Полька – тройка - Страница 26

– А я как раз хотел тебе позвонить, Новиков. Здравствуй, старик, садись.

– Здравствуй, Коробков. Ну, как съездил?

– Об зтом потом. Только что звонили: на Большую Товарную прибыли два эшелона с овощами. Внеплановые, подарок нашему городу от белорусов. Надо срочно вывозить, сгниют. Сгниют! Все гаражи подключились, а у нас тридцать грузовиков без водителей стоят… Ну, что ты скажешь?

Новиков присел на край кресла и принялся раскуривать трубку. Андрей ходил из угла в угол.

– Может, дождаться конца дневной смены, уговорить ребят поработать на новых грузовиках?

Новиков молча курил, приминая табак большим, навеки промасленным пальцем. Андрей все ходил по кабинету.

– Впрочем, это не выход. Если ребята и согласятся, так им же с утра опять садиться за руль. Еще аварий понатворят… Ну, что же ты молчишь, старик?

Новиков медленно пятерней разогнал окутавшее его облако табачного дыма.

– Молодость я свою вспомнил, Коробков. Эх, черт… – Он выколотил трубку в пепельницу и встал. – Надо устроить партсобрание.

– Собрание? Сейчас?

– Ну да. Открытое.

Андрей резко остановился:

– Там овощи гниют, а мы тут будем заседать?

– Ничего. Устроим собрание прямо во дворе. Там сидеть не на чем…

Однако сидеть всё же нашлось на чем. Люди устроились на подножках новых грузовиков, на бамперах, а кто помоложе – залезли в кузова. Весть о двух эшелонах овощей из Белоруссии, которые сгниют на Товарной станции, если их не вывезти в хранилища, облетела уже весь двор. А после того как вахтер Самсоныч постучал железкой по куску подвешенного к столбу рельса – сигнал к обеденному перерыву, – вокруг Андрея и Новикова собралась порядочная толпа.

– Тише, товарищи! – Новиков полез в кузов, достал из кармана связку ключей, позвякал ими, как председательским колокольчиком. – Тише! Суть дела вы уже знаете. Меня поймут в первую очередь старые дружки, с которыми мы четверть века назад крутили баранки в этом же парке. Вот стоит наш старший диспетчер Вадим Сергеевич. А помнит ли он, как однажды на Пискаревке заехал с грузом песка в канаву, и я его на буксире вытаскивал? А вот завснабжением товарищ Корнеев: теперь у него борода лопатой и каждый год ему путевку в Мацесту подавай – ревматизм видите ли. А ведь когда-то был Корнюша наилихим шофёром. Никто быстрее его в нашем парке не гонял, никто больше его штрафов в милиции не платил. Эх, молодость! Одним словом, многие из вас, прежде чем стать начальниками колонн, завотделами, механиками и другими важными птицами, крутили эту самую баранку и у каждого есть шоферские права…

Новиков достал из бумажника потертую книжечку и внушительно потряс ею.

– Лично я горжусь! Это моя молодость. А в нашей трудовой и трудной молодости были и такие общеизвестные факты, когда на дверях писали: "Райком закрыт. Все ушли на фронт". Вот и я – закрываю партком, сажусь на грузовик и еду спасать овощи. Тем более, что они сверхтрудовые, внеплановые, Наглядная, так сказать, сознательность белорусских работяг! У меня все. Кто просит слова? Ты, Вадим? Давай.

– Вот здорово! – сказал старший диспетчер. – Я сам себе выпишу путёвку.

– И мне выпиши!

– И мне!

– И нам!

– Собрание считаю закрытым, – сказал Новиков и молодцевато спрыгнул с кузова на землю.

Андрей с восхищением оглядывал окружавших его людей и думал о том, что он их ещё совсем не знает.

Степенный пожилой инструментальщик Прохоров, который лишнего слова не скажет, лишнего шага не сделает, теперь с азартом пинал сапогами колеса грузовика, проверяя давление в шинах, и выкрикивал:

– Эх, силен аппарат! Эх, силен!… – Глаза его по-мальчишески блестели.

Из кабины другого грузовика торчала борода лопатой снабженца Корнеева, он уже прогревал мотор

– Эй, смазчика сюда! – грозно кричал толстый завкадрами Леонтий Федорович, потрясая масленым щупом.

Кто-то спешил с ведром, кто-то корячился под кузовом, ощупывая тормозные шланги; отовсюду неслись возгласы, соленые шоферские шутки, раздавался звон инструмента, взвизги стартеров.

К Андрею подошел Вася, шофер "Волги":

– Андрей Николаевич, можно я тоже возьму грузовик? Вы уж сегодня пешком походите, а?

– Ну, конечно, Василий. Конечно… – сказал Андрей. Дорого он дал бы сейчас, чтобы уметь управлять автомобилем.

Машины одна за другой, фыркая моторами, уходили в широко раскрытые ворота.

Вахтер Самсоныч, стоя навытяжку, взмахивал рукой, как милиционер-регулировщик, провожая шоферов.

Вскоре наступила тишина. Лишь из открытых окон столовой доносилось звяканье посуды. В опустевшем дворе остались только директор парка и один-единственный последний грузовик, на который, видно, так и не нашлось водителя.

Андрей криво усмехнулся, сел на подножку и, сдвинув кепку на глаза, принялся скрести затылок.

– Дайте мне пройти, Андрей Николаевич.

Он поднял голову – рядом стояла Валентина Александровна. Ее трудно было узнать: вместо туфель с высоченными каблуками-гвоздиками он увидел на ее ногах обыкновенные тапки, на плече болталась чья-то старая тужурка, а в руке белел листок бумаги – путевка шофера.

– Позвольте же мне открыть дверцу.

Андрей встал наконец с подножки.

– Вы?… Вы можете управлять этим автомобилем?

– Почему этим? Любым. До института я работала здесь же в парке шофером.

Валентина Александровна села в кабину, запустила мотор, поправила на плечах кожанку и положила на руль тонкие белые пальцы с острыми холеными ногтями. Неожиданно для себя Андрей взял эти пальцы и крепко сжал. От них исходил нежный запах духов.

– Вот! Вот… – Он выхватил из кармана коробочку. – Я не мог… Я не хотел… Я… Что я говорю, вы же не поймете…

Но она, видно, все поняла, потому что вздохнула глубоко, закрыла глаза и тихо засмеялась:

– Наконец-то, милый…

– Валентина Александровна! Валя…

– Осторожно!…

Рявкнул оборотами двигатель, хлопнула закрытая на ходу дверка. И Андрей остался один.

Он глядел вслед грузовику, пока тот не скрылся за воротами, за поворотом переулка. Потом подошел к газону и сорвал несколько настурций. На другом конце двора вахтер Самсоныч ахнул и поспешно отвернулся.

В опустевшем плановом отделе Андрей нашел красную квадратную сумку, положил на нее цветы. Потом тут же набрал номер и, услышав знакомый голос, закричал в телефонную трубку:

– Выдюжил!… Выдюжили мы, Михаил Петрович!