Polo или зеленые оковы (СИ) - Страница 3

Басмач, наконец, собрался, накинул на себя пальто, обулся, и кинул:

–Ладно, давайте. Приду рано, еще трамваи ходить не будут. Чтобы к приходу было убрано, еда приготовлена. В противном случае будут жертвы. Кто будет лениться, тот получит по хитрой толстой морде.– Он недвусмысленно намекал на Гурика, поскольку он был из них, пожалуй, самый крепкий.

–Давай, давай, пошевеливайся, рейнджер.– Присвистнул Гурик.

Хлопнула дверь, и Отец с Гуриком остались вдвоем.

–Отец, пошли к Бочкареву, на поживу и известь– творог.– Сказал лениво Гурик.

–Не, я поучиться хотел, а к Боче я послезавтра пойду. Я думаю, они до пятницы не остановятся.– Отец поправил подушку и закинул руки за голову.– Сходи, они же тебя звали, Боцик за солью неспроста приходил– еду готовят.

–Ну, ладушки, где меня искать знаешь, приду вероятнее всего не очень свежим.

Гурик ушел. Учиться не очень хотелось. Отец лежал. За стеной слышна была музыка, приглушенные голоса праздных студентов, шум посуды, хлопанье дверей и девичьи трели. Сейчас ему было хорошо. Он подумал, что, наверное, это и есть счастье: это веселье за стеной, несколько грубоватый Гурик, этот чистюля Басмач, эта маленькая комнатка, с тремя панцирными кроватями, постоянный едва уловимый студенческий запах учебы с привкусом табака.… Все это было очень дорого Отцу. Он знал, что то же самое чувствуют и его друзья, оставаясь одни в комнате.

Он вспомнил свою подругу. Вдруг стало так неожиданно легко. Он улыбнулся и раскинул пошире свои конечности. Ее звали Мать. Была она несколько застенчива и угловата. Маленькое по-детски доброе личико, большие глаза и длинные волосы особенно подчеркивали ее, казалось, юный возраст. Как будто природа чего-то ждала, не давая ей, наконец, распуститься всею своей красой. Вспомнил и Таньку, подругу Басмача, красивую и заносчивую девицу. Отец ее недолюбливал, считая ее слишком эгоцентричной и импульсивной, за то, что из Басмача делала теленка, за то, что в салат «под шубой» клала слишком мало майонеза. Вспомнил он, как однажды ее отец попал в конфуз, сам того не подозревая.

Подруга Басмача была профессорской дочкой. Ее отец– профессор и заведующий кафедрой истории читал лекции о прошлом великой страны. Он занятно рассказывал на своих лекциях про то, как Россия была беременна революцией, и про то, как произошел выкидыш революционной ситуации. Он поведал студентам историю Государства Российского в том свете, в котором видел ее сам. Его взгляд на историческую правду был, по меньшей мере, предвзятым, если принять на веру такую фразу, которую любил повторять: «Вы думаете, что революцию сделал народ? Бред! Революцию сделала кучка пьяной матросни!!!».

Некоторая фривольность, которую себе позволял профессор на занятиях, стяжала ему славу отца всех студентов и их лучшего друга. Заведя себе несколько друзей с каждого курса, в конце рабочей недели профессор, заперевшись в своем кабинете, распивал с ними горькую и вел панибратские беседы на предмет студенческой жизни, лошадей, вина, карт и женщин. Ему без труда удавалось быть в курсе новых течений и настроений студенчества. Интерес профессора носил меркантильный оттенок, поскольку его красавица дочь посещала его лекции. Он знал всех жеребцов, для которых женщина– лишь очередная спортивная ступень и старался уберечь свою дочку от них, знал кляузников и зубрил, на которых обращал ее внимание.

В один из тех прекрасных дней, когда заканчивается трудная учебная неделя лекцией по истории, профессор, пребывая в отличном настроении, поинтересовался у Басмача его новыми успехами на любовном фронте.

–Ты скажи мне, дорогой,– спросил он Басмача, стараясь перекричать огромную шумную аудиторию.– Не всех ли ты девиц испортил на курсе?

Вопрос неформального историка поднял бурю ухмылок и хохота в лекционном зале. Профессор счел свою шутку удачной, поскольку сам себя причислял к великим острякам текущего столетия. Увидев смущение и пунцовый окрас на щеках Басмача, он утвердился во мнении, что очень тонко поддел красавца с Кавказа. Лишь несколько лет спустя он понял, что студенты смеялись вовсе не над Басмачом. Вся комичность ситуации принадлежа ему и только ему, поскольку, к этому моменту его дочка и Басмач уже успели до тонкостей познать друг друга.

Отец достал из-под кровати толстую книжку, открыл ее, заставляя себя верить, что вот-вот начнет постигать науки, но вскоре, потеряв всякую надежду, бросил ее назад, закрыл глаза и уснул…

–Открывай, жаба…– громыхала дверь.– Открывай лежебока, жаба… Ох, нехристь нечистый. Открывай, жаба… Да ты же жаба…

–Боц, ты чего там кудахчешь?– Не открывая глаз, спросил Отец.– Набрался, веди себя пристойно.

–Открывай, жаба, слышать ничего не желаю, жаба… Открой…– Не унимался Боцман.

Отец нехотя соскользнул с кровати и повернул ключ. К нему на руки упало нетронутое трезвостью тело Боцмана.

–Отец родной, ты мне скажи, почему такая вопиющая несправедливость, ну почему, Отец? Скажи как на духу, родной…

–Боц, ты меня разбудил, а я в гневе страшен. Говори чего надо и убирайся, пока бока целы.– Отец вовсе не собирался калечить друга, однако, спросонья в голову приходят гениальные мысли, за которые позже становится стыдно.

–Ты меня испугал,– Боцман выпрямился.– Дай соль, я посолить хочу…

–Ты уже брал ее,– теперь Отцу стало понятно, что Боцман пришел за общением, которого сейчас он дать не мог.

–Что, я уже посолил?– Удивление не было убедительным и искренним, и это утвердило Отца во мнении, что его другу нечем заняться.

В конце темного коридора показался Басмач. Отец посмотрел на часы– он проспал от силы минут сорок, это означало что на этот раз его сосед с Танькой что-то рано разругались, хотя прецеденты уже были.

–Смотри, Басмач, какое тело к нашему борту прибило!– Отец кивнул на шатающееся тело.

Боцман воровато скосил глаза за спину и попытался что-то сказать.

–Сейчас я его прибью, если этот Гаврош– попрошайка в секунду не исчезнет!– Басмач был не на шутку зол.

–Ухожу, но скоро вернусь,– Боцмана качнуло по направлению к кухне.

Морской шаркающей походкой паренек удалялся по коридору, мурлыча глупую песенку:

Никто мэнэ не любэ, никто нэ уважае,

Пойду скория в лис я, наимся червечкив,

Вонэ ж такия зкусныя, вонэ ж таки соленыя…

-Что, Басмач, совсем бабы заели?– Сочувствуя горю, спросил Отец. Он прекрасно понимал, что Басмача сейчас трогать нужно край, как аккуратно.

–Не говори,– Басмач раздевался. От былого педантизма не осталось и следа,– бабы еще хуже комаров. Те, хоть, когда кровь пьют– не жужжат.– Он сделал вид что сплюнул.– Ну не куры ли, ты подумай. Голову бы отвернул.

–Так оторви, за нее больше пятнадцати суток тебе не дадут.– Отец тихонько хохотнул.

–Где еда?– Басмач выругался.

–А какого мяса ты к ней пожаловал? Знал же, что ругаться будете.

–Она ж как собака, ее не выгуливай, так она дома пакостить начнет.

–Тебе надо будет ружьишко справить, да гонять ее, как Сидорову козу, как мой дед.

Басмач улыбнулся. Он вспомнил, как Отец рассказывал ему про своего деда, который чуть не застрелил свою бабку за то, что она съела его помидоры, которые он определил, как семенные.

–Да… дед у тебя грамотный. Я с удовольствием Таньку тоже бы погонял, до паралича сфинктеров, чтобы, как корова, бежала и за собой дорогу делала.– Басмач мечтал.

–Она и так у тебя как корова, ума и красоты столько же.– Отец подыгрывал Басмачу. Сейчас ему нужна поддержка.

–Ладно, полегче…

–Что, Басмач, теперь тебе нужно будет свой кальций сберегать, он скоро пригодится.

–Это ей нужно мел с рыбьим жиром пить, чтоб рога гуще росли.– Басмач оскалился, представив какие будут у Таньки рога.

–Ну и тебе и ей.– Поддакнул Отец.

–Пошел ты… А этот лоботряс где?– Басмач кивнул на кровать Гурика.

–У Бочи, где ж еще?

–Его Юлька тоже ему рожки делает, так что мел втроем поедать будем. Вот Валет, слепой– слепой, а рога делает, как зрячий. Пока Гурик со змием зеленым борется, подружка его озорничает.– Басмач злорадствовал.