Полька – тройка - Страница 21
Усольцев засыпал Орлянке полную торбу овса.
– Кушай, Орлянка. За себя кушай и за Астру кушай.
Потом он возился у костра, стараясь предупредить каждое движение Нины Павловны; короткими сильными ударами ножа вскрыл консервную банку, налил из бидончика воды в котелок, приладил над огнем кофейник и стерилизатор.
Нина Павловна невольно залюбовалась его ловкими, точными движениями.
– Вы настоящая хозяйка, Усольцев. Подумать только, уже закипает вода! Опускайте концентрат. Пока я буду кормить Антона, пусть кипятится шприц.
Раненый ел нехотя. Нине Павловне приходилось уговаривать его, как маленького:
– Ну, еще ложку, ну вот, эта последняя… Ну куда это годится, половина бульона осталась! Вот я пожалуюсь Андрею Ильичу, он вам задаст, когда вернетесь на работу.
– А я вернусь, доктор?
Юноша напряженно смотрел на Нину Павловну, и она заставила себя улыбнуться.
– Если будете есть бульон.
Климов сосредоточенно свел брови.
– Давайте, я его доем.
Он, пересиливая себя, проглотил еще несколько ложек бульона, послушно подставил руку для укола и потом долго лежал, закрыв глаза.
Нина Павловна подумала, что Климов уснул, но он вдруг заговорил:
– А наши, наверно, отошли километров полсотни от того места. Сидят сейчас у костра, и Серега ест один из манерки. Она у нас вся покарябанная… Доктор, а у вас есть косынка – голубая, с белыми цветами вроде ромашек?
Нина Павловна быстро склонилась над Климовым, стараясь в сумраке палатки рассмотреть его лицо. Неужели бредит? Но тут же сообразила, что у нее действительно есть такая косынка.
– Откуда вы знаете, Антон?
– Аят. Андрей Ильич все заставлял его про встречу с вами да про операцию рассказывать – что вы говорили да как были одеты, – а Усольцев только одну эту косынку и запомнил.
Юноша вздохнул и болезненно поморщился.
Нине Павловне очень хотелось, чтобы Климов продолжал говорить, но проходили минуты, а он молчал, видимо, уснул. Осторожно закрыв его до подбородка одеялом, Нина Павловна выбралась из палатки.
– Как он? – шепотом спросил сидящий у костра Усольцев.
– Очень слаб. Потерял много крови. Боюсь, что у него начинается воспалительный процесс. Ах, скорее бы дойти…
Наступило молчание. Только слышно было, как потрескивал костер да хрустко жевала овес Орлянка.
Усольцев встал, и его тень заметалась по поверхности скалы. Он подбросил веток в костер, потом распаковал тючок с одеялами и отнес их в палатку.
Мрак с каждой минутой подступал ближе к костру, из пропасти доносились неясные звуки – вероятно, там протекала река, – но Нине Павловне эти звуки казались таинственными и враждебными.
– Усольцев, а звери здесь есть?
Проводник усмехнулся.
– Аят не спит, – он нежно погладил приклад ружья. – Иди отдыхай, Павловна.
– Спасибо вам за заботу, Аят.
Усольцев встал с места, приложил руку к груди и поклонился.
Тусклый свет вместе с утренней свежестью проник в палатку и разбудил Нину Павловну.
Раненый спал, но по неровному дыханию и по румянцу на лице Нина Павловна безошибочно поняла, что у него поднимается температура. Что же делать?
Она выглянула из палатки. Не было видно ни вершины скалы, ни далеких лесов. Туман окутывал все вокруг. Он поднимался из пропасти плотными седыми слоями.
Орлянка мирно жевала овес. Усольцев храпел у потухшего костра, подложив, под голову седло; его ноги в мягких кожаных сапогах раскинулись на матово поблескивающих влажных камнях. Услышав шорох, он вскочил, поднял с земли ружье, поправил шапку и подошел к Нине Павловне, свежий и ловкий; не верилось, что минуту назад он крепко спал.
Туман долго не рассеивался, и Нина Павловна шла, держась за ремень седла. Тропинка все время петляла и бежала то вверх, то вниз; камни выскальзывали из-под ног. Было по-утреннему прохладно, но Нине Павловне скоро стало, жарко, во рту пересохло.
Наконец сквозь белесую пелену проглянуло солнце. Дымчатые клочья тумана таяли на глазах и уносились вверх. Впереди, насколько хватал глаз, ни кустика, ни деревца, только бурые камни и огромные глыбы самых причудливых форм тянулись до горизонта. Раньше Нина Павловна ждала, что вот-вот из тумана покажется какое-нибудь жилье и мучительное путешествие кончится, а сейчас унылая беспредельность дороги отнимала последние силы.
Нина Павловна брела, опустив плечи и тревожно прислушиваясь к тихим стонам Климова; казалось, будто каждая неровность почвы отдается толчком в ее собственном позвоночнике.
"Мэрдыгейский леспромхоз… Андрей уверял, что там есть больница, рентген… А вдруг он ошибается? Сам же говорил, что всего раз был в больнице, да и то чтобы передать мне письмо… А вдруг там только медпункт? Когда же кончится эта дорога? Что делать?"
В отчаянии Нина Павловна подумала, не остановиться ли в тени, не сделать ли операцию прямо здесь, среди камней. Но она сразу же отбросила эту нелепую мысль.
В полдень они наскоро закусили. Климов отказался есть. Он облизывал потрескавшиеся губы и все время просил пить, называя Нину Павловну Машенькой. После того как напоили Орлянку, воды осталось всего два литра.
Опять потянулась изнурительная дорога. Теперь Нина Павловна не шла, она тащилась, втянув голову в плечи, и видела перед собой только мерно переступающие копыта Орлянки.
Далеко впереди показалась невысокая зубчатая гряда. Мелькнула мысль: может быть, там конец пути? Но когда добрались до этой гряды, оказалось, что дорога опускается вниз, потом снова поднимается вверх, а вдали точно такая же гряда.
– Еще немного терпи, Павловна. Сейчас начнется тайга. Леспромхоз теперь уже близко.
Усольцев протягивал ей фляжку и улыбался, словно сам он совсем не устал.
Орлянка свернула в какую-то расселину, и впереди открылась узкая тропинка, круто уходящая вниз, к лесу. Но там ждала новая беда: появились комары. Они носились тучами над густой травой. Пришлось опустить рукава комбинезона и надеть противомоскитную сетку. Орлянка забила хвостом и остановилась.
Нина Павловна погладила потный бок лошади и, подбадривая себя, сказала:
– Ничего, Орлянка, теперь уже близко. Правда, Аят?
Никто не ответил: Усольцев стоял, прислонившись к сосне, и спал, не выпуская из руки повода Орлянки.
– Маша, Машенька… Пить…
Нина Павловна стала ногой на ремни и, взявшись за край корзины, с трудом подтянулась.
Климов был в забытьи. Не открывая глаз, он стонал и просил пить. Лицо его горело. Нина Павловна приложила фляжку к губам раненого. Потом спрыгнула на мягкую траву.
Усольцев не шевелился. Лучи закатного солнца освещали его скуластое лицо.
И вдруг где-то совсем рядом раздался тяжелый рокот. Он ворвался в гнетущую тишину вечернего леса как взрыв.
Усольцев мгновенно проснулся и схватился за ружье, но тут же радостно хлопнул себя по бедрам и скрылся в чаще.
Он вернулся с чумазым человеком в замасленной спецовке. Тот взял Орлянку за повод и повел. Усольцев и Нина Павловна пошли за ним.
На узкой просеке стоял трактор. Сзади него возвышался большой волок сосновых стволов. Усольцев перерубил ремни вьючного седла. Потом он и человек в спецовке осторожно сняли с Орлянки тяжелую корзину, поставили ее прямо на капот над мотором и привязали к стойкам. Нина Павловна хотела помочь, но чумазый отстранил ее. Она кое-как забралась в кабину трактора и откинула голову на жестяную спинку сиденья.
А потом она услышала:
– Проша, отцепляй!
– А как же бревна, Дмитрий Лукич? – откликнулся кто-то из лесу.
– Бревна потом. Человек помирает.
– Какой человек?
– Да не все одно – какой? Отцепляй, балда, тебе говорят!
Тракторист прыгнул в кабину. Он рывком сбил на затылок грязную кепку и схватился за ручки длинных рычагов. Под ногами что-то заскребло, завизжало – трактор двинулся вперед.
Сквозь наваливающийся сон Нина Павловна услышала голос тракториста: