Полоса - Страница 8

Дорожники прожили в здании аэропорта три месяца — с конца июля до начала октября. Не раз Шулин ругался с ними из-за машин на бетонке, мусора и грязи в здании; вообще все эти месяцы он не находил себе места. Словно в его доме чужие хозяйничают. Приходил в аэропорт каждый день, наблюдал за дорожниками, делал им замечания, злил. Когда они уезжали на трассу — прибирался на полосе и возле здания, и это тоже раздражало дорожников, — оставит сварщик электроды на крыльце или механик пробитую покрышку на бетонке, а вернутся, их нет. То ли воровством это считать, то ли граничащей с дурью тягой к порядку.

Съехали дорожники, когда зимник стал схватываться, и через несколько дней отключили свет в аэропорту. Тут как раз подошел сезон воздушных перевозок, — зал ожидания и кассу как-то нужно обогревать, а главное — освещать вертолетный квадрат. Ми-8 прилетал утром, затемно… Стали выяснять, кто должен платить долг по электричеству — администрация района, “Комиавиатранс” или дорожники. Бодались из-за нескольких тысяч рублей ожесточенно больше месяца. А Шулин сажал вертолеты по кастрюлькам — разжигал костерки в кастрюлях по четырем углам. Люди стыли в промерзшем темном помещении, Мария пальцы поморозила… А купленные Шулиным большей частью на свои деньги электрические калориферы (дизель не работал давным-давно) стояли мертвыми железяками. И погода давила за тридцать.

В конце концов вопрос с долгом по электричеству решился — деньги, скрипя зубами, перечислили дорожники, и последние полторы недели отправка и прием пассажиров происходили с относительным комфортом. Габаритные огни горели, в здании аэропорта было выше десяти градусов тепла.

А как этой осенью? За год опять накопился солидный долг, хоть Шулин изо всех сил старался экономить. Летом даже подстанцию отключал на всякий случай… Да, как сложится осенняя навигация… В любом случае непростые недели ему предстоят, но все же он ждал их с нетерпением, приятным волнением. Следил, не вытащила ли Мария из залавка зимнюю одежду — хотелось отметить этот момент, увидеть, как она проверяет бушлаты и ватные штаны, чинит шерстяные носки, рукавицы-шубинки…

С этим ожиданием, тайным, но острым нетерпением проснулся и десятого сентября.

Жена поднялась раньше и уже ушла во двор. На выключенной, но еще горячей плите томилась каша. По запаху Алексей Сергеевич определил, что гречка. Съесть тарелку с молоком — и полдня голода не чувствуешь…

Проходя через кухню, покосился на лавку возле двери, куда обычно выкладывала жена зимнее, перед тем как вынести на двор, выхлопать… Нет, пусто на лавке… Ладно, действительно торопиться некуда. Надо успокоиться и просто ждать.

Но на улице, хоть и сразу почувствовал, что почти по-летнему тепло, первым делом глянул в сторону реки. Она была чистая, весело серебрилась течением.

Мария во времянке крошила кочан.

— Доброе утро, — сказал Шулин. — Что так рано поднялась?

— Да не спится… Состояние какое-то… — Но не стала заражать его тревогой. — Да и пора уж капусту солить.

— М-да…

— Позавтракаем, кадку обработай, и в подвал спустить надо.

Шулин покивал, пошел к сортиру. По пути потрепал подбежавшего Пирата. Колючая шерсть напомнила, что надо побриться. Бритье потянуло мысль о поездке на аэродром. Посмотреть, как что. Два дня не был, а пора такая — что угодно там натворить могут. Вроде и народ неплохой, но что без присмотра оставишь, по кусочкам растащут. Был тут двухэтажный барак — когда-то заежка. После строительства гостиницы барак этот остался пустовать. Конечно, здание старое, аварийное — нижние венцы бруса погнили, шифер в трещинах, — но думали под что-нибудь приспособить или как-то отремонтировать капитально. Пока думали, решали, прикидывали — его растащили. Кто стекла и рамы, кто целые еще листы шифера, кто балки, брус. И года через три даже следа не осталось. Заросли крапивы…

— Сейчас завтракать будем? — спросила жена, когда Шулин возвращался.

— Давай сейчас, и приступим. Умоюсь только… побреюсь… Днем хочу до аэропорта доскочить…

Жена неопределенно кивнула. Как бы и согласно, но и, кажется, с подсознательным, от себя самой скрываемым раздражением. Что, дескать, мотаться, время тратить, бензин жечь?.. И столько лет вот так — почти бесцельно туда-сюда, туда-сюда…

Водил электробритвой по щекам, подбородку, смотрел на свое лицо в зеркале. Пожилой мужик, глубокие морщины, из которых непросто выбривать волоски, и приходится распрямлять морщины пальцами… Усы над верхней губой, когда-то черные, теперь седые. Усталые глаза, белки с красноватыми прожилками… Вот проспал почти семь часов, но сил сон не добавил, не освежил. Как нырнул вечером в черную ямку, так утром из нее вынырнул. Вынырнул, поднялся и пошел.

И вот очередной день со своими делишками, заботами, мелкими радостями, мелкими неприятностями. А потом закатится солнце, и снова нужно будет нырнуть, закрыть глаза и забыться. Будут какие-то блики, какие-то сны, которые тут же забудутся, оставив лишь ощущение или чего-то неприятного, или, наоборот, хорошего. А потом веки расползутся, глаза увидят знакомую комнату, Шулин сядет на кровати, потянется, покряхтит, поднимется и пойдет… Жизнь.

За жужжанием бритвы не придал значения новому звуку. Мельком подумалось, что это Мария сепаратор завела или, может, тяжелый трактор по улице ползет. И только когда выключил бритву, уши прокололо таким родным, но забытым. И на несколько секунд Шулин остолбенел, пытаясь вспомнить, что это.

Помогла жена — сунулась в комнату, громко выдохнула:

— Леша, там самолет!

Выбежали во двор. Над поселком делал круг Ту-154. Летел низко, медленно и поэтому казался нереально громадным, непонятно как держащимся в небе… Оказавшись над рекой, стал двигаться вдоль ее русла. Постепенно почти скрылся из виду, и звук ушел. Лишь отдаленный гул.

— Каким ветром его сюда?.. — усмехнулся Шулин и пошел в дом, взял рацию, надеясь выяснить в отделе МЧС (до авиаотряда связь не дотягивала), что случилось. Странное дело — самолет, тем более такой большой, здесь: авиатрассы одни намного севернее, другие — южнее.

Вернулся во двор, встал под телевизионной тарелкой, где связь была обычно лучше. Но вызвать отряд не успел, — Ту появился снова, пролетел над аэродромом и резко повернул вправо.

— Что это он? — дрожащим голосом произнесла Мария, испуганно глянула на мужа.

Да, это уже действительно тревожно…

И тут ожила рация:

— Временный, Временный. Прием! Временный, слышишь меня? — сквозь шипение — женский голос.

Шулин нажал кнопку ответа.

— Да, слушаю!

— Это метеостанция… Тут, кажется, на твою полосу большой самолет метит. Как понял?

— Да вижу. Вроде… — Следил, как Ту, сделав полукруг, снова приближается к аэродрому. — Но как он на мои тыщу триста? Ему два километра надо.

И Шулин стал объяснять женщине на метеостанции, что такой самолет здесь не сядет. Не хватит ему полосы… Объяснял, чтоб что-то делать — просто стоять и наблюдать за явно попавшим в беду и пытающимся опуститься на землю лайнером было невыносимо.

Вдалеке ударила сирена пожарной машины. Кто-то пробежал за забором… И Шулин дернулся к гаражу.

— Маш, открывай ворота!

Выгонял “уазик” на улицу, ждал, пока сядет жена, а сам, выворачивая глаза, следил через лобовое стекло за самолетом.

После второго круга над аэродромом он ушел довольно далеко, и Шулин

решил — заставил себя решить, — что вся эта паника напрасна и смешна. Может быть, какой-нибудь облет совершается, испытания или еще что, а они тут переполошились, как дикари на острове в Тихом океане… Даже из машины вылез, прищурившись, пытался разобрать, что там делает Ту — улетает окончательно или… Нет, возвращался и шел уже так низко, что, казалось, от верхушек деревьев его отделяют метры… Ближе и ближе, и всё снижается, снижается. И вот нырнул за деревья, исчез.

— Ой, господи! Леша! — закричала жена, закрыла лицо руками; и Шулин почти уже видел взрыв, столб огня. — Господи…