Полное собрание рассказов - Страница 17

С тех пор Алексей больше не восхищался войной.

Степа с женой уехал очень поздно. Он обещал вернуться до Нового года, но больше мы его не видели.

Когда по радио передали новость о том, что Советский Союз запустил в космос спутник с человеком на борту, я еще не знал, что этим человеком был мой сын. Я не смел даже подозревать. Мне хотелось поскорей увидеть Степана и расспросить его, что этот человек сказал перед вылетом, как он был одет, какие условия его ждали на борту. По радио передали, что в восемь часов вечера космонавт обратится к людям с речью.

Мы ждали. И наконец услышали его голос. То был голос Степана.

Он говорил очень властно, довольно, гордо, благородно и мудро. Мы смеялись до слез, мистер Эшленд. Мы танцевали. Наш Степан — самый важный человек на свете! Он поднялся выше всех и теперь смотрел на нас и рассказывал, как выглядит наш мир сверху и как выглядят другие миры.

Степан весело шутил о своем маленьком космическом домике. Он рассказал, что это цилиндр десяти метров в длину и четырех — в диаметре. Внутри очень уютно. В доме есть окошки, телевизионная камера, телескоп, радар и множество разных инструментов. Как это здорово — жить в такое чудесное время! Как здорово — быть отцом человека, ставшего в космосе ушами, глазами и сердцем всего человечества!

Степан объяснил, что пробудет в космосе ровно один месяц. Мы стали считать дни. Каждую ночь мы слушали трансляции Степиных записей. В них не было ни слова о кровотечениях из носа, тошноте и слезах. Мы слушали только его спокойные храбрые рассказы о быте на борту спутника. А потом — на десятый вечер — трансляцию не включили. В восемь часов по радио играла только музыка. О Степане не было никаких новостей, и мы поняли, что он умер.

Только сегодня, год спустя, нам сообщили, как он умер и где похоронено его тело. Когда я немного свыкся с этим ужасом, мистер Эшленд, я сказал себе: «Что ж, да будет так. Пусть майор Степан Иванков и капитан Брайант Эшленд будут служить вечным укором человечеству: за то, что мы создали мир, в котором нет места доверию. И пусть отныне народы все-таки начнут доверять друг другу. Пусть их смерти отметят собой конец той эпохи, когда наших добрых и молодых сыновей швыряли в космос навстречу верной гибели».

Прилагаю к письму фотографию нашей семьи: мы сделали ее во время последнего визита Степана. Он прекрасно получился на этом снимке. Бескрайняя вода на заднем плане — Черное море.

Уважаемый мистер Иванков!

Спасибо вам за письмо о наших сыновьях. По почте я его так и не получил, зато его напечатали во всех газетах, после того как господин Кошевой прочел его вслух на съезде ООН. Мне не прислали даже копии. Наверно, господин Кошевой просто забыл его отправить. Впрочем, я не в обиде: в современном мире, должно быть, принято так доставлять важные письма — попросту отдавать их репортерам. Все говорят, что ваше письмо ко мне — чуть ли не самое важное событие за последние дни (помимо, конечно, того, что СССР и США все-таки решили не вступать в войну из-за гибели наших сыновей).

Я не знаю русского, и никто из моих близких не знает, так что вы уж не взыщите за английский. Пусть Алексей вам переведет (и, кстати, скажите ему, что он очень хорошо пишет по-английски — куда лучше меня).

О, конечно, я мог найти сколько угодно помощников, если б захотел, — людей, в совершенстве владеющих английским, русским и всеми прочими языками. Похоже, в этой стране все стали такими же, как ваш сын Алексей: они лучше меня знают, что надо говорить. Мол, если я напишу вам правильное письмо, оно может изменить историю. Один крупный нью-йоркский журнал предложил мне две тысячи долларов за это письмо, а потом вдруг выяснилось, что за такие огромные деньги мне даже не придется самому его писать. Журналисты уже все написали за меня, а мне надо только поставить свою подпись. Не волнуйтесь, я отказался.

В общем, мистер Иванков, знатоков и экспертов тут хоть отбавляй. Если хотите знать мое мнение, эти эксперты и довели наших мальчиков до смерти. Сначала ваши эксперты что-то изобрели, потом наши придумали в ответ какую-то выходку на миллиард долларов, потом ваши разработали что-то еще мудреней, а в итоге случилась беда. Наши правительства больше похожи на малых ребят, которым разрешили поиграть миллиардами долларов и рублей.

Ваше счастье, что у вас есть второй сын, мистер Иванков. У нас с Хейзел нет. Брайант был нашим единственным сыном (кстати, после крещения мы называли его не Брайантом, а просто Бадом). Еще у нас есть дочка, Шарлин. Она работает в телефонной компании Джексонвилла. Прочитав ваше письмо в газете, она сразу же нам позвонила — потому что она единственный эксперт, к чьему мнению я готов прислушаться. Они с Бадом были близнецы. Бад не успел жениться, и Шарлин была для него самым близким человеком. Она считает, что вы написали очень хорошее письмо и не зря рассказали, какой Степан был добрый и как он работал во благо остальных людей. Шарлин посоветовала мне сделать то же самое. А потом заплакала и предложила написать вам историю про золотую рыбку. Я спросил ее: «Да зачем же писать человеку из России такую глупую историю?» Она все равно ничего не доказывает. Обычная семейная байка, из тех, что пересказывают друг другу на каждом семейном ужине. Шарлин ответила, что вам в России эта история покажется такой же смешной и глупой, как нам, и вы посмеетесь и станете думать о нас лучше.

Вот эта история. Когда Баду и Шарлин было около восьми, я принес домой стеклянный аквариум с двумя золотыми рыбками — каждому близнецу по одной. Только рыбки были совершенно одинаковые: нипочем не отличишь. Как-то раз Бад проснулся рано утром и увидел, что одна рыбка умерла и плавает брюхом кверху. Бад пришел к сестре, растолкал ее и говорит: «Эй, Шарлин, твоя рыбка сдохла!» Вот эту историю и просила рассказать вам моя дочь.

У вас очень интересная и достойная профессия — каменщик. Вы говорите так, будто кладете в основном камень. В Америке почти не осталось людей, которые умеют хорошо класть камень. Теперь здесь все строят из цементных блоков или кирпичей. Только не подумайте, будто я хочу сказать, что Россия несовременна. Я знаю, что это не так.

Мы с Бадом в свое время здорово навострились в укладке блоков, когда строили нашу заправку и дом (жилые комнаты находятся прямо над магазинчиком). Задняя стена получилась очень смешной: по ней видно, как мы с Бадом учились. Она прочная, не развалится, но выглядит скверно. Одно только было не смешно: когда мы устанавливали направляющие для подъемной двери, Бад поскользнулся на лестнице, схватился рукой за острый край кронштейна и порезал себе сухожилие. Он до смерти испугался, что покалеченная рука не даст ему поступить в ВВС. Бад перенес три операции и каждый раз очень мучился. Но он готов был выдержать хоть сто операций, если придется, потому что больше всего на свете мечтал стать летчиком.

Одно меня расстраивает в истории с потерявшимся письмом: я так и не увидел фотографии вашей семьи. То есть в газетах ее напечатали, но там мало что видно. Хотя красивое море мы разглядели. Почему-то, думая о России, я никогда не представлял себе море — такие вот мы невежды. Мы с Хейзел живем над заправкой и тоже видим из окон воду — Атлантический океан, точнее, небольшой залив под названием Индиан-Ривер. Еще мы видим Мерритт-Айленд и место, откуда взлетела ракета с Бадом. Оно называется мыс Канаверал — хотя вы, должно быть, сами все знаете. Секрета из этого не делали. Разве удержишь в секрете здоровенную ракету? Это все равно что прятать Эмпайр-стейт-билдинг. Туристы с разных концов страны съезжались ее фотографировать.

Рассказывали, что в боеголовку зарядили порох для сигнальных вспышек: она должна была врезаться в Луну и красиво взорваться. Мы с Хейзел так и думали. Когда ракета взлетела, мы стали смотреть на Луну и ждать вспышки: никто не сообщил нам, что в ракете сидит наш Бад. Мы даже не знали, что он во Флориде. Связаться с нами он не мог. Мы думали, что он на военно-воздушной базе Отис на Кейп-Коде — оттуда приходила последняя весточка от нашего сына. А потом прямо у нас на глазах эта штука поднялась в воздух.