Полдень XXI век, 2012 № 10 - Страница 24

— Всё так. Но понимаете в чём штука: собрать головастых парней не проблема. Проблема в постановке цели. Эти инженеры, конструкторы могут придумать что-то особенное, только если будут знать — для чего. А они обычно не знают. Они не знают войны. Зато войну знаю я. И могу ставить задачи.

— Интеллектуальные боеприпасы. Программа Антарес. Это имя звезды?

— Да. А вы знаете, почему её так назвали?

— Нет. Что-нибудь мифологическое?

— Не совсем, просто на звёздном небе она стоит в оппозиции Марсу. То есть Аресу. Оттого и Антарес.

— Намекаете на оппозицию богу войны?

— Вот именно.

— Не боитесь его разгневать?

Она бросила реплику в шутку. А вышло пророчество.

Позже, мечась по миру, он часто задумывался над ним. В самом деле, не рассердил ли он часом богов войны своим стремлением вернуть объект их патронажа к поединкам, к противостоянию профессионалов? Программа Антарес теперь не казалась ему такой гениальной. Рыцарей вернуть невозможно, тем паче, что и существовали они больше в романах, чем в реальной истории. Но даже в романах их кодекс определяла культура и социальные отношения, а вовсе не технологии. Нельзя было настолько упрощать войну. После мировой бойни — одной и другой — только ужас перед огромными жертвами среди мирного населения сдерживал политиков от соблазна разрубать мечами гордиевы узлы. Это касалось, впрочем, только некоторых стран. В Африке эскулапы от истории пускали кровь регулярно. И Роберт ничего не смог изменить. Интеллектуальные системы компании Антарес оказались слишком дороги для самозваных царьков и героев, но главная причина провала заключалась в их мотивах и целеполагании. Они не видели особой необходимости беречь чьи-то жизни.

— К чему я так и не смог привыкнуть, так это к трупам детей и женщин, — признался тогда он Варпу. — Невинные жертвы выхолащивают героизм, воинскую честь и девальвируют сам смысл войны.

— А у войны есть смысл?

Роберт пропустил вопрос мимо ушей. Он был наёмником, причём неплохим — одним из немногих европейцев, кто мог отправиться куда-нибудь в Судан или Сомали и вытащить оттуда какую-нибудь белокурую дурочку из гуманитарной миссии. Но в сознании большинства соотечественников отправляться на Африканский Рог с Библией и пилюлями считается поступком осмысленным и достойным, а вот расхаживать там же с оружием считалось делом глупым и предосудительным. Так что нет смысла спорить. В конце концов, кто из них пишет книгу?

— Я поставил целью разработать такое оружие, какое бы вовсе исключило ненужные жертвы. Пусть солдаты сражаются друг против друга. Только солдаты.

— Такое возможно? Я имею в виду технически.

— Высокоточное оружие и сканеры, способные снимать с человеческого мозга эмоциональную картину, разработаны давно. И то и другое требовалось немного доработать и интегрировать в аналитическую систему вооружения. Но даже теперь неизбежны случайные жертвы. Мы продолжаем работу.

— Это просто бизнес или такой гуманизм?

— Гуманизм? Возможно, — Роберт усмехнулся. — А возможно, просто раздражение теми, кто постоянно путается под ногами. Ну, как если бы на хоккейной площадке во время серьёзного матча катались бы на коньках дети.

Или как если бы дети танцевали сардану посреди хаоса битвы.

Почему он заметил скульптуру только тогда, накануне бойни? Странно, он думал, что хорошо изучил Барселону.

Роберт любил этот древний город, любил отдыхать здесь после рисковых командировок, когда сумасбродная архитектура Гауди и безумные полотна художников так гармонировали с его вывихнутыми войной мозгами. А когда он вышел в отставку, то приезжал туда в поисках вдохновения.

После Олимпийских игр на улицах стало слишком много туристов. Лавочники радовались экономическому буму, но всё это слишком напоминало продажу души дьяволу. У Барселоны была собственная душа, и вот её продали. Гауди и сюрреалисты превратились в коммерческий бренд, молчаливых паломников в горных монастырях сменили галдящие стайки с фотокамерами. Достопримечательности вдруг перестали радовать глаз и походили на залапанные тысячами рук статуэтки в сувенирной лавке. Настоящему ценителю, как и старожилу, суета досаждала. И всё же, несмотря на нашествие чужаков, на суету, Барселона оставалась единственным городом, приводящим его душу к гармонии.

Там он и назначил встречу.

Варпу. Почему он так много думает о ней? Чем она его зацепила? Девушки с симпатичной внешностью и обаянием не были так уж редки в его жизни.

Наверное, дело в другом. Интервью помогло Роберту разобраться в самом себе. Все эти хитрые вопросы, мелкие подначки и даже сарказм поначалу казались ему просто чертой её вздорного характера, потом он решил, что это такие профессиональные методики, направленные на то, чтобы спровоцировать его, вызвать на откровенность. Но позже, размышляя над этим, он утвердился в мысли, что Варпу обладает редким даром слушать и понимать собеседника и, кроме того, пробуждать в нём самоанализ.

До интервью он полагал, что неплохо знает себя. Он ошибался.

Она бросала вопросы, уточнения, реплики, как опытный фехтовальщик наносит уколы рапирой, но не как дуэлянт, а скорее как учитель. Она не поражала его в слабые места, а лишь заставляла открываться и указывала на них выпадом, тем самым вынуждая подумать, проанализировать, а затем и сформулировать мысль иногда неожиданную для него самого.

— Вы умеете задавать вопросы, — признался Роберт, переводя дух.

— Спасибо, — она улыбнулась. — С вами приятно работать. Вы быстро находите нужный ответ.

— Порой реакция спасает жизнь.

Этой простенькой репликой он попытался перейти в наступление, поставить девушку на место, осадить. Но её, казалось, ничего не брало.

— Туше, — сказала с улыбкой Варпу, откидываясь на спину кресла. — Мне действительно не приходилось рисковать шкурой. Работой, да, благополучием, карьерой, репутацией. Всем чем угодно, но не жизнью. А как вы полагаете, репутация чего-нибудь стоит?

Тогда он отговорился какой-то банальностью. Мол, репутация не существует сама по себе, она формируется определённой средой; мол, всё, кроме жизни, дело наживное. Теперь зловещая репутация тянулась за ним магическим чёрным шлейфом, и жизнь уже не казалась абсолютной ценностью. Он вдруг осознал, что хуже, чем просто умереть, оказалось умереть проклинаемым целым миром. А неприятно вот так погибать. Нехорошо это, неправильно. И эта тривиальная мысль поддерживала его куда больше обычного жизнелюбия или упрямства, не давая сдаться и, нахлебавшись бренди, пустить пулю в нёбо или в висок.

Наслаждаясь беседой и пикировками, Роберт по привычке отслеживал краем глаза всё, что происходило вокруг. Уже минут десять он наблюдал, как огромный контейнеровоз класса «Пана-макс» втискивал железную тушу в гавань. Всё бы ничего, но гавань эта не предназначалась для грузовых судов. Несоответствие заставило его приглядеться к судну внимательней. Раньше, чем на контейнерах стали видны логотипы, а мозг сформулировал единственно правильный вывод, большой палец правой руки активировал на коммуникаторе нужную программу.

— У вас есть машина? — Роберт мельком взглянул на Варпу поверх дисплея.

Девушка покачала головой. Вопрос её даже не насторожил. Она продолжила излагать свою версию его жизни, а Роберт, поддакивая и улыбаясь, сделал несколько важных отметок и отдал пару коротких распоряжений. Приказы привели в действие доверенных лиц и брокеров, и те, синея от натуги, теперь выводили активы с южноевропейских рынков, невзирая на неизбежные потери от срочных транзакций.

— Тогда я возьму такси, — сказал он, убирая смартфон.

— А что случилось?

— Ещё не случилось, но поторопитесь, — он встал. — И если желаете расплатиться сами, то положите на столик купюру, а нет, так я сделаю это за вас.

Всё ещё не понимая, что происходит, она всё же решила не медлить. Схватила сумочку, диктофон, бросила на скатерть несколько бумажек и поспешила следом.