вам необходимо знать, прежде чем вы с ним встретитесь. Разрешите угостить вас бокалом спиртного.

— Боюсь, что мне от этого станет лишь хуже. Я практически совсем не спала, а мне важно не терять головы. Не могли бы мы выпить кофе?

Мы поднялись по лестнице в ресторан, и за несколькими чашками кофе я рассказал ей всю историю. Я посчитал, что она заслуживает того, чтобы знать правду.

Глядя на ее выразительное лицо, на лучистые глаза, я чувствовал, как в ее сознании эта вульгарная мелодрама превращалась в трагедию ошибок, в которых запутались все участники, начиная с Кэмпиона. Я не старался его обелить. Я считал, что она должна знать все худшее о нем, включая его необузданное желание получить деньги Харриет и то, что в известной мере он виновен в ее гибели.

Энни потянулась через стол и положила руку на мой рукав.

— Я видела Харриет вчера вечером.

— Где?

— В Гвадалахарском аэропорту, когда я зашла туда заказать себе билет. Это было примерно в половине десятого вечером. Она ожидала свой багаж в конце билетной стойки. Я слышал, как она крикнула, что чемодан у нее синего цвета, и узнала ее голос. Очевидно, она только что прилетела лос-анджелесским рейсом.

— Вы с ней разговаривали?

— Попыталась. Она меня либо не узнала, либо притворилась, что не узнает, и побежала на стоянку такси. Я не пошла за ней.

— Почему?

Энни подумала, прежде чем ответить:

— Я чувствовала, что не имею права вмешиваться в ее дела. И потом я ее немного побаивалась. Уж очень горели у нее глаза. Возможно, я неясно выражаюсь, но я видела подобное выражение у некоторых отчаянных людей.

Я отыскал ее в понедельник во второй половине дня в деревушке Мичоакан. У деревушки имелось второе ацтекское название, которое я позабыл. Посреди нее находилась высокая церковь, точнее говоря, храм с ацтекскими фигурами, высеченными из камня. Дорога, выложенная неровным булыжником, походившая на русло пересохшего ручья, текла мимо храма.

Нищенка в трауре встретила меня у дверей и поплелась за мной, рассказывая о своих горестях на непонятном для меня языке. Зато я хорошо видел шрамы, которые они на ней оставили. Ее лицо расцвело, она даже улыбнулась, когда я дал ей денег. Она вышла наружу, оставив меня одного с Харриет.

Та стояла на коленях на каменном полу близ алтаря. На голове у нее была черная мексиканская накидка, ребозо, и Харриет казалась такой же надменной, как изображения святых на стенах.

Когда я произнес ее имя, она поднялась с колен. Губы у нее задрожали, но она ничего не произнесла. Черное ребозо подчеркивало упрямую угловатость ее лица.

— Вы меня помните?

— Да.

Ее слабый голос был еле слышен в этом пустом храме.

— Как вы узнали…

— Местный коп сообщил мне, что вы пробыли здесь весь день.

Она нетерпеливо махнула рукой:

— Я не это имела в виду. Откуда вы узнали, что я в Мексике?

— Вас видели другие американцы.

— Я вам не верю. Вас послал отец, чтобы вы привезли меня назад, не так ли? Он обещал мне этого не делать. Но он никогда не выполнял своих обещаний, ни разу за всю жизнь.

— Это обещание он сдержал.

— Тогда почему вы последовали за мной сюда?

— Я не давал никаких обещаний ни вам и никому другому.

— Но ведь вы работаете на отца. А он сказал, сажая меня в самолет, что отзовет всех ищеек раз и навсегда.

— Он пытался это осуществить. Но теперь он уже ничего не сможет сделать для вас. Ваш отец умер, Харриет. Он застрелился утром в пятницу.

— Вы лжете! Он не мог умереть!

Сила выкрикнутых ею слов потрясла все ее тело. Она подняла руки, чтобы закрыть ими лицо, и я смог разглядеть под ее рукавами лейкопластырь телесного цвета, который удерживал на месте бинты на ее запястьях. Я и прежде видел такие повязки на людях, пытавшихся покончить с собой.

— Я был там, когда он застрелился… Прежде чем это сделать, он признался в том, что убил Ральфа Симпсона и Долли. Также он сказал, что убил и вас. Чего ради он оболгал себя?

Ее глаза сверкали, как влажные камни.

— Не имею понятия…

— Зато я знаю. Ваш отец выяснил, что вы совершили эти два убийства. Вот он и взял вину на себя и устроил все таким образом, чтобы вас не стали искать. А потом покончил с собой. Не думаю, что ему вообще хотелось жить. Он сам был во многом виноват. Возможно, смерть Рональда Джеймета не была настоящим убийством, но и простым несчастным случаем ее тоже не назовешь. И он, должно быть, знал, что его дела с Долли косвенным образом привели к тому, что вы убили ее и Ральфа Симпсона. Впереди его ничто не ждало, кроме суда над вами и краха имени Блэквеллов, которым он так гордился. Те же перспективы, с которыми столкнулись теперь вы.

Харриет отняла руки от лица. Оно показалось мне какой-то гипсовой маской.

— Я ненавижу имя Блэквеллов. Я бы хотела, чтобы меня называли Смит, Джонс или же Гомец.

— От этого ничего бы не изменилось, факты остались теми же. От того, что вы совершили, никуда не уйти.

— Да… — Она уныло покачала головой. — Для меня нет надежды. Ни будущего, ни прошлого, вообще ничего. Я здесь с самого раннего утра пыталась вступить в контакт с небом. Ничего не получилось. Мне казалось, здесь я смогу обрести покой. Люди мне представлялись такими счастливыми, когда они возвращались с мессы.

— Они же не бегут от другой жизни!

— Вы называете «жизнью» то, что было у меня?

Лицо у нее перекосилось, словно она хотела заплакать, но слезы не появились.

— Я изо всех сил старалась покончить с моей так называемой жизнью. Первый раз вода показалась мне слишком холодной, а во второй помешал отец. Он ворвался в ванную и остановил меня. Перевязал запястья и отправил сюда. Сказал, что обо мне позаботится мама. Но когда я пришла к ней домой, она даже не соизволила выйти и поговорить со мной. Послала Кита прогнать меня прочь, придумав явную ложь. Он уверял меня, что она уехала из дома и забрала с собой деньги.

— Кит Хэтчен сказал вам правду. Я разговаривал и с ним, и с вашей матерью. Она отправилась в Калифорнию, чтобы разыскать вас и попытаться помочь. Сейчас она ждет в Лос-Анджелесе.

— Вы лжец.

Харриет с трудом говорила, задыхаясь не то от обиды, не то от отчаяния.

— Вы все лжецы и предатели. Кит продал меня вам, не так ли?

— Он сказал, что вы были в его доме.

— Вот видите? — Она ткнула пальцем мне в глаза. — Меня все предали, включая отца.

— Я уже говорил вам, что это не так. Он сделал все возможное, чтобы прикрыть вас. Ваш отец очень любил вас, Харриет.

— Тогда почему он обманул меня с Долли Стоун?

Она рассекла воздух рукой, как настоящий прокурор.

— Иногда страсть захлестывает людей, вы сами это знаете. Разве его страсть была направлена против вас?

— А разве нет? Мне лучше знать… Долли отняла его у меня, когда мы были совсем маленькими девочками. Я-то не была очень маленькой, а она да. Она была такая хорошенькая, настоящая куколка. Однажды он купил ей куклу такого же роста, как она сама. А потом, поняв, что я обиделась, купил и мне точно такую же. Но я не захотела себе ее оставить. Я уже не играла в куклы… Мне нужен был мой папочка…

Ее голос звучал жалобно, как у обиженного ребенка.

— Расскажите мне про убийства, Харриет.

— Я не обязана.

— Но вы хотите это сделать. Вас не было бы здесь, если бы вы не собирались покаяться в содеянном.

— Я пыталась рассказать священнику, но я плохо говорю по-испански. Он меня не понял. А вы не священник.

— Нет. Всего лишь человек. Поэтому я скорее вас пойму. Почему вы должны были убить Долли?

— Хорошо уже то, что вам ясно, что я должна была убить ее… Сначала она похитила моего отца, а потом моего мужа.

— Я считал, что Брюс был ее мужем.