Пока корабль плывет - Страница 2

– Мог бы так сильно не стараться, у тебя же ревматизм, – заметил Рэнсом, не давая старику заговорить первым.

– Добро пожаловать, сэр. – Чтобы смутить старого Квентина, надо приложить много усилий. – Как прошло путешествие?

– Лучше, чем я ожидал. И дольше, чем ожидал. – Рэнсом забрался в экипаж. Слуга последовал за ним. – Что дома?

– Все в порядке, сэр, однако есть новости.

– Ненавижу новости. – Рэнсом снял треуголку, бросил ее на сиденье и откинулся на спинку. Квентин стукнул набалдашником трости по потолку; раздался свист кучера, экипаж резко дернулся, а затем быстро покатил по улице. – Потому слушать все буду после обеда.

– Но…

– После обеда, Квентин.

Старый слуга знал этот тон и умолк, поджав губы. Рэнсом тоже молчал, прикрыв глаза.

Когда он находился на палубе «Счастливицы», ему казалось, что усталости не существует. Но стоило ступить на землю, почувствовать под собою вместо качающихся досок палубы плотно утоптанный грунт или каменную мостовую, как Рэнсом начинал тосковать. Сколько он себя помнил, его жизнь была связана с морем.

Оно было рядом – сначала как бескрайний серо-синий простор в белых гребешках пены; песок на узкой прибрежной полосе казался текучим, словно масло. И вода, эта свободная вода, почему-то ограниченная берегами. Рэнсому казалось, что это несправедливо: море должно быть бескрайним.

Он с раннего детства помнил запахи порта, выкрики грузчиков, крутые борта кораблей. Отец часто брал сына на верфь, где возводился первый корабль Сильверстайнов – «Геспер». Рэнсом забирался на пустую бочку и просиживал часами, глядя, как стайка людей из досок и бревен возводит это немыслимое чудо – корабль. К кораблям Рэнсом всегда испытывал священный трепет и вместе с тем считал их неотделимыми от себя. Когда он видел паруса на горизонте, то замирал весь и вытягивался струною, пытаясь разгадать, увидеть, что несут под собою эти паруса.

Когда мальчик стал постарше, отец объяснил ему основы корабельного дела. Сам Александр Сильверстайн постигал это дело на собственном опыте, быстро, неутомимо, резко. Теперь-то Рэнсом знал, что у отца не было другого выхода, однако тогда он просто восхищался тем упорством, с которым Александр шел к своей цели. В память впечатывались слова отца; его большие руки, держащие морскую карту. «Смотри и запоминай, сынок…»

Рэнсом резко открыл глаза. Покачивающаяся коробка экипажа, невозмутимый Квентин напротив… Настоящее – это сейчас, а то – давно в прошлом.

К счастью, дом находился недалеко. Престижнее было обитать где-нибудь у Кингс-парка, однако Рэнсом никогда не гнался за престижем. Как и отец. Так что в безраздельном владении Сильверстайнов находился симпатичный особнячок неподалеку от дока, где стояли их корабли. И Рэнсому этого хватало. Несмотря на то что дом был мил и уютен, все равно тянуло в море – так зачем задерживаться и обрастать зеленью на берегу?

У порога встречали слуги, выстроившиеся красивым полукругом, однако Рэнсом, поприветствовав их, сразу прошел в свои комнаты. Он знал, что разочаровывает прислугу: настоящий хозяин никуда не торопится и принимает положенное ему поклонение, – однако ему действительно было не до того, да и не придавал он значения подобным вещам. Зато платил щедро.

Некоторое время спустя, после сытной трапезы, Рэнсом с бокалом вина в руке расположился в гостиной. Обстановкой занималась еще мать, и с тех пор в комнате ничего не изменилось. Не то чтобы Рэнсом питал особенную привязанность к кремовой обивке стен и изящным панно, на которых переплетались цветы и птицы, однако он всегда испытывал нежность к матери. Весь этот дом был памятью о родителях. Весь – от подвала до чердака.

– Итак? Квентин, садись, я тебе позволяю, – позвал он старого слугу.

– Благодарю, милорд. – Старик присел в кресло напротив Рэнсома. – К сожалению, у меня для вас печальная новость. Ваш дед при смерти.

– Кто? – холодно переспросил Рэнсом, хотя внутри все сразу же заледенело.

– Ваш дед, граф Сильверстайн. Прошу вас, милорд, не делайте вид, будто не знаете его. Это, по меньшей мере…

– Глупо, – перебил его Рэнсом. – Конечно, я знаю, кто такой мой дед. И какое это имеет ко мне отношение?

Все подробности разговора с отцом всплывали, словно дохлые рыбы на поверхность. Рэнсом жалел, что его поездка в Гавр не затянулась еще месяца на два. Может, тогда он приехал бы слишком поздно, чтобы исполнять то опрометчиво данное обещание. Но… возможно, он напрасно злится и ни о каком обещании речи не идет?

– Из Лондона прибыл пакет. Он предназначен для вас.

Рэнсом молча протянул руку, и Квентин вытащил из кармана запечатанное кровавой сургучной печатью письмо. Оно оказалось до неприличия тонким. Рэнсом взял его, поднялся, отошел к окну и вскрыл послание кинжалом отца, который всегда носил с собой.

Тонкий листок с гербом Сильверстайнов развернулся, еле слышно шурша; так шуршит сухой песок, вытекая из ладони. Мелкий аккуратный почерк не мог быть почерком умирающего человека. Рэнсом никогда не видел прежде, как пишет дед, но это письмо совершенно точно вышло из-под пера писца.

«Лорду Рэнсому Сильверстайну.

Писано 3 июля 1842 года, в Лондоне.

С прискорбием хочу сообщить Вам, что Ваш дед, граф Джонатан Карл Сильверстайн, находится при смерти. К сожалению, его слабое здоровье не позволяет надеяться, что он увидит нынешнюю осень. В связи с тем, что Вы являетесь наследником графства Сильверстайн и всех принадлежащих семье владений, а также денежного состояния, граф Сильверстайн требует, чтобы Вы выехали в Лондон сразу же по получении этого письма.

С уважением, Харольд Уэстли,

управляющий делами графа Сильверстайна».

Рэнсом смял листок в кулаке.

– Требует! – прошептал он побелевшими губами. – Он требует!

Рэнсом смотрел в окно и ничего не видел. И не желал видеть.

Около десяти минут прошло в молчании. Квентин не издавал ни звука, чтобы не нарушать размышления своего господина. Рэнсом же… он и хотел бы не думать об этом, но поднявшаяся в нем обжигающая волна тошнотворного презрения не давала забыть. Можно отшвырнуть это письмо и сделать вид, что не получал его. Подождать. И тогда старик умрет, и не нужно будет…

Рэнсом стиснул зубы. Проклятое обещание.

– Милорд? – наконец решился заговорить Квентин. – Гонец сказал, это очень важно. Вашего ответа ждут.

– А если мой ответ – «нет»? – бросил Рэнсом, не оборачиваясь.

– Ваш ответ не может быть таким. Если вопрос таков, как я думаю.

Рэнсом обернулся. Квентин сидел на краешке кресла, печальный и нахохлившийся, словно седой филин.

– Ты полагаешь, что здесь есть вопрос? – Рэнсом потряс зажатым в кулаке скомканным листком. – Это требование. Требование сорваться и, не думая ни о чем, нестись к смертному одру старикашки, с которым я никогда не встречался. Он меня терпеть не мог, хотя не видел ни разу. Он лишил моего отца всего, что принадлежало тому по праву, но не смог отречься от наследника совсем. А теперь граф умирает, и его внуку дарована неслыханная милость – явиться и лицезреть сие чудо. И он называет меня наследником, подумать только! Да пусть катится к морским ведьмам со своей милостью!

Рэнсом тяжело дышал, как после долгого бега. Ярость душила его. Он почти забыл о ней за годы, прошедшие после смерти родителей, запрятал в самый дальний угол души и полагал, что на этом все. Он не интересовался судьбой своего деда. Как и дед не интересовался его судьбой. Рэнсом не думал, что граф о нем все-таки вспомнит.

А теперь, когда это произошло, ехать не хотелось.

– Милорд, – мягко произнес Квентин, – я понимаю ваши чувства. Однако вы дали обещание отцу и не должны нарушить его.

– Я знаю. – Рэнсом вновь отвернулся.

– В таком случае, мне велеть заложить экипаж для путешествия в Лондон?

– Не так быстро. Мне нужно это осознать. – Он помолчал. – Имеет ли смысл ехать, Квентин? После стольких лет? Или это новая шутка, очередное издевательство с его стороны?