Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки - Страница 8

В первые два-три десятилетия существования СССР представления о национальных культурах были сконструированы в соответствии с интересами советской власти (Rumjancev, 2015. P. 490). В конце 1920-х – начале 1930-х годов, в период «коренизации», когда большевики стремились создать из «отсталых» народов современные нации, вплоть до изобретения письменности (для азиатских и кавказских народов) и традиций, национальные кадры были приоритетными. Для 48 народов и народностей были изобретены письменные языки и оформлены в литературы (Simon, 1986. P. 57). Большевики говорили о культурной революции, новых людях и новом укладе жизни (Baberowski, 2007. P. 284). Начиная с 1937 года языки, письменность которых основывалась на латинице, были переведены на кириллицу (Simon, 1986. P. 62). Грузия и Армения занимали особое место благодаря оригинальным языкам, письменности и древней культуре. Их алфавиты не были изменены. Кроме того, стало издаваться много литературы народов СССР, чему способствовала работа писательских бригад, которые изучали литературы разных народов и занимались переводами. Начался масштабный проект по созданию «советской многонациональной литературы», инициатором которого был Максим Горький. За красивой идеей скрывались политические цели: поставить литературу на службу идеологии и с помощью писателей не просто сблизить народы СССР, а сконцентрировать внимание читателей на давних и глубоких связях, даже в тех случаях, когда их могло и не быть. Власть целенаправленно создавала межнациональные скрепы, основываясь на истории и культуре (см.: Eimermacher, 1994; Hildermeier, 1998). Началось производство/изобретение традиций. Таковыми стали повсеместная установка памятников поэтам и писателям, празднование юбилеев Пушкина, Руставели, Шевченко и др. (Martin, 2001), дней или декад грузинской или какой-либо иной культуры. Первым культовым поэтом Закавказья стал Шота Руставели. Cвою поэму «Витязь в тигровой (барсовой) шкуре», ставшую памятником средневековой литературы, он посвятил царице Тамаре. Хотя в те же времена жил не менее известный поэт Григол Чахрухадзе, посвятивший царице Тамаре поэму «Тамариани» (конец XII – начало XIII века), культовым его не сделали. Руставели был облюбован советской властью. Первым в Закавказье отмечали его юбилей, а имперский Головинский проспект был переименован в проспект Руставели (Rumjancev, 2015. P. 496–499). Образ Руставели использовался в качестве символа Грузии как одной из самых благополучных советских республик и триумфа грузинской культуры. Он стал изобретенной традицией (Hobsbawm) советского периода. Образ Руставели визуализировался в виде иллюстраций к изданию поэмы (например, «Молодой Сталин читает поэму Ш. Руставели „Витязь в тигровой шкуре“», 1937) и в виде памятников. В середине войны, в 1942 году, памятник Руставели был удостоен Сталинской премии. А в 1966 году, во время второго празднования руставелиевского юбилея (800-летия), был установлен памятник Руставели в Москве. Тогда с пламенными речами о значении творчества Руставели высказались представители национальных литератур каждой советской республики (Тихонов, Шолохов, Кулиев, Межелайтис, Бажан, Капутикян, Бровка, Судрабкалн и др.). Венчала хор комплиментов речь Брежнева: «Руставели – грузин, но он принадлежит не только Грузии. Он принадлежит всем народам нашей многонациональной родины» (из речи Брежнева на открытии юбилейного объединенного пленума союзных писателей СССР и Грузинской ССР в Тбилиси, 1966; см.: Летопись дружбы, 1967. T. II. С. 574–587).

Из стихотворения Иосифа Нонешвили «Мысли вслух у памятника Руставели в Москве»:

Образ Грузии как особенно благополучного края, некого рая, культивировался и в начале, и в середине XX века. Происходило это благодаря социальным благам, которые находили здесь жители центра, спасавшиеся от войн (Гражданская, Великая Отечественная) или от цензуры (подробнее об этом в главе «Империя дружбы и переводов»). В 1950–1970-е годы русская интеллигенция часто приезжала в южную республику. 1960-е характеризуются очередным всплеском интереса к свободной Грузии (Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Евгений Евтушенко и др.). «Это была моя первая встреча с Грузией. Грузия ошеломила меня. Это совпало с первыми публикациями» (Андрей Вознесенский. «Иверский свет», 1981. С. 6). Душевная расположенность к краю выразилась у Беллы Ахмадулиной в «Снах о Грузии»: «родины родной суровость, нежность родины чужой» (1960). А следующие строки были знакомы почти каждому любителю поэзии шестидесятников:

Здесь писатели и поэты получали возможность публиковать произведения, которые не могли появиться в издательствах центра. В легендарном журнале «Литературная Грузия» печаталась полузапрещенная литература, содержание которой не совсем совпадало с требованиями соцреализма. В Грузии действовали свои механизмы существования при советской власти. Из-за этого южная республика обрела ореол избалованной советской властью. Из-за всевозможности и многодозволенности при официальной цензуре или полуцензуре складывалось впечатление свободы. Для литераторов из центра переводы с грузинского были большим финансовым подспорьем. В процессе межнационального литературного общения каждая сторона находила пользу:

Если в русской литературе романтизация Грузии продолжалась вплоть до развала СССР, то в грузинской отношение к советской России было более сложным. Учитывая то, что начиная с 1930-х годов литература стала инструментом власти и литературный процесс подвергся огосударствлению, начался процесс насаждения клише и штампов, служивших сдерживающими и сближающими скрепами многонационального и многокультурного общества. Соцреализм занимал свое место не только в русской, но и в грузинской литературе на протяжении всего советского периода. Любое отклонение от канона вызывало негативную реакцию. Иллюстрацией такого настроения служит доклад П. А. Шария «Пути развития грузинской советской литературы», представленный на III съезде советских писателей Грузии 9 сентября 1946 года, в котором «голубороговцы» названы «декадентско-нигилистской» группой, а грузинский футуризм охарактеризован как «художественное убожество» (Шария, 1946. С. 10–11). Кроме того, Шария обвинял Алио Мирцхулаву (псевдоним Машашвили), зачинателя грузинской комсомольской поэзии, в отходе от социалистического реализма в сторону «странной смеси безыдейности и доморощенной философии», а писателя Григола Абашидзе – в производстве «литературного брака» и дурном «влиянии на молодое поколение» (Там же. С. 14–15). Типичным соцреалистическим романом был, например, написанный на грузинском «გვადი ბიგვა / gvadi bigva / Гвади Бигва» Лео Киачели (1938). «Героем времени» становится выходец из низов, который благодаря советской власти смог реализовать свой личностный потенциал. В 1936 году выходит в свет эпопея «სტალინი. ბავშვობა და ყრმობა / stalini. bavshvoba da qrmoba / Сталин. Детство и отрочество» Георгия Леонидзе (см.: Барамидзе, Радиани, Жгенти, 1952).