Полное собрание стихотворений - Страница 16

Надменно плюну я в лицо!

1911. Декабрь

Я презираю спокойно, грустно, светло и строго

Людей бездарных: отсталых, плоских, темно-упрямых.

Моя дорога – не их дорога.

Мои кумиры – не в людных храмах.

Я не желаю ни зла, ни горя всем этим людям,-

Я равнодушен; порой прощаю, порой жалею.

Моя дорога лежит безлюдьем.

Моя пустыня, – дворца светлее.

За что любить их, таких мне чуждых? за что убить их?!

Они так жалки, так примитивны и так бесцветны.

Идите мимо в своих событьях,-

Я безвопросен: вы безответны.

Не знаю скверных, не знаю подлых; все люди правы;

Не понимают они друг друга, – их доля злая.

Мои услады – для них отравы.

Я презираю, благословляя…

1911

Меня положат в гроб фарфоровый

На ткань снежинок яблоновых,

И похоронят (…как Суворова…)

Меня, новейшего из новых.

Не повезут поэта лошади,-

Век даст мотор для катафалка.

На гроб букеты вы положите:

Мимоза, лилия, фиалка.

Под искры музыки оркестровой,

Под вздох изнеженной малины -

Она, кого я так приветствовал,

Протрелит полонез Филины.

Всем будет весело и солнечно,

Осветит лица милосердье…

И светозарно-ореолочно

Согреет всех мое бессмертье!

1910

Я заклеймен, как некогда Бодлэр;

То – я скорблю, то – мне от смеха душно.

Читаю отзыв, точно ем “эклер”:

Так обо мне рецензия… воздушна.

О, критика – проспавший Шантеклер!-

“Ку-ка-ре-ку!”, ведь солнце не послушно.

Светило дня душе своей послушно.

Цветами зла увенчанный Бодлэр,

Сам – лилия… И критик-шантеклер

Сконфуженно бормочет: “Что-то душно”…

Пусть дирижабли выглядят воздушно,

А критики забудут – про “эклер”.

Прочувствовать талант – не съесть “эклер”;

Внимать душе восторженно, послушно -

Владеть душой; нельзя судить воздушно,-

Поглубже в глубь: бывает в ней Бодлэр.

И курский соловей поет бездушно,

Когда ему мешает шантеклер.

Иному, впрочем, ближе “шантеклер”.

Такой “иной” воздушен, как “эклер”,

И от такого вкуса – сердцу душно.

“Читатель средний“ робко и послушно

Подумает, что пакостен Бодлэр,

И примется браниться не воздушно…

И в воздухе бывает не воздушно,

Когда летать захочет шантеклер,

Иль авиатор, скушавший “эклер”,

Почувствует (одобришь ли, Бодлэр?),

Почувствует, что сладость непослушна,

Что тяжело под ложечкой и душно…

Близка гроза. Всегда предгрозье душно.

Но хлынет дождь живительный воздушно,-

Вздохнет земля свободно и послушно.

Близка гроза! В курятник, Шантеклер!

В моих очах de clair,[8] а не “эклер”!

Я отомщу собою, как – Бодлэр!

1910. Весна

Прах Мирры Лохвицкой осклепен,

Крест изменен на мавзолей,-

Но до сих пор великолепен

Ее экстазный станс аллей.

Весной, когда, себя ломая,

Пел хрипло Фофанов больной,

К нему пришла принцесса Мая,

Его окутав пеленой…

Увы! – Пустынно на опушке

Олимпа грезовых лесов…

Для нас Державиным стал Пушкин,-

Нам надо новых голосов.

Теперь повсюду дирижабли

Летят, пропеллером ворча,

И ассонансы, точно сабли,

Рубнули рифму сгоряча!

Мы живы острым и мгновенным,-

Наш избалованный каприз:

Быть ледяным, но вдохновенным,

И что ни слово, – то сюрприз.

Не терпим мы дешевых копий,

Их примелькавшихся тонов,

И потрясающих утопий

Мы ждем, как розовых слонов…

Душа утонченно черствеет,

Гнила культура, как рокфор…

Но верю я: завеет веер!

Как струны, брызнет сок амфор!

Придет Поэт – он близок! близок!-

Он запоет, он воспарит!

Всех муз былого в одалисок,

В своих любовниц превратит.

И, опьянен своим гаремом,

Сойдет с бездушного ума…

И люди бросятся к триремам,

Русалки бросятся в дома!

О, век Безразумной Услады,

Безлистно-трепетной весны,

Модернизованной Эллады

И обветшалой новизны!..

1911. Лето

Дылицы

Опять ночей грозовы ризы,

Опять блаженствовать лафа!

Вновь просыпаются капризы,

Вновь обнимает их строфа.

Да, я влюблен в свой стих державный,

В свой стих изысканно-простой,

И льется он волною плавной

В пустыне, чахлой и пустой.

Все освежая, все тревожа,

Топя в дороге встречный сор,

Он поднимает часто с ложа

Своих кристальных струй узор.

Препон не знающий с рожденья,

С пренебреженьем к берегам,

Дает он гордым наслажденье

И шлет презрение рабам.

Что ни верста – все шире, шире

Его надменная струя.

И что за дали! что за шири!

Что за цветущие края!

Я облеку, как ночи, – в ризы

Свои загадки и грехи,

В тиары строф мои капризы,

Мои волшебные сюрпризы,

Мои ажурные стихи!

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Не мне в бездушных книгах черпать

Для вдохновения ключи,-

Я не желаю исковеркать

Души свободные лучи!

Я непосредственно сумею

Познать неясное земле…

Я в небесах надменно рею

На самодельном корабле!

Влекусь рекой, цвету сиренью,

Пылаю солнцем, льюсь луной,

Мечусь костром, беззвучу тенью

И вею бабочкой цветной.

Я стыну льдом, волную сфинксом,

Порхаю снегом, сплю скалой,

Бегу оленем к дебрям финским,

Свищу безудержной стрелой.

Я с первобытным неразлучен,

Будь это жизнь ли, смерть ли будь.

Мне лед рассудочный докучен,-

Я солнце, солнце спрятал в грудь!

В моей душе такая россыпь

Сиянья, жизни и тепла,

Что для меня несносна поступь

Бездушных мыслей, как зола,

Не мне расчет лабораторий!

Нет для меня учителей!

Парю в лазоревом просторе

Со свитой солнечных лучей!

Какие шири! дали, виды!

Какая радость! воздух! свет!

И нет дикарству панихиды,

Но и культуре гимна нет!

Петроград

1909. Октябрь

Я прогремел на всю Россию,

Как оскандаленный герой!..

Литературного Мессию

Во мне приветствуют порой.

Порой бранят меня площадно,-

Из-за меня везде содом!

Я издеваюсь беспощадно

Над скудомысленным судом.

Я одинок в своей задаче,

И оттого, что одинок,

Я дряблый мир готовлю к сдаче,

Плетя на гроб себе венок.

Дылицы

1911. Лето