Полосатый Эргени (сборник) - Страница 74

В одном месте острые зубцы скал круто спускаются и образуют узкое ущелье.

Пылкое воображение арабов не замедлило найти это ущелье похожим на рот, а остроконечные скалы — на зубы.

Нужно прибавить, что лишь через это ущелье можно проникнуть на другую сторону горы в преддверие Сахары.

Картинное название этого ущелья Фум-ес-Саара (рот Сахары) как нельзя более подходит к узкой пропасти, усаженной по обеим сторонам остроконечными зубцами.

Только под южным склоном гор мог приютиться роскошный оазис.

Каменная громада служит хорошей защитой против губительного для финиковых пальм холодного дыхания северного ветра.

Вершины гор задерживают не только ветры, но и серые тучи.

Лишь на голые скалы падает в зимнее время град или снег, лишь они омываются холодными дождями.

Но голые скалы не впитывают в себя воды. Почти вся она быстро падает серебряными кристальными раскатами и водопадами вниз в ручей и здесь из узкого ущелья Фум-ес-Саара вырывается на южную сторону и сейчас же растекается по многочисленным отводным канавкам, чтобы дать жизнь финиковым пальмам.

Более 100.000 пальм растет вдоль этого источника — и больше 3.000 жителей питается их плодами.

Здесь уже настоящий юг с его роскошными красками! Здесь даже этот голый массив ярко расцвечивается в различное время дня по-разному.

Его громадные высокие склоны обнажают самые разнообразные горные породы самых разнообразных цветов.

Все здесь радует и веселит взор. Даже голые красные и голубые осыпи глины и те не наводят на грустные мысли об их бесплодии.

Зеленый лес финиковых пальм говорит о могучей жизненной силе этих мест, орошаемых влагой.

Совсем другое впечатление получается от северной стороны горы.

Все серо, кругом камень! Каменные россыпи, скатившиеся каменные глыбы, каменные скалы, зубцы, и весь массив здесь сверху донизу окрашен в одноцветную, темную краску. Рожденные в седой древности, каменистые глыбы покрылись лишь таким же серым цветом лишаев, как и они сами.

Лишь с трудом удается найти на этих мрачных скалах маленькие зеленоватые пятнышки какого-нибудь кустика.

Но и то эти пятна видны только вблизи — выше, с полгоры они уже сливаются с желтой окраской голого массива.

Нет здесь жизни, мертва здесь природа.

Нельзя здесь селиться человеку. Не может расти здесь кормилица его — стройная, высокая пальма.

А что могут ему дать голые камни?

Но в тех местах, где человек не может приспособиться, приспособились другие, не такие прихотливые, как он.

Даже в путеводителях указано, что в горах Эль-Кантары есть хорошая охота на горных газелей и даже на скрытных, осторожных муфлонов.

Соблазнительно, слишком соблазнительно было и для меня сделать остановку на этой станции, но голос благоразумия взял верх.

На эти горы нужно прийти тогда, когда я хоть немного познакомлюсь с животным миром Африки.

По этим скалам нужно лазить лишь тогда, когда узнаешь все особенности хождения по африканским горам.

И впоследствии я не раскаивался в своем решении.

Я не только приобрел практические сведения и навыки, но я узнал и о жизни самих муфлонов много ценного для меня.

В этом отношении большую пользу принесло мне знакомство с одним стариком французом.

Как-то на улице я увидел молоденького козлика одноцветного, рыжевато-песочного цвета.

Он бежал, как собачонка, за старичком.

— Да ведь это никак молоденький муфлон! — пронеслось у меня в голове, и я бросился догонять старичка.

— Простите меня, пожалуйста, что я обращаюсь к вам, меня очень заинтересовал ваш козлик. Скажите, что это за порода? Не муфлон ли это?

— Да, вы не ошиблись, это — африканский муфлон, или, как мы, французы, называем их, манжетный муфлон, в отличие от муфлонов Корсики, у которых нет этих украшений. У наших взрослых муфлонов вырастают длинные волосы на нижней части шеи и верхней части передних ног. Получается впечатление, точно они в манишке и в рукавчиках. У старых баранов грива спускается до самой земли, — пространно объяснил мне старичок особенности своего муфлона.

— Да, я это видел на картинке, — сказал я. — Поэтому и у нас, русских, африканские муфлоны называются гривистыми баранами.

— Коки, сюда! — закричал старичок, поворачивая за угол.

Муфлон послушно повернулся и подбежал к старичку.

— Могу ли я попросить у вас разрешения снять несколько фотографий с вашего питомца?

— Отчего же! Вот моя квартира, — указал старичок на небольшой домик.

— Я могу сделать это сейчас же? — спросил я его. Получив согласие, я пошел домой, взял фотографический аппарат и пришел к старичку.

Старичок жил с женою, такой же старушкой, как и он сам. Оба оказались словоохотливыми и радушными людьми.

Муфлона в комнатах не было, и я пошел к нему во двор, но и там я не увидел его.

Тогда жена старичка позвала его: “Коки! Коки!” Из сарайчика легкой рысцой выбежал муфлон и подбежал к старушке.

Я нашел, что на дворе не вполне удобно снимать муфлона, и попросил вывести его на улицу. Но и тут сделать хорошие снимки было довольно трудно.

Коки оказался очень подвижным и ни минуты не стоял на одном месте, а мне хотелось поймать какое-нибудь хорошее положение.

К нам подошли два араба с собакой. Маленький Коки тотчас храбро напал на собаку. Я никак не ожидал, чтобы Коки оказался таким смелым, и чувствовал, что его маленькие рожки — опасное орудие для врагов. Нападал он так же, как вообще все бараны и козлы — нагибая голову вниз. В конце концов он отогнал собаку от дома.

Собака отошла на другую сторону, к садику, и покорно лежала, дожидаясь своих хозяев.

После этого подвига Коки немного успокоился и дал возможность мне снять его сбоку.

Много пластинок я перепортил, желая снять его в различных позах, но более удачными вышли только две: сбоку и та, на которой он изображен чешущим свою голову.

Через несколько дней я с готовыми карточками опять пошел к Рене, чтобы подарить им портреты их любимца и лишний раз поглядеть на Коки.

Как ни плохи казались мне самому карточки, но старикам они доставили огромную радость, и этими портретами я сразу расположил к себе добродушных людей.

Старичок оказался страстным охотником. Он исколесил все окрестности, проникал глубоко в пустыню и в совершенстве знал все горы вокруг Эль-Кантары.

Любимая охота его была за муфлонами, и именно потому, что она представляет невероятные трудности.

Нужно быть великолепным ходоком по горам, бесстрашно влезать на скалы, спускаться в пропасти, чтобы иметь успех на этой охоте.

И преодоление таких трудностей и представляло главную прелесть для Рене на этих охотах.

Несколько раз он чуть не пропадал от жажды, скатывался в пропасти, срывался со скал... Один раз при этом сломал себе руку и сам же, несмотря на страшную боль, забинтовал ее своей рубашкой.

Ему пришлось после этого тащиться по горам 15 верст до шатра знакомого араба, где он взял мула и приехал домой.

Но этот случай не прекратил его дальнейших охот.

Видеть по временам муфлонов, наблюдать за ними стало для него какой-то необходимостью. Не всегда он даже стрелял в них. Сначала он перестал убивать самок, потом молодых, а потом решил, что он будет убивать только таких старых муфлонов, у которых грива волочится по земле.

При таких условиях его охоты редко оканчивались убийствами, но тем не менее доставляли ему большое удовольствие. В них оставались все те же трудности увидеть могучее красивое животное, то же удовольствие при виде его ловкости и невероятно высоких прыжков.

Старушка говорила, что ее муж не охотился, а ходил в гости к муфлонам, и, пожалуй, это было похоже на правду.

В его рассказах не чувствовалось настоящего охотничьего духа. Он не хвастался тем, сколько он убил муфлонов, он не показывал рогов и шкур их.

В его рассказах имело мало места описание гор, пропастей... Он с удивлением говорил о том, как громадное животное совершенно невозможно заметить, если оно лежит неподвижно. Их одноцветная рыжеватая окраска своими мягкими неяркими цветами очень подходит к той каменистой почве, на которой они и живут.