Полосатый Эргени (сборник) - Страница 79

Но кто внимал их жалобам. Солнце равно светило как для обиженных, так и для обидчиков.

Только легкий вечерний ветерок далеко-далеко разносил по пустыне птичьи стоны и прятал их там в густых кустах и в листве деревьев.

Но вдруг раздались выстрелы, собачий лай.

Поднялось неописуемое смятение. Несколько мужчин оказались убитыми, остальные побежали. Женщины схватили маленьких детей и тоже бросились врассыпную.

Собаки, спущенные со смычек, ворвались в становище, хватали черных за ноги и валили на землю. Выстрел из ружья или пистолета ускорял их работу, и они устремлялись за новою жертвою.

Большинство женщин кинулось к озеру, надеясь там в высокой траве скрыться от преследователей. И как будто они не ошиблись: их не стали преследовать. Собачий лай и выстрелы начали удаляться от них.

Погоня направилась за теми мужчинами, которые надеялись скрыться в лесу.

Выстрелы стали раздаваться все реже, и собачий лай доносился все слабее и слабее.

Но это было только потому, что число дикарей все больше и больше уменьшалось.

Собаки знали хорошо свое дело и гнались по пятам за убегающими.

Всадники тоже не отставали от них, стреляли в дикарей, и дикари падали, сраженные их пулями.

Не довольствуясь тем, что они перебили всех дикарей, которых видели, белые несколько раз возвращали собак к становищу, и собаки вновь отыскивали какого-нибудь спрятавшегося мужчину или подростка. Потом собаки побежали к озеру, и тут дело дошло до женщин и маленьких детей.

Там, где собаки останавливались и прыгали, всадники въезжали в воду и находили где-либо торчащую черную голову матери или ребенка; быстрый выстрел из пистолета в мать погружал в воду и ребенка.

Лишь одной женщине удалось спастись от смерти. Она более других растерялась сначала, и в то время как некоторые женщины тут же, у становища, поскорее прятались в траву, она бежала с двухгодовалым сыном вдоль берега до тех пор, пока не добежала до узкой косы. Она побежала по ней.

Вспомнила, что на этой косе влево есть гнездо лебедя, из которого она взяла яйца. Она поспешила туда, положила в лебединое гнездо своего сына, забросала его травой, а сама вошла по горло в воду. Возле себя она увидела кучу растений. Она схватила эту кучу и положила себе на голову.

Это спасло ее от белых.

Собаки примчались по ее следам, а за ними и мистер Фирт. Сначала они добежали до воды, куда вошла дикарка, но потом вернулись к гнезду и начали разрывать его.

Вскоре из гнезда раздался детский крик, и собака вытащила мешок из меха кенгуру.

Фирт спрыгнул с лошади, взял мешок. В глубине его он увидел плачущее черное личико двухгодовалого мальчика.

— Что у вас тут? — спросили его спутники, подъезжая к нему.

— Черного лебедя нашел, — ответил тот и с этими словами вытащил ребенка из мешка.

— Ха-ха-ха! — раздался громкий смех. — Все равно как Моисей в корзинке. Ишь, хитрые какие!

— Пожалуй, теперь в каждом лебедином гнезде сидит такой лебедь.

— Размозжите ему голову, чего он пищит! — сказал Шорт.

— Собаки, верно, тяпнули!

— Жалко, что совсем не разорвали, — меньше бы возни было. Прикончите его скорее, чего время терять... — сердито сказал Шорт.

Но Фирт медлил.

Заплаканные глаза ребенка, с дрожащими на них слезами, со страхом глядели на него, и в его сердце шевельнулась жалость к нему. Он вспомнил свою дочку.

— Едемте, едемте скорее, уже поздно. Бросайте его в воду, что ли, — торопил Шорт Фирта.

— Нет, я его возьму с собой. Пусть это будет подарок моей дочке. Скажу, что черного лебедя привез вместо куклы.

— Ха-ха-ха! — опять раздался смех.

— Вы хорошо придумали. Если бы еще найти, я тоже взял бы.

— Да, это лучше кукол. По крайней мере покупать не нужно.

— И не бьются.

— А если разобьются, то невелика потеря, — раздались голоса.

Тем временем Фирт вложил ребенка опять в мешок, привязал мешок к седлу, и колонисты отправились домой. Их охота на черных оказалась очень удачной, и они весело разговаривали друг с другом о своих метких выстрелах.

Они уехали. И после выстрелов, собачьего лая и их криков на озере наступила тишина.

Солнце погасло. На небе зажглись звездочки.

Птицы, напуганные выстрелами и криками, затаили свое горе и молчали.

Молчаливо было и становище дикарей. Тихо догорали головни костров, временами освещая распростертые трупы с лужами крови возле них.

Сиротливо стояли убогие шалаши с висевшими на них мешочками. Белые не польстились на эти мешки. Они знали, что все богатство дикарей заключалось в кореньях и желтой и белой глине, которой они разрисовывали себя во время своих праздников.

Их целью был не грабеж, а “очищение страны от черных” [2].

Но вот с озера опять понеслись птичьи звуки.

Спасенная от смерти дикарка стояла долго в воде.

Выйдя из воды, она осторожно, как зверь, стала пробираться к лебединому гнезду.

Вот она уже у него. Ее сердце замирало от ожидания.

Но увы! Она увидела пустое гнездо. Ребенка не было. Не было и мешка.

Она слышала близко около себя голоса белых; она слышала их ужасный смех.

Где ее ребенок? Где он? Если бы они убили его, то он был бы здесь.

Она побежала к становищу, но всюду, к своему ужасу, натыкалась на трупы... Ее сына между ними не было.

Она заглянула в свой шалаш, потом в другой, она металась во все стороны, но ребенка нигде не было.

Она хотела найти хотя бы труп его. Ей легче было бы перенести его смерть, чем такое непонятное для нее исчезновение, и она бегала взад и вперед по нескольку раз, заглядывая в лица убитых и каждый раз все с большим ужасом отворачиваясь от них.

А вместе с молочным туманом с озера поднимались скорбные звуки черных лебедей, и звуки эти поднимались все выше и выше к небу.

Вскоре к этим звукам присоединились новые звуки, звуки скорби, боли непереносимого страдания матери и человека перед ужасом всего происшедшего.

И эти звуки тоже расплывались в молочном тумане, поднимались вверх к небу, расходились по широкому простору пустыни...

Ветер так же заботливо прятал их вместе с лебедиными криками в чаще дерев и кустарников, а далекие звезды бесстрастно мерцали в глубине южного неба.

Среди ночи раздались новые звуки, визгливые, крикливые звуки динго, почуявших запах крови и пришедших закончить дело белых.

И эти звуки, вместе с материнскими стонами и лебедиными криками, ветер также относил в простор пустыни и прятал в гуще листвы... чтобы поведать потомкам о делах их отцов.

Это было давно, очень давно, в той части света, где все наоборот.

Много тайн, кровавых тайн хранится там. Кровью черных людей написаны они на земле.

Но новые пришельцы закрыли свои глаза от этой крови и свой слух от скорбных песен ветра.

Уничтожение черных людей так же мало тревожило их, как и уничтожение черных лебедей.

Они так же черствы и так же жадны к наживе, как отцы их...

...Это в той части света, где все наоборот.

[1] Бумеранг — изогнутая узкая и заостренная дощечка, которая при бросании начинает вертеться все сильнее и сильнее, в случае промаха бумеранг описывает круг и возвращается к тому месту, откуда его бросили.

[2] Такое выражение было принято среди белых колонистов, которые уничтожение дикарей считали таким же необходимым делом, как и очистку своих земель от сорных трав и кустарников.

В. Потиевский

ИРБИС

Человека он увидел, когда уже приготовился прыгнуть на добычу. Намеченная ирбисом жертва — горный козел — тоже заметил человека. Хотя его, ирбиса, не видел. Эти крупные сибирские козероги, с длинными массивными полукруглыми рогами ловко бегают по скалам — вверх и вниз. У них зоркие глаза, быстрые ноги и острый слух. Они осторожны и стремительны. Но ирбис осторожнее и стремительнее их. Иначе бы погиб с голоду.