Политическая экология - Страница 18

В традиционной европейской философии и науке считалось, что все страны и народы мира либо не развиваются и автоматически относятся к разряду «неисторических», либо развиваются по лекалу европейской культуры и являются «историческими» и «прогрессивными». Причем развитие по европейским параметрам считается магистральным и единственным путем социального прогресса. Некоей обязательной природной закономерностью общественного развития. Обоснование этого тезиса содержится в работах Георга Вильгельма Фридриха Гегеля63, его последователя Карла Маркса64, экономиста Уолта Уитмена Ростоу65 и оппонента Маркса, принципиального антигегельянца Карла

Раймунда Поппера66.

В действительности же все наоборот: именно Европа выглядит неким удачным исключением из общего правила. Уже античная цивилизация создала то, чего не было нигде и никогда: гражданское общество, разрушившее власть общины и корпорации. Власть с ограниченным диапазоном возможностей.

Обычно придают огромное значение развитию демократии… Но, во-первых, опыт истории показывает: демократия появляется там, где общество последовательно существует за счет других. Демократическое управление и идея общества равных – способ организации политики на самой вершине имперских систем. Или в небольших сообществах, члены которых хорошо знают друг друга. Во-вторых, в индоевропейском мире родилась идея, не менее важная для политики – идея ограниченной монархии67.

Европейская цивилизация – это и «самая осевая из осевых религий», христианство.

Рождение самой европейской культуры после веков упадка связывают с «наложением» осевой позднеантичной культуры на доосевую культуру «континентальных варваров»68.

Это вызвало колоссальный культурный шок, породивший «аэкологическую», «машинную», «механистическую» цивилизацию Запада.

Не случись завоевания Римской империи полудикими германцами и сарматами, вполне возможно, и не возникла бы западнохристианская цивилизация, прошедшая ряд изменений, ставшая основой для мировой цивилизации и породившая индустриальный мир69. Во всяком случае, именно эта цивилизация смогла выработать совершенно особые правила взаимодействия человека с окружающим пространством и вмещающей его средой и применить их на практике.

На наш взгляд, основными факторами успеха европейской культуры в создании и применении экологической политики являются следующие обстоятельства.

Первое. Европейская культура построена на крайнем (быть может, предельном для человеческой психики) усилении, в сравнении с другими культурами Земли, логического, рассудочного отношения к действительности.

Она постоянно требует от человека рационального отношения к действительности, выраженного в логических словесных конструкциях. В европейской культуре внелогические способы миропонимания – мистические, внечувственные, эмоциональные – рассматриваются как ущербные и второстепенные.

Об этом свидетельствует и возникновение академической культуры – европейских академий и университетов. Зачатки высшего образования и придворные сообщества книжников известны во всех сколько- нибудь развитых цивилизациях. Но только европейцы отделили в своей культуре особую субкультуру – академическую – для фиксации и трансляции именно позитивных, вербализованных знаний.

Наконец, специфика европейской цивилизации породила позитивистскую науку. Ее основой стал эксперимент и объективация накапливаемых сведений. Появилась возможность исследований пусть узких по своему предметному содержанию, но исключительно глубоких, накапливающих «все больше сведений о все меньшем». Кроме того, полученные знания должны приносить общественную пользу и быть доступными для заинтересованных членов общества.

Второе. Материальный мир рассматривается механистически, в виде набора взаимосвязанных схем и структур, которые только надлежит познать.

Механистическое отношение к миру естественным образом порождает механистические формы деятельности: технологизацию отношений к человеку, к обществу и особенно к природе вне человека. Из чего возникает два следствия.

Во-первых, между человеком и остальной природой естественным образом ставится машина. Природные и общественные феномены рассматриваются в виде машин. Природные процессы рассматриваются как процесс работы машины.

Уже с XIII столетия по западному миру прокатывается буквально вал изобретательства. Открытия, зачастую уже совершенные раньше в неевропейском мире, повторяются и мгновенно находят практическое применение (порох, очки, ветряные и водяные мельницы и т.д.).

С XIV–XV вв. европейская культура значительно превосходит любую из «не-западных» и даже любую возможную их коалицию по применению механизмов и по использованию различных источников энергии. К тому же времени относится появление башенных часов на ратушах.

В XVI–XVII вв. она выплескивается в мир, вооруженная уникальными, чрезвычайно эффективными парусными судами и навигационными инструментами, подзорными трубами, микроскопами, телескопами, ружьями и т.д.

Во-вторых, сам мир представляется в виде механизма. Задолго до рассуждений Галилео Галилея и Тихо Браге о «небесной механике», миниатюристы Средних веков рисовали картинки, на которых ангелы вращали механизмы, приводящие в движение звезды.

Мир становится машиной настолько, что механистично и само отношение к фундаментальным философским и физическим категориям – пространству и времени. Примечательно, что паровая машина Джеймса Уатта называлась современниками «философской машиной». Она раскрывала философию перехода энергии тепла в энергию движения.

Римляне делили сутки на 24 часа. Но на 12 равных частей разделялся каждый период между мраком и светом. Продолжительность дня и ночи изменяется на протяжении всего года – и точно так же менялась продолжительность римского часа в каждых сутках.

Точно так же в античной культуре нет четкого календаря, где каждый день года четко отнесен к определенной неделе, определенному месяцу.

Более того, час у римлян не был разделен на минуты и секунды – такие «ничтожные» отрезки времени были не нужны. Само римское восприятие понятия «час» отличалось от восприятия западных европейцев.

Европейская культура пошла дальше: разделила год, месяц, неделю и сутки на равные промежутки времени, накинув механистическую сеть на философское понятие времени.

Не менее характерно и создание сетки параллелей и меридианов. Собственно говоря, карты античных географов лишь очень ненамного менее точны, нежели карты Нового времени или современности. Уже Эратосфен Киренский рассчитывал окружность Земного шара, измеряя длину полдневной тени в Сиене (современный Асуан) и Александрии, расстояние между которыми было известно. Страбон не допускал мысли, что кто-то из его читателей не видел бы глобуса и не знал бы, что это такое.

Собственно говоря, что мешало тому же Эратосфену измерять расстояние от полюса и экватора в градусах, а Страбону нанести на глобус меридиональную сетку? Например, приняв за нулевой меридиан местоположение Пирея, Остии или Неаполя? Во всяком случае, ни отсутствие знаний, ни отсутствие технических навыков не могло сыграть «роковой роли».