Пока корабль плывет - Страница 9

– Упаси Господь. Эта война, что идет сейчас в Китае, – пятно на репутации англичан. Никогда не возил опиум и не стану.

– Вы независимый. Так что же тогда?

– Индийский шелк, специи, табак. И чай, конечно же. Китайский чай. Я работаю со Струанами.

– А! Это многое объясняет. Я слышал о них. Авантюристы.

– Верно, – усмехнулся Рэнсом.

Колум Струан, сын знаменитого Дирка Струана, был его другом. Слово «авантюрист» как нельзя лучше к нему подходило, сидело на нем, словно удобная одежда.

Разговор заглох. Тетя Лайза нервно обмахивалась веером, время от времени бросая на Рэнсома осуждающе-обиженные взгляды. Роберт явственно подыскивал тему для беседы. Положение спас слуга, объявивший, что завтрак подан. Обрадованные родственники устремились в столовую.

– Ах, как тут стало хорошо! – Тетя Лайза уселась за стол. – Давно следовало все вычистить!

– Кстати, мы повели себя как полные невежи и не принесли вам соболезнования в связи с кончиной деда, кузен, – заметил Роберт. – Однако я не думаю, чтобы вы слишком-то нуждались в этих соболезнованиях.

Его манера говорить все как есть нравилась Рэнсому.

– Не нуждаюсь, – кивнул он, с удовольствием глядя на омлет. Омлет был горячий, поджаристый и источал просто изумительный запах. Судя по всему, мистер Уэстли со своими реформами добрался и до кухни.

– Как вы можете… – начала тетя.

– Матушка, прошу вас, помолчите, – спокойно сказал Роберт и снова обратился к Рэнсому, не обращая внимания на обиду леди Норман: – Через два дня мы устраиваем прием в нашем загородном поместье. Что-то вроде пикника. Не примете ли приглашение, кузен? Я был бы рад пообщаться с вами в более непринужденной обстановке.

Рэнсом не собирался принимать никаких приглашений, однако после некоторых размышлений кивнул. В конце концов, почему бы и нет? Он отдаст все долги вежливости разом, порадует Уэстли и получше узнает кузена, насчет которого начал оформляться некий смутный план.

– Боже, – сказала Этель, лучшая подруга Мэгг. – Боже, боже, боже.

– Не поминай Господа нашего всуе так часто и так громко, – прошептала Мэгг, прикрывшись веером. – Если услышит кто-нибудь из стариков или, например, отец Маккормак, длинной лекции не избежать. Ты этого хочешь?

– Нет, не хочу. – Этель отвела глаза от человека, которого украдкой рассматривала, и тут же снова взглянула на него, не в силах оторваться. – Это же просто неприлично!

– Неприлично, – согласилась Мэгг, – и очень смело.

Она поехала на прием к Норманам, потому что мама так хотела. Просто все уши прожужжала этим «обедом на траве», как витиевато назвали его в приглашении. Обычный пикник, такие часто устраивают в солнечные дни. А день был солнечный, июль плавно перетекал в август, и оставалось еще немного лета, которым нужно насладиться. Мэгг любила тепло, а холод ненавидела всей душой. Что хорошего, когда сверху на тебя сыплется снег или льет ледяной дождь? Что хорошего в том, что сумерки наступают в середине дня?

Именно поэтому ей хотелось уже поскорее отплыть на Восток. Там, говорят, всю зиму тепло. Вот и хорошо. Артур не даст молодой супруге умереть от холода.

– Но он все же… ничего, – прошептала Этель.

– Ничего, – безразлично согласилась Мэгг. Ее занимали другие проблемы, а до гостя и родственника Норманов, этого взявшегося бог весть откуда наследника графа Сильверстайна, ей не было никакого дела.

Конечно, все в свете знали о скандале в семействе Сильверстайнов. Он произошел давно, поэтому успел утратить актуальность. Но даже древности можно выкопать – и вот, пожалуйста, древность лежит, гордо выставленная на солнышко, и сверкает боками. Хотя «сверкает» – не совсем верное слово. Рэнсом Сильверстайн выглядел как угодно, только не блестяще.

По-пиратски он выглядел, если честно. Именно так Мэгг и представляла себе пиратов.

У него было жесткое, словно вырезанное из дуба лицо с тяжелым подбородком, глубоко посаженными глазами и густыми бровями. Глаза тоже были темные, смотрел он исподлобья и настороженно, как старый сторожевой пес. Ходил он чуть враскачку, будто был навеселе – только вот за то время, что подружки за ним наблюдали, Рэнсом и бокала с вином не осушил. А еще ему явно плевать на моду. Простой черный костюм и эта наполеоновская треуголка – словно вызов обществу. Собравшемуся, между прочим, на него поглазеть.

Мэгг фыркнула.

– Он тебе приглянулся? – спросила она.

– Нет. Но он завораживает, согласись.

– Как всякая диковинка. Конечно.

– Он не диковинка, а новый граф, – вступилась за «пирата» Этель.

– Ты же знаешь о его происхождении.

– Не думала, что оно тебя волнует. Прежде мы с тобой никого не осуждали за происхождение.

– А меня и не волнует, – сказала Мэгг, – в отличие от остальных. Матушка с леди Бигстайн по дороге сюда все жужжали и жужжали, как две пчелы. Обсудили все, что знают об этом Сильверстайне, и еще больше выдумали, по-моему. Несомненно одно: его отец женился на купчихе, а старый граф взял да и выгнал наследника вместе с семьей. По-моему, очень некрасиво.

– Но ведь он запятнал себя недостойным браком, – осторожно заметила Этель.

– Запятнал? Да он попросту влюбился, я полагаю. Как любовь может быть пятном на репутации?

– Ты прекрасно знаешь как. Не стоит притворяться, Мэгг.

– О, я не притворяюсь и, конечно же, знаю. Однако разве я не могу питать надежду, что когда-нибудь это изменится?

– Во Франции, – жестко сказала Этель, – твои идеи были очень популярны пятьдесят лет назад. Гильотина насытилась. Ты хочешь, чтобы в мирной Англии произошло то же самое?

– Мирная Англия, – не осталась в долгу Мэгг, – уже второй год ведет войну в Китае. Просто потому, что китайцы не хотят, чтобы мы там торговали, а мы отстаиваем свои коммерческие интересы.

Хорошо, что Артур этого не слышит. В его отсутствие Мэгг набралась из газет черт-те чего. Она прислушивалась к разговорам джентльменов, когда выпадала такая возможность, и относилась теперь к внешней политике Англии весьма скептически. Особенно теперь, когда ей предстояло с головой окунуться в эту самую политику, то бишь – направиться к району военных действий.

Конечно, матушка, хоть и согласилась, была не в восторге. Еще пять дней назад они приехали в Лондон, и леди Ливермор поручила Джойсу, занимавшемуся делами отца, подыскать надежное судно для путешествия в Макао. Пока результатов не наблюдалось: Джойс осторожничал и выбирал, а матушка, как могла, затягивала процесс. В глубине души она явно надеялась, что ее дорогая девочка передумает.

Леди Белинда потащила дочь на этот прием, потому что, во-первых, не могла долго сидеть взаперти, а во-вторых, все еще втайне мечтала, что Мэгг встретит другого единственного и неповторимого и останется с ним в Англии. Тщетные надежды: решимость Мэгг Ливермор не могло поколебать ничто: ни ураганы, ни война, ни отсутствие писем от Артура…

– Тсс-с, – прошипела Этель, – сюда идет лорд Норман. И лучше не рассуждать при нем о торговле с Китаем. Нас не поймут.

– Это их трудности, – буркнула Мэгг и сразу же ослепительно заулыбалась.

На людях ей приходилось делать вид, будто она такая, как все. Мэгг не желала расстраивать матушку, потому что огорчение для милой пожилой леди смерти подобно. Она не желала матери зла и старалась быть паинькой. У нее получалось, в большинстве случаев.

– О, лорд Норман, как мы рады, что вы нас заметили! – прощебетала Этель, протягивая руку. Роберт склонился над кружевной перчаткой. – Ваш прием очарователен!

– Да-да, мы не скучаем ни минуты! – Мэгг оживленно поддержала подругу.

Лорд Норман взирал на них обеих с прелестной снисходительностью, отмечающей лица мужчин, которым выпадает удача – или несчастье – общаться с юными дурочками. Он их обеих в грош не ставил, Мэгг это видела. Да и разве они давали повод думать о себе иначе? Дома Мэгг могла вместе с Этель читать газеты и до хрипоты спорить о торговле опиумом, войне на Востоке и экономических перспективах, однако знала, что с ней случится, если она вздумает заговорить об этом где-нибудь еще. Объявят чудачкой и станут сторониться. Мама расстроится, общество не поймет… К чему такие сложности? Тем более что у нее имеется Артур, и свобода – вот она, рукой подать. Если ей когда-нибудь позволят уехать из Англии… Задумавшись, Мэгг едва не упустила нить разговора – впрочем, до того пустого, что можно было присоединиться в любой момент.