Политическая наука №2/ 2018 - Страница 11

Теоретик исходил из того, что сохранение гендерного неравенства во многом обеспечивается за счет символического насилия, т.е. формирования и поддержания гендерных стереотипов, определенных символов и образов, которые объясняют и усиливают, а следовательно, производят и воспроизводят, паттерны господства и подчинения между мужчинами и женщинами. В процессе взаимодействия индивиды создают разделяемые культурные схемы (фреймы), которые влияют на его характер. Разного рода коммуникации – ритуалы, церемонии, вообще закрепленные формы эмоционально мотивированного поведения, которые превращаются в некие модели уместного в конкретной ситуации поведения, Бурдье включил в объемное понятие «габитус» (от франц. «habitat» – место жительства, некая социальная локация) [Бурдье, 1993].

«Габитус» у Бурдье – это система приобретенных в процессе социализации предрасположенностей, которые порождают и организуют представления и практики индивида. Такие предрасположенности, объективно предназначенные для достижения определенных результатов, не предполагают сознательной нацеленности на эти результаты и не требуют особого мастерства. Габитус предопределен средой, условиями существования путем внутреннего усвоения (интериоризации) их правил индивидом. Это – результат его личной истории и социального опыта. Вместе с тем габитус структурирует и новый опыт, который, в свою очередь, может трансформировать исходные ментальные структуры. Иными словами, габитус зависит от социальной «траектории» индивида. В этом плане габитус есть «инкорпорированный класс» (включая не только социальные, но и биологические свойства индивида, например, пол и возраст). По мнению Бурдье, факторы, оказывающие на индивидов свое действие на протяжении всего их существования, образуют систему, внутри которой главный вес приходится на имеющийся у них социальный капитал, а также на соответствующую диспозицию в отношениях производства и воспроизводства.

Особенность габитуса еще и в том, что он является бессознательной структурой: это – глубоко укорененные и даже «забытые» навыки, привычки и т.д. Бессознательность габитуса связана с его телесным усвоением; поведенческие установки вписаны в телесность и проявляются в манере, стиле речи и поведения – согласно с давно усвоенными предписаниями. Сходные условия существования генерируют сходные габитусы членов группы, класса. Бурдье подчеркивает, что социальный класс – это класс схожих условий, а также класс индивидов, обладающих сходным габитусом, – практики членов группы изначально скоординированы габитусом, как бы выступающим основой их спонтанной солидарности.

Бурдье убежден в том, что именно габитус придает власти символическое измерение – он позволяет получать от доминируемых согласие на господство, основанное не на продуманном решении просвещенного сознания, а на непосредственном и дорефлексивном подчинении определенным образом социализированного тела. Бурдье так объясняет этот свой тезис: «Доминируемые применяют ко всем вещам мира, в особенности к отношениям господства, в которые они интегрированы, к индивидам, посредством которых эти отношения реализуются, и, как следствие, к самим себе, неотрефлексированные схемы мышления. Данные схемы, будучи продуктом инкорпорирования предписаний… закрепляют властные отношения с точки зрения именно тех, кто утверждает в них свое господство, и тем самым представляют эти отношения как естественные» [Бурдье, 2009].

Механизм мужского господства обеспечен, в первую очередь, «дифференцированной социализацией» мужчин и женщин. Эта социализация конструирует мужской габитус через отношения с закрепленными общественными пространствами – экономическим, политическим, религиозным, научным. В этих пространствах между мужчинами как бы разыгрываются серьезные игры соответствующих компетенций – мужчины обречены обладать ими. В то же время женщин приучают к тому, что они обретаются на полюсе частного, т.е. юридически и фактически исключены из тех игр, где утверждается и осуществляется мужественность. Им отводится роль зрительниц. Вне игры они оказываются на том основании, что природа якобы обделила их необходимыми качествами: женский пол в отличие от мужского конструируется как пол, наделенный по преимуществу негативными, уничижительными характеристиками. Эти характеристики не позволяют их носительницам участвовать в публичной деятельности от первого лица, т.е. на правах субъекта. А потому, как иронически замечает Бурдье, дифференцированная социализация обучает «мужчин любить игры власти, а женщин – любить мужчин, которые в них играют» [Бурдье, 2009].

Этот анализ диспозиций мужчин и женщин побуждает Бурдье весьма критически оценивать последствия формальной институциализации женского участия в политике. Он убежден в том, что освобождение жертв от символического насилия не может осуществляться только на основе указа. Более того, по его мнению, ограничения, налагаемые на поведение женщин их габитусом, сильнее всего начинают проявляться именно тогда, когда исчезает внешнее принуждение и достигается формальное равенство их прав (право голоса, право на образование, доступ к любым профессиям, в том числе политическим). Почему это так? По мнению Бурдье, «самоисключение» и «призвание» (как негативное, так и позитивное) занимают место открытого исключения» [там же]. Ссылаясь на опыт буржуазных революций, так или иначе решавших «женский вопрос», Бурдье отмечает, что в момент формального провозглашения права голоса для женщин практическое знание / признание границ, исключающее саму возможность их нарушения, спонтанно переводится в зону недопустимого. Сильно цензурированное поведение, навязанное женщинам, особенно в присутствии мужчин и в публичных местах, – это не просто позы или манеры, выученные и исполняемые по случаю, но постоянный способ существования женщин в условиях хорошо согласованных инкорпорированных и объективированных структур.

Возможен ли своего рода разлад этих структур, который все же позволит женщинам освободиться от тяготеющих над ними правил подчинения мужскому господству? Бурдье связывает такую возможность лишь с возникновением таких форм коллективного действия, которые будут направлены на разрушение ментальных конструкций символического превосходства мужчин, а также на создание различных форм коллективного контроля за социальными механизмами господства [Бурдье, 2009].

Теория диспозиционных практик Бурдье, одним из ключевых концептов которой является «габитус», глубоко вскрывает механизмы, обеспечивающие устойчивость традиционных гендерных диспозиций в политическом поле. Теоретик убедительно показывает, что даже при сдвигах границ политического поля и формальном допуске на него игроков-женщин, серьезных изменений в гендерной иерархии может и не происходить: как показывают разного рода измерения, властные диспозиции женщин и мужчин по существу остаются прежними. Однако в результате появления в этом поле игроков, не имеющих опыта «действия в смысле свободного поступка», могут существенно деформироваться и правила игры на нем. Поэтому Бурдье и настаивает на необходимости общественного контроля за этими правилами.

Высоко оценивая вклад Бурдье в раскрытие «тайны» пола, как бы добровольно соглашающегося на подчиненное положение, что становится особенно очевидно в моменты архаизации общественного дискурса, реставрации дореволюционных укладов, некоторые исследователи справедливо отмечают, что Бурдье явно недооценивает значимость «исторической динамики», а также «индивидуальных стратегий, направленных против того, что их ограничивает» [Коннелл, 2015, с. 132]. Поскольку гендерные отношения выстраиваются одновременно как некие структуры и практики, то ригидность структур может преодолеваться человеческой практикой, не только раздвигающей границы политического поля, но и меняющей диспозиции игроков в нем. Не случайно практика считается «постоянным источником ситуаций, в которых прежние модели отношений прекращают свое существование (“ситуация уже никогда не будет такой, как прежде”) и открываются новые возможности для изменений»9 [там же, с. 196]. Иначе говоря, прежние границы утрачивают смысл. Задача исследователей – зафиксировать этот момент путем количественных и качественных замеров политического поля, что, по сути, и является одной из форм контроля за социальными механизмами господства.