Покушение на Тесея (др. изд.) - Страница 34

– Надень шляпу, не пугай женщину! – прикрикнула на сатира Харикло.

– Можно, – сказал возница. – Можно и не пугать.

– Вообще-то он у меня старательный, – пояснила Харикло. – Но происхождение вылезает, как уши у Мидаса. Вы слышали, что случилось с этим несчастным царем?

– Да, да, ослиные уши, – сказала Кора. – Можно задать вам вопрос?

– Всегда готовы ответить, госпожа.

– Тогда объясните мне, почему вы тратите столько времени для выяснения проблемы, кто чей отец, кто с кем спал, кто к кому залез в постель. Только об этом и говорите.

– Шутит, – сказал возница, обернувшись к госпоже Харикло. – Конечно, богиня шутит.

– А если не шучу? – спросила Кора построже.

– А куда деваться простому человеку? – вопросом на вопрос ответила Харикло. – Я же должна выяснить, кого обидела, а кто меня обидел, с кем поссориться можно, а кого лучше обойти стороной, иначе и костей не соберешь.

– У нас в деревне был случай, – заметил старый сатир. – Одна женщина увидела, как гусыня снесла яйцо. Гусыня была ничья, так, просто гусыня. Принесла она яйцо домой, и что же вы думаете?

– В яйце был зародыш кого-то еще? – ахнула Кора.

– Ничего подобного, яйцо было нормальное, свежее яйцо, только что снесенное. Но гусыня, как узнала, что случилось с ее яйцом, кинулась к своим родственникам. А оказывается, ее отдаленным троюродным дедушкой был тот самый лебедь.

– Тот самый лебедь, – вторила Харикло.

– Тот самый, который изнасиловал Леду!

– То есть изнасиловал, конечно, Зевс, – поправила Харикло, – но он принял вид настоящего лебедя, который на самом деле был гусем…

– Потому что в то время все были гусями, включая лебедей, – пояснила Харикло.

– А этот гусь долгое время жил в доме Прекрасной Елены, когда та была еще девочкой… Так вот эта гусыня пожаловалась Леде, Леда пожаловалась своему брату Кастору, Кастор прискакал и отрубил голову несчастной женщине.

– И я ее знала, – вздохнула Харикло. – Чудесная женщина! А какие пироги пекла!

– Но его наказали? – воскликнула Кора.

– За что? За то, что он вступился за родственницу, у которой съели еще не родившегося ребенка?

Они замолчали. Потом сатир предположил:

– Не иначе как Перифет кого-то убил своей железной дубиной. У него она такая…

– Быка убивает.

– Он, может быть, не одного человека убил, а целый караван уничтожил.

– Значит, – сказала Харикло, – напился душегуб человеческой кровушки и дрыхнет.

– И что из этого следует, госпожа? – спросил сатир так, словно знал ответ. Харикло обратилась к Коре.

– Великая богиня, – сказала она, – вас, может быть, и не интересуют наши мелкие дрязги и наши земные хитрости. Но нам надо выжить, нам надо кушать и рожать себе подобных.

Сатир почему-то захихикал, и Харикло погрозила ему внушительным загорелым кулаком.

– Эта дорога нам отлично известна. Мы знаем, за каким поворотом можно встретить дракона или пещерного медведя, за каким камнем с двух до пяти таятся разбойники, когда и как поджидают своих жертв Перифет или Синис. И мы подгадываем наше путешествие к их привычкам и слабостям. Если разбойники дежурят с двух до пяти, то опытный купец пройдет опасную поляну в половине шестого.

– Вы хотите сказать, уважаемая Харикло, – сказала Кора, – что мимо разбойника Перифета лучше проходить, когда он уже кого-то убил и ограбил?

– Вот именно. И не будем терять времени даром. Будем надеяться, что в случае смертельной опасности великая богиня Кора нас защитит и спрячет в темных пропастях Аида. Но не навечно, а пока не минет опасность.

С этими словами Харикло склонилась до земли перед Корой, а сатир бухнулся в ноги, и при этом нечаянно обнажился его зад, – зад был покрыт густой шерстью, и из него торчал короткий козлиный хвост.

– Прикройся, дурак, – прикрикнула Харикло и вспрыгнула на повозку.

Сатир бежал рядом, Кора шла сбоку.

Перевалив через пригорок, они оказались над широкой низиной, которую занимала старая роща, с гигантскими, под самое небо, деревьями грецких орехов. Роща проглядывалась далеко вперед, и потому они сразу увидели человека, лежавшего в тени грецкого ореха. Лежал он навзничь, раскинув руки, и его пальцы правой руки омывал быстрый ручеек, на другом берегу которого сидела обнаженная девица.

– Осторожнее, фавн, – приказала Харикло. – Странно это…

– У меня лесное зрение, хозяйка, – ответил возница. – Скажу вам, что у ручья сидит наяда, я ее знаю в лицо, даже как-то с ней целовался. Она живет в том ручье.

– Никос, ты идиот! – рассердилась Харикло. – Скажи, кто там мертвый лежит у ручья?

– Разбойник Перифет, и в том нет никакого сомнения.

– Как так разбойник Перифет? Я не верю своим глазам.

– Да я эту толстую свинью уже лет сто знаю!

– Может, он лежит потому, что напился коринфского вина и наслаждается покоем?

– А почему вода в ручье стала красной – неужели бурдюк разрезан?

– Это не бурдюк, а брюхо разбойника.

Сатир принялся подгонять мула, тот легко побежал вниз по склону; наяда, которая сидела у ручья, поднялась при их приближении и громко закричала:

– Злодейство, злодейство! Гнусное злодейство! Предательски убит и скончался в муках справедливый защитник бедных путников, мужественный борец за права малых народов Перифет Благородный! О боги, спасите человечество, которое подвергается таким мучениям!

Наяда была прехорошенькая. Длиннющие темные волосы служили ей как бы видимостью платья.

– Вы же сказали, что Перифет был разбойником, – удивилась Кора.

– Разумеется. И одним из самых подлых на свете, – согласился сатир.

– Неправда! – закричала снизу наяда. – Вы его не знаете! Он так меня любил!

– Его называли еще Корунет, что значит…

– Человек-дубина, – подсказала Кора.

– Он выскакивал из-за дерева на путника и забивал его дубиной насмерть.

– А вы видели, вы видели, вы видели? – возмущалась наяда.

– Кто видел, – сказал фавн, – тот нам ничего не расскажет.

– Как же это произошло, милая девушка? – спросила Кора, подходя к ручью и останавливаясь на мостике в том месте, где он пересекал дорогу.

– Ой, я не переживу, не переживу! – причитала наяда. – Он поджидал меня на этом мостике. Я бежала к нему, просветленная от близкой встречи, готовая отдать ему самое дорогое, что есть у каждой из нас, – девичий стыд.

– А кому ты его не отдавала? – удивился фавн Никос. – Я тебя помню лет восемьдесят, как ты стала наядой этого ручья.

– Молчи, грубиян! – возмутилась наяда. – Тебя там не было.

– Видишь, забыла, крошка, – засмеялся фавн. – Лет пятьдесят назад мы с тобой резвились в тех вон кустах, которые превратились в каштановую рощу.

Наяда поглядела в ту сторону, но ничего не вспомнила.

– Они как ветер, – сказала Харикло, – наяды, нимфы, нереиды… Они помнят лишь вчерашний день и удовольствия нынешнего вечера.

Кора разглядывала гигантского мускулистого разбойника. Череп его был проломлен, лицо изуродовано.

– Чем его так?

– Я все видела! – сообщила наяда. – Это сделал Тесей. Этот мерзавец Тесей. Из Трезена, внук тамошнего Питфея. Он шел в Афины совершать подвиги. Такой противный, вы не представляете! А мой миленький Перифет увидел его и, как всегда, вежливо спрашивает, ты куда направляешь свой путь, о добрый чужестранец…

Харикло взяла с повозки кусок холста и накрыла лицо разбойника.

Наяда кинула взгляд на тело возлюбленного, но на этот раз его не узнала.

– Кого здесь положили? – спросила она. – Это же мой ручей, тут никого нельзя класть. Тем более если он уже умер.

– Подождите, – попросила ее Кора. – Расскажите, что было дальше с Тесеем.

– Я не буду с тобой разговаривать, – капризно отмахнулась наяда. – Ты кто такая, почему спрашиваешь?

– Меня зовут Корой, – ответила та.

Наяда вздрогнула.

– Прости, о Кора, – прошептала она. – Я тебя приняла за земную женщину. Что ты хочешь узнать?

Бедное речное существо трепетало от ужаса. «Почему я вызываю такой страх у этих людей?! Ведь во мне нет ничего пугающего. Может, я превосхожу их ростом? Но ведь этот разбойник Перифет, он не ниже меня».