Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том. 7 - Страница 157

Его опять бросило в противную сторону.

– Ужели это правда? – едва сдерживаясь от радости, сказал он.

– Что – правда? – спросила она, вслушиваясь в этот внезапный, радостный тон. – Вы что-то другое хотите сказать, а не то, что я думала… – покойнее прибавила она.

– Нет, то самое… я полагаю…

– Скажите же, перестаньте мучить меня!

– Я вас люблю…

Она поглядела на него и ждала.

– Мы старые друзья, – сказала она, – и я вас…

– Нет, Вера Васильевна, люблю еще – как женщину…

Она вдруг выпрямилась и окаменела, почти не дыша.

– Как первую женщину в целом мире! Если б я смел мечтать, что вы хоть отчасти разделяете это чувство… нет, это много, я не стою… если одобряете его, как я надеялся… если не любите другого, то… будьте моей лесной царицей, моей женой, – и на земле не будет никого счастливее меня!.. Вот что хотел я сказать – и долго не смел! Хотел отложить это до ваших именин, но не выдержал и приехал, чтобы сегодня в семейный праздник, в день рождения вашей сестры…

Она всплеснула руками над головой.

– Иван Иванович! – простонала она, падая к нему на руки.

«Нет, – это не радость! – сверкнуло в нем – и он чувствовал, что волосы у него встают на голове, – так не радуются!»

648

Он посадил ее на скамью.

– Что с вами, Вера Васильевна? вы или больны, или у вас большое горе!.. – овладев собою, почти покойно спросил он.

– Большое, Иван Иванович: я умру!

– Что с вами, говорите, ради Бога, что такое случилось? Вы сказали, что хотели говорить со мной: стало быть, я нужен… Нет такого дела, которого бы я не сделал! приказывайте, забудьте мою глупость… Что надо… что надо сделать?

– Ничего не надо, – шептала она, – мне надо сказать вам… Бедный Иван Иванович: и вы!.. За что вы будете пить мою чашу? Боже мой! – говорила она, глядя сухими глазами на небо, – ни молитвы, ни слез у меня нет! ниоткуда облегчения и помощи никакой!

– Что вы, Вера Васильевна! что это, друг мой, за слова, что за глубокое отчаяние?

– Зачем еще этот удар? Довольно их без него! Знаете ли вы, кого любите? – говорила она, глядя на него точно спящими, безжизненными глазами, едва выговаривая слова.

Он молчал, делая и отвергая догадки. Он бросил мекинтош и отирал пот с лица. Он из этих слов видел, что его надежды разлетелись вдребезги, понял, что Вера любит кого-то… Другого ничего он не видел, не предполагал. Он тяжело вздохнул и сидел неподвижно, ожидая объяснения.

– Бедный друг мой! – сказала она, взяв его за руку.

У него сердце сжалось от этих простых слов: он почувствовал, что он в самом деле «бедный». Ему было жаль себя, а еще больше жаль Веры.

– Благодарю вас! – прошептал он, еще не зная, но предчувствуя одно: что она ему принадлежать не может.

– Простите, – продолжал потом, – я ничего не знал, Вера Васильевна. Внимание ваше дало мне надежду. Я дурак – и больше ничего… Забудьте мое предложение и по-прежнему давайте мне только права друга… если стою, – прибавил он, и голос на последнем слове у него упал. – Не могу ли я помочь? Вы, кажется, ждали от меня услуги?

– Стоите ли! А я стою?

– Вы, Вера Васильевна, всегда будете стоять для меня так высоко…

649

– Я упала, бедный Иван Иваныч, с этой высоты, и никто уж не поднимет меня… Хотите знать, куда я упала? Пойдемте, вам сейчас будет легче…

Она тихо, шатаясь и опираясь ему на руку, привела его к обрыву.

– Знаете вы это место?

– Да, знаю: там похоронен самоубийца…

– Там похоронена и ваша «чистая» Вера: ее уж нет больше… Она на дне этого обрыва…

Она была бледна и говорила с каким-то решительным отчаянием.

– Что такое вы говорите? Я ничего не понимаю… Объясните, Вера Васильевна, – прошептал он, обмахивая лицо платком.

Она привстала, оперлась ему рукой на плечо, остановилась, собираясь с силами, потом склонила голову, минуты в три, шепотом, отрывисто сказала ему несколько фраз и опустилась на скамью. Он побледнел.

Его вдруг пошатнуло. Он как будто потерял равновесие и сел на скамью. Вера и в сумерки увидела, как он был бледен.

– А я думал… – сказал он с странной улыбкой, будто стыдясь своей слабости и вставая медленно и тяжело со скамьи, – что меня только медведь свалит с ног!

Потом подошел к ней.

– Кто он и где он? – шепнул он.

Она вздрогнула от этого вопроса. Так изумителен, груб и неестествен был он в устах Тушина. Ей казалось непостижимо, как он посягает, без пощады женского, всякому понятного чувства, на такую откровенность, какой женщины не делают никому. «Зачем? – втайне удивлялась она, – у него должны быть какие-нибудь особые причины – какие?»

– Марк Волохов! – смело сказала она, осилив себя.

Он остолбенел на минуту. Потом вдруг схватил свой бич за рукоятку обеими руками и с треском изломал его в одну минуту о колено в мелкие куски, с яростью бросив на землю щепки дерева и куски серебра.

– То же будет и с ним! – прорычал он, нагибаясь к ее лицу, трясясь и ощетинясь, как зверь, готовый скакнуть на врага.

– Он там теперь? – спросил он, указывая на обрыв. Только слышалось его тяжелое дыхание. Она с изумлением глядела на него и отступила за скамью.

650

– Мне страшно, Иван Иванович, пощадите меня! уйдите! – шептала она в ужасе, протягивая обе руки, как бы защищаясь от него.

– Прежде убью его, потом… уйду! – говорил он, едва владея собой.

– Это вы для меня сделаете, чтоб облегчить меня или… для себя?

Он молчал, глядя в землю. Потом стал ходить большими шагами взад и вперед.

– Что же мне делать: научите, Вера Васильевна? – спросил он, всё еще трясясь от раздражения.

– Прежде всего успокойтесь и скажите, за что вы хотите убить его и хочу ли я этого?

– Он враг ваш и, следовательно, мой… – чуть слышно прибавил он.

– Врагов разве убивают?

Он потупил голову, увидал разбросанные обломки бича у ног, наклонился, будто стыдясь, собрал их и сунул в карман мекинтоша.

– Я не жалуюсь на него: помните это. Я одна… виновата… а он прав… – едва договорила она с такой горечью, с такой внутренней мукой, что Тушин вдруг взял ее за руку.

– Вера Васильевна – вы ужасно страдаете!

Она молчала. А он с участием и удивлением глядел на нее.

– Я ничего не понимаю, – сказал он, – «не виноват», «не жалуюсь»: в таком случае – о чем хотели поговорить со мной? зачем вы звали меня сюда, в аллею?..

– Я хотела, чтоб вы знали всё…

Она, отворотясь, молча глядела к обрыву. И он поглядел туда, потом на нее, и всё стоял перед ней, с вопросом в глазах.

– Послушайте, Вера Васильевна, не оставляйте меня в потемках. Если вы нашли нужным доверить мне тайну… – Он на этом слове с страшным усилием перемог себя, – которая касалась вас одной, то объясните всю историю…

– Ваше нынешнее лицо, особенные взгляды, которые вы обращали ко мне – я не поняла их. Я думала, вы знаете всё, хотела допроситься, что у вас на уме… Я поторопилась… Но всё равно: рано или поздно – я сказала бы вам… Сядьте, выслушайте меня и потом оттолкните!

654

Он, положив локти на колени и спрятав лицо в ладони, слушал ее.

Она передала ему в коротких словах историю. Он встал, минуты три ходил взад и вперед, потом остановился перед ней.

– Вы простили его? – спросил он.

– За что? Вы видите, что… я одна виновата…

– И… простились с ним, или… надеетесь, что он опомнится и воротится?

Она покачала головой.

– Между нами нет ничего общего… Мы разошлись давно. Я никогда не увижу его.

– Теперь я только начинаю немного понимать, и то не всё, – сказал, подумавши, Тушин и вздохнул, как вол, которого отпрягли. – Я думал, что вы нагло обмануты…

– Нет, нет…

– И зовете меня на помощь: думал, что пришла пора медведю «сослужить службу» и чуть была не оказал вам в самом деле «медвежьей услуги», – добавил он, вынимая из кармана и показывая ей обломок бича. – От этого я позволил себе сделать вам дерзкий вопрос об имени… Простите меня, ради Бога, и скажите и остальное: зачем вы открыли мне это?