Покупка меди (статьи, заметки, стихи) - Страница 6

Актриса. Нашему актеру случалось играть и получше!

Завлит. Когда драматурги начали писать длинные строгие пьесы, наделяя героев сложными душевными переживаниями, а оптики стали поставлять хорошие стекла, произошел бурный подъем мимики. Отныне многое читалось по лицам, они стали зеркалами души, и потому их лучше было держать в неподвижности, вследствие чего пришел в упадок жест. Признавались одни чувства, тела же рассматривались лишь как вместилища душ. Мимика изменялась от вечера к вечеру, гарантировать ее устойчивость было невозможно, слишком многим влияниям она поддавалась. Но еще хуже дело обстояло с жестом, он едва ли не был низведен до уровня жестикуляции оркестрантов, которые волей-неволей производят за игрой определенные движения. Актеры импровизировали или по меньшей мере пытались создать подобное впечатление. Русская школа разработала специальные упражнения, которые должны были помочь актеру на протяжении всей пьесы поддерживать в себе вдохновение, способствующее импровизации. И все же актеры запоминали те или иные интонации, раз удавшиеся им, и "оправдывали" их, то есть обосновывали различными доводами, анализировали, характеризовали.

Актер. Система _Станиславского_ стремится к тому, чтобы показывать на сцене жизненную правду.

Философ. Да, я слыхал об этом. Те копии, которые я видел, разочаровали меня.

Актер. Может, то были плохие копии.

Философ. Судите сами! У меня создалось впечатление, будто дело, собственно, шло о том, чтобы придать изображениям наибольшую степень правдоподобия.

Актер. До чего опротивело мне морализирование! Подставлять зеркало сильным мира сего! Да они же с великим удовольствием разглядывают свое изображение! Как однажды заметил некий физик еще в семнадцатом веке, можно подумать, будто убийцы, воры и мошенники только потому убивают, воруют и мошенничают, что не подозревают, как это отвратительно! А угнетенных со сцены просто молят, чтобы они, бога ради наконец сжалились над собой! Эдакое кисленькое варево из слез и пота! Общественные уборные слишком малы, в приютах для бедноты дымят печи, министры заимели акции военных заводов, а священники - половые органы! И против всего этого я должен ополчаться!

Актриса. Я пятьдесят раз играла жену директора банка, которую ее супруг превратил в игрушку. Я ратовала за то, чтобы и женщинам тоже было дано право выбирать себе профессию и участвовать во всеобщей погоне за добычей, то ли как охотник, то ли как дичь, то ли как то и другое одновременно. На последних спектаклях я вынуждена была напиваться, - а не то слова не шли у меня с языка.

Актер. В другой пьесе, заняв у собственного шофера штаны, принадлежавшие его безработному брату, я обращался к пролетариям с эффектными речами. Даже облаченный в кафтан самого Натана Мудрого, я не сиял таким благородством, как в тот миг, когда я натянул те штаны. Раз за разом я провозглашал, что все колеса замрут, если того захочет могучая рука пролетариата. Как раз в то время миллионы рабочих скитались без работы. И колеса стояли, хотя могучая рука пролетариата нисколько этого не хотела.

О НЕВЕЖЕСТВЕ

Из "Речи философа о невежестве", обращенной к работникам театра

Философ. Да будет мне позволено сказать, что причины страданий и бед неизвестны очень многим из тех, кто страдает и терпит беды. Вместе с тем они известны уже довольно значительному числу людей. Многим из числа этих последних известны также методы угнетения. Однако лишь очень немногие знают, как устранить угнетателей. Устранение угнетателей станет возможным лишь тогда, когда достаточное число людей будет знакомо с истоками своих страданий и бед, а также с доподлинными методами и средствами устранения мучителей. Следовательно, очень важно сообщать эти знания возможно большему числу людей. А это нелегко, как бы вы ни подошли к этой задаче. Сегодня я хотел бы поговорить с вами, работниками театра, о том, что вы могли бы сделать для этого.

Философ. Для всех нас характерны весьма смутные представления о том, к чему ведут наши поступки, сплошь и рядом мы и сами не знаем, ради чего мы их совершаем. Наука чрезвычайно вяло борется с предрассудками в этой области. В качестве главных побудительных причин того или иного поступка всегда называют такие спорные мотивы, как алчность, честолюбие, гнев, ревность, трусость и так далее. Когда мы оглядываемся на содеянное, нам кажется, что ему предшествовали определенные расчеты, известная оценка нашего тогдашнего положения, какие-то планы, учет препятствий, находившихся за пределами нашей сферы влияния. В действительности мы вовсе не производили подобных расчетов, просто наши тогдашние поступки заставляют нас полагать, что такие расчеты были. Мы лишь смутно ощущаем, что каждое наше решение зависит от очень многих обстоятельств. Мы чувствуем, что каким-то образом все связано между собой, но какова эта связь, мы не знаем. Так толпа узнает о ценах на хлеб, об объявлении войны, о наступлении безработицы, равно как и о стихийных бедствиях, о землетрясении или наводнении. Долгое время казалось, что стихийные бедствия затрагивают лишь какую-то часть людей или же нарушают лишь какую-то часть привычек всех и каждого. Только позднее стало очевидно, что обыденная жизнь ныне вообще утратила обыденность, и это равно касается всех людей. Что-то было упущено, в чем-то совершена ошибка. Нависла угроза над широкими слоями людей, но эти широкие слои не поспешили объединиться для защиты своих интересов.

Философ. Люди плохо знают самих себя, и в этом причина того, что они извлекают столь мало пользы из своих знаний о природе. Они знают, почему брошенный камень падает на землю так, а не иначе, но отчего человек, бросающий камень, поступает именно так, а не иначе, - этого они не знают. И потому они умеют справляться с землетрясениями, но не ведают, как подойти к себе подобным. Всякий раз, когда я отплываю с этого острова, я страшусь, "как бы корабль не попал в бурю и не затонул. Но в действительности я страшусь не моря, а тех, кто маг бы вытащить меня из волн.

Философ. Поскольку современный человек живет в крупных коллективах и во всем зависит от них, причем каждый живет одновременно в нескольких коллективах, то чего бы он ни добивался, ему всегда приходится идти долгим кружным путем. Может показаться, будто от его собственных решений уже ничего не зависит. В действительности же просто становится все труднее принимать решения.

Философ. Древние усматривали цель трагедии в том, чтобы возбуждать страх и сострадание. И теперь это была бы достойная цель, если бы только под страхом понимали страх перед людьми, а под состраданием - сострадание к людям. Театр таким образом помогал бы устранить те условия в человеческом обществе, из-за которых людям приходится бояться друг друга или испытывать друг к другу сострадание. Потому что ныне судьбой человека управляет человек.

Философ. На первый взгляд, истоки очень многих трагедий лежат вне пределов досягаемости тех, на кого эти трагедии обрушиваются.

Завлит. На первый взгляд?

Философ. Конечно, только на первый взгляд. Ничто человеческое не может лежать за пределами досягаемости человека, и трагедии эти порождены людьми.

Завлит. Пусть так, театру от этого не легче. Прежде противники сталкивались друг с другом на сцене. А как это сделать сейчас? Человек, находящийся в Чикаго, может привести в движение аппарат, который в Ирландии с равным успехом раздавит и десять, и десять тысяч человек.

Философ. Значит, этот аппарат достиг Ирландии. Столкнуть противников на сцене, как и прежде, вполне возможно. Правда, для этого нужны серьезные изменения в технике. Многие человеческие свойства и страсти, которым прежде придавалось большее значение, теперь утратили его. Но зато их место заняли другие. Как бы то ни было, чтобы хоть что-то понять, необходимо перевести взгляд с единичных людей на крупные противоборствующие коллективы.

Философ. Для поучения зрителей недостаточно того или другого события, увиденного на сцене. Увидеть - еще не значит понять.