Покоритель Африки - Страница 37

Наконец, не в силах больше терпеть, она телеграфировала ему: «Ради Бога, скорее приезжай».

Люси чувствовала, что не вынесет больше ни дня страданий. Несчастная, раздавленная, она ждала Алека. Все ее страхи вырвались на волю. Она считала часы до его приезда и не верила, что он может задержаться. Самообладание оставило Люси, она была словно ребенок, который ищет защиты в родительских объятиях.

И вот он пришел. Люси ждала в той самой комнате, где состоялась их встреча, когда Алек вернулся в Англию. Бледная, истосковавшаяся, она вскочила и бросилась к нему.

— Слава Богу, ты здесь, — сказала девушка. — Время будто остановилось.

Алек не понимал, чем Люси так взбудоражена. Он нежно поцеловал девушку, и та вдруг почувствовала себя лучше. Его совершенная искренность придала ей сил и спокойствия. Не в силах вымолвить ни слова, Люси прижалась к нему и заплакала.

— Что случилось? — наконец спросил Алек. — Зачем ты меня вызывала?

— Я не могу жить без твоей любви.

Он гладил ее с удивительной нежностью. Никто не подумал бы, что суровый путешественник может быть таким ласковым.

— Я должна была тебя увидеть, — прорыдала она. — Ты не представляешь, что за муки мне пришлось пережить.

— Бедное дитя.

Он целовал ее волосы и белый наморщенный лоб.

— Почему ты уехал? Ты же знал: я не могу без тебя.

— Прости меня.

— Ужасные дни. Я и представить не могла, что бывают такие мучения.

— Присядь и расскажи мне все.

Алек усадил Люси на диван возле себя и обнял. Та прильнула к нему и молча упивалась долгожданным облегчением после стольких дней мучительной боли. Она улыбнулась сквозь слезы:

— С тобой я счастлива и ничего не боюсь.

— Только со мной?

Он задал этот вопрос нежно, тихим, влюбленным голосом — каким раньше не говорил никогда. Люси не ответила, только теснее прижалась к Алеку. Он улыбнулся и повторил:

— Только со мной, милая?

— Я рассказала Бобби и тете, что мы поженимся. Они совсем меня измучили, и пришлось сказать. Я не сдержалась. Они говорили про тебя ужасные вещи.

Он немного помолчал.

— Это вполне естественно.

— Для тебя это ничего не значит, — воскликнула девушка, — а для меня… Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти!

— Хорошо, что ты им рассказала.

— Бобби назвал меня жестокой и бессердечной. Ведь это правда: я думаю о тебе, а Джордж больше ничего для меня не значит. Любовь переполняет мое сердце, а для остального в нем больше нет места.

— Моя любовь заменит тебе все, что было раньше. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Освободившись из объятий Алека, Люси подалась чуть назад, к краю дивана. Она непременно должна рассказать, что ее гложет, но от стыда боялась поднять глаза.

— Есть и другая причина, почему я им рассказала. Я такая трусиха. Думала, что я куда смелее.

— И почему же?

У Люси вдруг защемило сердце. Она мелко задрожала и лишь могучим усилием воли заставила себя продолжать. Ей было очень страшно. Во рту пересохло, а когда слова наконец сорвались с губ, голос был как будто чужой.

— Я хотела сжечь за собой все мосты. Это придало бы мне уверенности.

Теперь уже Алек молчал, понимая, к чему клонит девушка. Сердце замерло у него в груди. Им суждено расстаться. Впрочем, Алек предвидел эту возможность еще тогда, в джунглях Африки, — и решил, что пусть Люси лучше лишится любви, чем достоинства.

Алек попытался встать, но Люси протянула руку и не пустила. В его душе вдруг вспыхнула отчаянная решимость не сдаваться до самого конца.

— Я не понимаю, — проговорил он.

— Прости меня.

Люси взяла его за руки и быстро заговорила:

— Ты не представляешь, как это ужасно. Я совершенно одна. Все на тебя ополчились, никто доброго слова не скажет. Просто невероятно, непостижимо. Словно одна я верю, что ты не посылал на смерть беднягу Джорджа. О Боже, меня, наверное, считают жестокой и бессердечной!

— Разве так важно, что считают другие? — спокойно спросил Алек.

— Я сама себя стыжусь. Пытаюсь выбросить эти мысли из головы, но не могу. Не могу, и все. Я пыталась быть храброй, отказывалась даже думать о том, что в этих страшных обвинениях есть доля правды. Я хотела поговорить с Диком — знаю, он тебя обожает, — но побоялась. Я предала бы твое доверие, ведь все должны видеть, что мне нет дела до этих обвинений. Ладно бы было одно письмо, но второе… Там все до жути правдоподобно.

Алек бросил на нее быстрый взгляд. Он впервые услышал о втором письме. В безумной суматохе после аварии на шахте у него не было времени ни на что, кроме спасательных работ. Однако он промолчал.

— Я перечитывала его много раз и не могу понять… Бобби говорит, оно снимает все вопросы, а я твержу, что это чепуха, но… Ты понимаешь? Эта неизвестность не дает мне покоя.

Люси вдруг замолчала и теперь смотрела на Алека. Ее глаза светились жалобной мольбой.

— Сначала я верила тебе беспрекословно.

— А теперь нет? — спокойно спросил он.

Она вновь опустила глаза и всхлипнула.

— И теперь точно так же верю. Я знаю, ты не пошел бы на такую низость. Но ведь в газете написано черным по белому, а ты только молчишь в ответ.

— Понимаю, тебе тяжело. Потому я и просил никогда не сомневаться во мне, что бы ни говорили.

— Я верю тебе, Алек, — вскричала она, — верю всем сердцем! Но сжалься надо мной! Я верила, что справлюсь. Тебе легко быть одиноким. Ты словно стальной. Ты гранитная глыба. А я просто женщина — жалкая и слабая.

Он помотал головой:

— Нет-нет, ты не как другие женщины.

— Легко быть храброй, когда речь об отце или о Джордже, но теперь все по-другому. Любовь изменила меня. У меня больше нет сил противостоять моим близким.

Алек встал и прошелся по комнате. Он о чем-то напряженно размышлял. Люси казалось, он слышит, как колотится ее сердце. Наконец он остановился перед девушкой и заговорил с такой болью в голосе, что ее сердце мучительно сжалось.

— Помнишь, несколько дней назад я говорил, что случись все снова, поступил бы точно так же? Я дал слово чести, что мне не в чем себя упрекнуть.

— Помню! — воскликнула Люси. — Мне так стыдно, но сомнение не дает мне покоя…

— Сомнение. Вот оно, это слово.

— Я говорю себе, что не верю ни единому из этих жутких обвинений. Твержу: «Он невиновен, он невиновен». — Отчаянье любви придало Люси сил, и в этот решительный миг ей все же хватило смелости. — Но в глубине души остается сомнение, избавиться от которого я не могу.

Она ждала ответа, но Алек молчал.

— Я старалась задушить остатки сомнений. Я думала бросить им в лицо, что верю тебе беспрекословно и выйду за тебя, несмотря ни на что, — и после этого мое сердце успокоится.

Алек выглянул в окно. Улицу заливали косые лучи заходящего солнца. У двери дома напротив стояли автомобили и экипажи, а на ступенях теснились лакеи. Там давали бал, и сквозь открытое окно Алек разглядел целую толпу женщин. Небо было синее-синее. Он снова повернулся к Люси.

— Ты не принесешь мне то, второе письмо?

— Разве ты его не читал? — поразилась она.

— Было не до газет. Наверное, никто не догадался мне его показать.

Люси вышла через арку во вторую гостиную и принесла оттуда «Дейли мейл». Алек молча взял газету, сел и внимательно прочитал письмо. С горькой усмешкой он отметил, как ловко изложил Макиннери свои обвинения. Второе письмо отвечало на все вопросы, оставшиеся после первого, дополняя всю историю убедительными подробностями. Особый налет достоверности ей придавали слова носильщиков и аскари из отряда Маккензи. Поразительно, как легко перевернуть все с ног на голову, добавив к правдивому рассказу всего щепотку лжи. Алеку пришлось признать, что у Люси были все основания для подозрений. История звучала правдоподобно — он сам бы поверил, касайся она кого-то другого. Факты приводились вполне точно, обман же крылся в приписываемых Алеку мотивах — но как их проверишь?

Он отложил газету, откинулся на спинку и, подперев рукой подбородок, задумался. Его взору снова предстала та ночь: снаружи завывал ветер, а дождь все лил и лил. Он вспомнил бледное лицо Джорджа, как тот обезумел и выстрелил в него — и как жалок он был потом в своей покорности. Земля приняла слабовольного мальчишку вместе с его преступлениями. Сохранить ему после смерти доброе имя оказалось не так-то просто. Он знал, что для Люси отвага и мужество Джорджа важнее собственной жизни. Как может он причинить ей боль? Как он расскажет, что ее брат оказался трусливым негодяем и потому погиб? Как сообщит, что жалкий мальчишка не сумел очистить от позора столь дорогое ей имя? И чем он докажет свои слова? Уокер погиб в ту же ночь, что и Джордж. Бедняга Уокер, бодрый и жизнерадостный в любой передряге, — его смерть тоже на совести Джорджа Аллертона. Адамсон умер от лихорадки. Лишь эти двое знали частицу правды, и их рассказ по меньшей мере подверг бы серьезному сомнению слова Макиннери. Алек стиснул зубы. Нет, ему не нужны их свидетельства. В конце концов, он дал обещание. Он торжественно поклялся, что ни единым словом не даст Люси усомниться в том, что брат оправдал возложенное на него доверие. Место и время только придали этой клятве особую важность. Алек был человеком исключительной честности, но не из моральных соображений, а просто по природе, — нарушив обещание, он бы сильно переживал. Впрочем, данное слово было далеко не главной причиной его молчания. Даже не обещай он Джорджу, Алек все равно сохранил бы тайну. Кроме того, где-то в глубине его души шевельнулась уязвленная гордость. Сознавая, что его побуждения чисты, Алек ожидал того же от Люси. Если он сказал — она должна ему верить. Он не унизится до оправданий; а раз Люси сомневается — значит, не так уж глубока ее любовь. Пожалуй, он был несправедлив в своей неумеренной гордости. Алек не понимал, что обрекает девушку на тяжкое испытание, которому он не вправе никого подвергать.