Пока мы лиц не обрели - Страница 13
Передай Царю то, что тебе скажет Бардия, и ни слова больше. Наш отец - он мне совсем чужой. Мне ближе сын птичницы, чем он. Что же касается Редивали…
- Прокляни ее! Если мертвые могут мстить…
- Нет, ни в коем случае! Она не ведает, что творит…
- Сестра, даже ради тебя я не стану жалеть Редиваль, что бы там ни говорил Лис!
- Хотела бы ты стать такой, как Редиваль? Нет? Тогда она заслуживает жалости и снисхождения. Если мне позволят распорядиться моими драгоценностями помоему разумению, то забери себе на память все те, которые любишь, а Редивали отдай все большие и дорогие, которые тебе так не по сердцу. А остальное отдай Лису.
Это было уже свыше моих сил: я уткнулась лицом в колени сестре и снова заплакала. О, как бы я хотела, чтобы она тоже склонила ко мне на колени свою голову!
- Послушай, Майя! - сказала Психея внезапно. - Не расстраивай меня, ведь уменя завтра свадьба!
У нее еще хватало духу говорить о том, о чем у меня не хватало духу даже слушать!
- Оруаль, - сказала Психея, пытаясь меня утешить, - в наших жилах течеткровь богов, и мы не посрамим ее. Когда я была маленькая, именно ты учила меняникогда не плакать.
- Мне сдается, что ты совсем ничего не боишься! - воскликнула я, но эти словапротив моей воли прозвучали так, словно я в чем-то упрекнула сестру, и мне самойстало тут же стыдно.
- Нет, одной вещи я очень боюсь, - ответила Психея. - Иногда меня посещает сомнение, и тогда словно холодная тень наползает на мою душу. Допустим - только допустим, - что нет никакого бога Горы и даже никакого Черного Чудища. Тогда тот, кого привязали к Древу, просто умирает медленной смертью от голода и жажды, зноя и пыли, обглоданный хищными тварями и растерзанный клювами воронов…И от этой мысли - ах, Майя, Майя!..
Психея разрыдалась и снова стала для меня ребенком, и я принялась утешать ее и плакать вместе с ней.
Мне стыдно даже писать об этом, но я все же признаюсь: в тот миг я испытала что-то вроде удовольствия - ведь именно для того, чтобы утешить сестру, я и пришла в темницу.
Но Психея очнулась куда быстрее, чем я. Она снова подняла голову, приняла царственный вид и сказала:
- Но я в это не верю. Жрец приходил ко мне. Прежде я его совсем не знала. Онсовсем не таков, каким его считает Лис. Знаешь, сестра, чем дальше, тем больше ясомневаюсь в том, что Лису ведомо все на свете. Да, ему известно многое. Без него вмоей голове царила бы такая же мгла, как в этой темнице. И все же… Я не нахожунужных слов, чтобы объяснить тебе… Он говорит, что весь мир - это один городНо на чем стоит этот город? Конечно, на земле. А что лежит за городской стеной?Откуда привозят еду для жителей города, откуда городу грозят беды и опасности?Все растет и гниет, крепнет и чахнет, набухает влагой - это ничуть не похоже на городэто похоже (хотя и сама не знаю чем) на Дом…
- … на Дом Унгит! - закончила я за нее. - Все кругом провоняло этой Унгит. За что мы восхваляем богов? Нам не за что быть благодарными им, ибо они Хотят разлучить нас. Я не вынесу этого! Нет ничего злее постигшей нас судьбы! О, как неправ Лис, как он не прав! Он ничего не знает о том, какова Унгит! Он видит во всемкругом только хорошее, старый глупец! Он считает, что богов или не существует вовсе, или они существуют и добры по своей природе. По доброте своей он и не догадывается, что боги существуют на самом деле и что они творят такие злодеяния, которые не снились и последнему мерзавцу!
- А может быть, - сказала Психея, - злодеяния эти творят вовсе не боги. Илибоги творят их с неведомыми нам намерениями. Что ты скажешь, если я вдруг действительно стану невестой Бога?
Эти слова разозлили меня. Даже странно - я могла положить свою жизнь за сестру (клянусь, что не лгу), я знала, что завтра она умрет, но при всем том я злилась на нее. Она говорила так спокойно, обдумывая каждое слово, словно вела философскую беседу с Лисом в тени старой груши и впереди у нее была целая вечность. В мою душу закралось подозрение, что разлука со мной нисколько не печалит Психею.
- Ах, сестра, - сорвалась я на крик. - О чем ты говоришь - эти трусы попросту собрались убить тебя! Тебя, которой они поклонялись, тебя, которая не моглапричинить зла даже уродливым жабам! И теперь они хотят скормить тебя Чудищу!..
Вы скажете, что Психея просто не хотела думать о худшем и решила поверить в туманные намеки Жреца на свадьбу с богом Седой горы. И в этом случае, раз уж я пришла утешать ее, было бы разумнее укреплять в ней эту веру, а не пытаться развеять ее. Вы скажете так и будете правы. Сколько раз я упрекала себя за свое поведение в ту ночь! Но сделанного не воротишь: я не смогла совладать с собой. Может быть, мною руководила гордость того же рода, что помогала Психее спокойно смотреть в лицо смерти, - гордость, учившая нас трезвости взгляда, готовности встретиться с худшим, - более того, настоятельная потребность все время ожидать худшего.
- Я тебя понимаю, - тихо сказала Психея. - Ты думаешь, что Чудище пожирает жертву. Я и сама так думаю. Меня ожидает смерть. Я ведь не настолько ребенок, чтобы не понимать этого. Если я не умру, как я смогу искупить грехи Глома? Икак можно прийти к богу, если не через смерть? И все-таки я верю в странные словасвященных преданий. Возможно, что для бога пожрать и взять в жены - одно и тоже. Есть вещи, которых мы не понимаем, вещи, о которых не знают ни Лис, ни Жрец.
На это мне нечего было возразить, и я прикусила язык. Непозволительная дерзость готова была сорваться с моих губ.
"Неужто ты думаешь, - хотелось сказать мне, - что похоть Чудища не так отвратительна, как его прожорливость? Неужто ты сможешь отдаться червю, гигантскому гаду, ползучей тени?"
- А что до смерти, - продолжила Психея, - так посмотри на Бардию (как ялюблю этого человека!): он встречается с ней шесть раз на дню и только знай себепосвистывает. Немногому мы научились у Лиса, если по-прежнему страшимся смерти! Знаешь, сестра, он как-то обмолвился, что, кроме тех философов, учению которых он следует, в Греции есть и другие, и они утверждают, что смерть открывает двери из узкой темной комнаты - мира, в котором мы живем, - в другой мир, настоящий, светлый, солнечный. И еще они говорят, что там мы встретим…
- Бессердечная! - зарыдала я. - Ты хочешь оставить меня здесь одну, и тебеменя совсем не жалко! Скажи, Психея, да любишь ли ты меня?
- Тебя? Да я никого и не любила никогда, кроме тебя, Майя, да дедушки Лиса!- Не знаю почему, но в тот миг даже имя Лиса неприятно задело мой слух. - Нопослушай, сестра, наша разлука не будет долгой. Вскоре ты отправишься вслед замной. Сегодня ночью я поняла, что любая жизнь так коротка. Да и что хорошего вдолгой жизни? Рано или поздно меня выдали бы замуж за какого-нибудь царя - такого же, как и наш отец. Разве есть особая разница между таким замужеством исмертью? Мне пришлось бы покинуть наш дом, расстаться с тобой и Лисом, статьженщиной, рожать детей - разве все это не другие имена для смерти? Честное слово,Оруаль, мне кажется, что мне выпала лучшая участь!
- Лучшая участь?
- Конечно! Что ждало меня в этой жизни? Стоит ли весь наш мир с его дворцами и царями (такими же, как наш отец) того, чтобы так печалиться о нем? Лучшеевремя нашей жизни уже миновало. Сейчас, Оруаль, я скажу тебе то, чего никому (дажетебе) не говорила прежде.
Я знала, что и у любящих сердец бывают друг от друга тайны, но той ночью эти слова Психеи прозвучали для меня как удар ножом в спину.
- И что же ты хочешь мне сказать? - спросила я, стараясь глядеть вниз, на переплетенные пальцы наших рук.
- Знаешь, - сказала Психея, - с тех пор как я помню себя, меня всегда маниламысль о смерти.
- Ах, Психея, - вскричала я. - Тебе было плохо со мной!
- Да нет же, - перебила меня она. - Ты не понимаешь. Я искала в смерти неутешения. Напротив, именно когда я была счастлива, мне особенно хотелось умереть.Такое часто случалось со мной, когда мы гуляли втроем по далеким холмам, где такмного воздуха и солнечного света и откуда уже не виден ни Глом, ни царский дворец.Ты помнишь, как мы смотрели вместе на далекую вершину Седой горы, любуяськрасками заката и наслаждаясь ароматом цветов? Так было там красиво, и именнопоэтому мне хотелось умереть.