Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете - Страница 3

Гродненским губернатором П. А. Столыпин пробыл недолго. В 1903 году его назначили губернатором в более крупную и важную губернию — Саратовскую. Здесь-то и застала его первая революция, в борьбе с которой он применил весь арсенал средств — от обращения к черносотенной «общественности», возглавляемой епископом Гермогеном, до применения войск, жестоко расправлявшихся с восставшими крестьянами. При этом в деятельности самого молодого губернатора России проявились две отличительные черты, характерные, и для всей его будущей государственной деятельности. Во-первых, он не смущался карать не только «левых», но и «правых», если их деятельность выходила за установленные им рамки. (Разумеется, размеры этих «кар» были далеко не сопоставимы.) Так, когда черносотенная агитация «Братского листка», издававшегося под покровительством епископа Гермогена, переходила допустимые, с точки зрения губернатора, грани, он своей властью запрещал их распространение, а когда черносотенцы в Балашове пришли громить забастовавших земских медиков, присутствовавший там губернатор прислал казаков для защиты собравшихся в гостинице на собрание земских служащих. [Изгоев А. Указ. соч. С. 20]. Но несравнимо чаще Петр Аркадьевич вызывал войска для борьбы с революцией, а не с вопиющими безобразиями черной сотни.

Характерно и другое: в отличие от большинства высокопоставленных мерзавцев, отдающих кровавые палаческие приказы из надежно защищенных кабинетов без малейшего риска для своей драгоценной персоны, Столыпин был лично храбр и не боялся оставаться лицом к лицу с разъяренной толпой. Он не просто заявил революционерам с трибуны Государственной думы: «Не запугаете!», но и на самом деле вел себя бесстрашно. Вот только один из многочисленных примеров, отличительный лишь тем, что он мало известен в литературе. Революция только-только началась, а богатый саратовский помещик Н. Н. Львов уже испытал на себе результаты вековой ненависти крестьян к помещикам. «Я видел ужасы, нечто вроде пугачевщины, — взволнованно рассказывал Львов своим друзьям. — Началось по соседству с моим имением у князя Волконского. Крестьяне стали рубить лес (считая его своим. — К. Ш.). У Волконского есть тяжба с ними, в которой он едва ли прав...» Волнение перекинулось и на имение Львова. На шестой день беспорядков приехал Столыпин с казаками. Сначала он пытался уговорить крестьян, призвал их прекратить незаконные действия. Созвали крестьянский сход. Но уговорить возбужденный «мир» было невозможно. «Когда он (Столыпин. — К. Ш.) стал им грозить, они тоже отвечали угрозами по отношению к полиции и казакам. Тогда, — рассказывает далее взволнованный Н. Н. Львов, — он один вышел к ним и сказал: «Убейте меня». Тогда они кинулись па колени. Но кап только он сел в сани, чтобы уехать, в него стали кидать камни. Тут же ранили пристава, несколько казаков и солдат. Крестьяне вооружились — насадили на палки какие-то пики». [Отдел письменных источников Государственного историче ского музея. Ф. 31. Оп. 1. Д. 142. Л. 243].

Губернатор уехал, в дело вступили казачки, всласть поработавшие нагайками. После их «воспитательной» работы Львов собрал «своих» избитых крестьян и обратился к ним с речью. Он заявил, что «нигде и никогда допускать грабежа нельзя, что в них будут стрелять, если они не образумятся.

Они: Подай нам планты!

— Какие планты?

У меня с ними не было тяжбы, — пояснял слушателям Львов. — Правда, — добавлял он, — у них давно был спор о нескольких пожалованных имениях, бывших государственных землях, в том числе и о нашем имении. Но ведь наше имение было пожаловано еще при Екатерине». [Там же. Л. 244 ].

Вот куда — к матушке Екатерине и даже еще дальше в глубь веков — уходили корни споров между крестьянином, который столетиями обрабатывал и поливал своим потом землю, и помещиком, не трудившимся на ней, но считавшим ее своей собственностью на основании государева пожалования.

События 1905-1907 годов показали глубокую революционность крестьянства, ошибочность расчетов самодержавия на любовь к нему «простого народа» и надежд на то, что крестьянская община — опора государственного порядка. Нелегкое бремя борьбы с революцией и поисков иной социальной опоры для самодержавной системы и легло на плечи П. А. Столыпина, когда он неожиданно для себя стал сначала министром внутренних дел (апрель 1906 г.), а всего через два с половиной месяца — и председателем Совета министров. Редко кто из царских чиновников проделывал такую головокружительную карьеру.

Суть своей государственной деятельности на посту главы правительства П. А. Столыпин определил со свойственной ему лапидарностью: «Сначала успокоение, а потом — реформы!» Нет смысла пересказывать читателю меры по установлению «успокоения». Они включали в себя все — от введения «скорострельных» военно-полевых судов, когда тройка офицеров выносила приговор, не подлежащий обжалованию, до широчайшего применения армии «в помощь гражданским властям», как официально именовались подобные меры. «Армия не учится, а служит Вам!» — бросил в лицо Столыпину военный министр А. Ф. Редигер на одном из заседаний правительства. [Поливанов А. А. Из воспоминаний по должности военного министра и его помощника. 1907-1916 гг. М., 1924. С. 24]. И это было правдой. На «успокоение» были брошены все силы самодержавия. Ему удалось временно подавить революционное движение, водворить в стране «успокоение», в чем немалую роль сыграл и лично П. А. Столыпин. На этом этапе деятельность главы правительства пользовалась неограниченной поддержкой власть имущих. Столыпин был им необходим и стал всеобщим кумиром и дворянства, и правого крыла либеральной буржуазии (партии «октябристов», возглавлявшейся А. И. Гучковым), и лично «хозяина земли русской», как определил свою профессию Николай II при всеобщей переписи в 1897 году.

Нелепо представлять Столыпина просто кровавым монстром, лично подписывающим смертные приговоры, как это делал Сталин. 12 августа 1906 года эсерами-максималистами была взорвана дача Столыпина на Аптекарском острове. Кроме двух террористов, погибло 25 невинных людей, пришедших на прием к главе правительства, ранены трехлетний сын и четырнадцатилетняя дочь Петра Аркадьевича. В ответ он ввел военно-полевые суды, приговоры которых должны были утверждать командующие военными округами. От них-то и зависела «скорострельная юстиция». Командующий Казанским военным округом генерал И. А. Карасс не утвердил ни одного смертного приговора. Он говорил, что готов пролить свою кровь за Россию, но не хочет на старости лет пачкать себя чужой кровью. [Зырянов II. Н. Указ. соч. С. 116]. Другие же охотно выполняли палаческие функции. Так, известный черносотенец генерал А. В. Каулъбарс, командовавший войсками Одесского военного округа, не колеблясь подписал смертный приговор двум юношам, которые даже не были на месте, где произошло преступление. Вскоре нашли настоящих виновников — и тоже расстреляли! [См.: Витте С. 10. Указ. соч. М., 1960. Т. 3. С. 481-482]. Вряд ли за действия Каульбарса и других подобных палачей непосредственную ответственность должен нести Столыпин.

Но и рыцарем в белых перчатках он тоже не был. 1 июня 1907 года Столыпин сделал в закрытом заседании II Государственной думы заявление, на основании которого она была распущена и произведен через два дня государственный переворот — изменен избирательный закон в Думу, что делать без ее согласия было нельзя. П. А. Столыпин не мог не знать, что в основе его заявления — грязная провокация, состряпанная охранкой через своих агентов Бродского и Шорникову, и все же воспользовался ею в политических целях: I и II Думы явно не «вписывались» в самодержавную систему, и надо было создать новую Думу, более «покладистую», а для этого, по мнению Петра Аркадьевича, все средства были хороши! Третьеиюньский государственный переворот знаменовал собой конец революции 1905-1907 годов. Долгожданное «успокоение» было установлено, теперь надо было переходить к выполнению второй части обещанной формулы — реформам.

Но сделать это оказалось отнюдь не так легко, как это мыслилось первоначально П. А. Столыпину. Его политические друзья справа считали, что в ходе революции и так уж слишком много сделано уступок (манифест 17 октября 1905 г., указ 9 ноября 1906 г., которым была предопределена аграрная реформа, получившая название столыпинской), и речь должна поэтому идти не о новых реформах, а об «усечении» старых. Однако Столыпин не собирался отказываться от своих планов и со свойственной ему твердостью пошел напролом в проведении реформ. Они, конечно же, не могли изменить основ самодержавия, верным слугой которого он был, но должны были хоть чуть-чуть модернизировать его.