Поиск-85: Приключения. Фантастика - Страница 47
Она разыскала свой билет, положила вместе с обрывком ленты в сумочку, а когда пошла платить за квартиру, разыскала нужную таблицу.
Вначале проверила свой билет. Ясное дело, он оказался пустым. Да она ничего иного и не ждала.
Сличение дядиных каракулей с таблицей привело девушку в шоковое состояние. Что это? Ошибка в записи? Мистификация? Но ведь дядя писал при ней, розыгрыш исключается. Она шла, как в тумане, не зная что предпринять. Вначале хотела поделиться новостью с Верой: как-никак она и свидетель, и участник этой полушутливой сделки. Во всех смыслах не совсем посторонняя: из-за нее навязала Вероника билеты дяде Степану. И ей тоже была обещана награда в случае удачи. Но, поразмыслив, говорить раздумала. Спросила только при случае подругу, проверила ли та свой билет, что на ее, Вероникин, ничего не выпало, а на вопрос о бумажке (Вера, оказывается, запомнила) ответила, что потеряла. Посетовали на судьбу (разве нам повезет когда!), да на том и успокоились.
Точнее, успокоилась только Вера. Вероника же потеряла покой. Дядин выигрыш ни на минуту не давал ей забывать о нем. Она поняла: надо ехать. Иначе она изведется, если не выяснит, что намерен предпринять непутевый дядюшка с привалившей ему удачей. В письме, как она догадалась, дядя лишь намекал тетке Степаниде о выигрыше. Она, Вероника, одна могла расшифровать теперь эти намеки. Сестрам и в голову бы никогда не пришло, что же произошло на самом деле. А дядюшка, выходит, о билетах не забыл!
Противоречивые чувства обуревали Веронику, когда она ехала к дяде. Зачем она это делает? Вправе ли она вмешиваться в эту историю? А как повести разговор? Сказать о беспокойстве тетки? Спросить о билете?
Она так и не решила, как себя повести. Но повернуть назад было свыше ее сил: дядина шальная удача притягивала ее, как магнитом.
Увидеть дядюшку трезвым после рабочего дня она не очень-то надеялась. Но то, что представилось ее глазам, ее поразило.
В дом она проникла беспрепятственно, поскольку дверь не была заперта. Дядя спал на диване, к которому был придвинут обеденный стол. На столе — объедки хлеба, колбасы, открытая банка консервов. В тарелках и даже в стаканах плавали окурки. Над всем этим — рой мух. Мухи ползали по остаткам еды, по лужицам вина, разлитого на давно не видевшей тряпки клеенке. Недопитая бутылка водки стояла на полу у дивана — не смог, видать, всего осилить дядюшка.
Но впечатление от этого хаоса было ничто по сравнению с тем, которое произвела следующая картина: на полу около дивана, среди окурков и пустых винных бутылок, были разбросаны лотерейные билеты. Четыре. Где же пятый? Дядя спал на животе, одна рука свисала с дивана, другая была засунута под подушку. Приподняв край подушки (дядя при этом даже не пошевелился), девушка убедилась, что билет там, под рукой. Осторожно высвободила его. Впилась глазами в номер. Он, конечно! Расправила: он немного помялся. Несколько секунд смотрела на серенький прямоугольничек. Легкая дрожь охватила ее. Что же теперь делать? Куда его? Обратно под подушку? Ну нет! Дверь распахнута, сюда может войти кто угодно. Надо прибрать.
Проснувшись, дядя, конечно, заметит отсутствие билета. Еще хватит старика кондрашка с расстройства. Она вынула из сумочки свой билет. Это пока, чтобы не расстраивался. А там видно будет… Сам же еще ее будет благодарить.
Но чем-то же отличает он этот билет от остальных? Неужели номер запомнил? Она повертела бумажку, вынутую из-под подушки, еще раз ее внимательно осмотрела. Заметила маленький крестик на обороте. Что ж, недолго поставить такой же. Дядюшкиной же ручкой. Вот она торчит в кармане пиджака, наброшенного на спинку стула.
Итак, под подушкой оказался теперь совсем другой билет, с таким же синеньким крестиком, но с другим номером.
(На этом месте рассказа наступила пауза. Манипуляции с крестиком напомнили девушке, что жулик, именовавший себя Мишей, тоже на какое-то время ввел ее в заблуждение с помощью крестика. Ведь там, у камеры хранения, раскрыв книгу, она прежде всего поискала крестик, а увидев, успокоилась. На какой-то час.)
Уже сидя в такси, которое Вероника предусмотрительно не отпустила, она почувствовала, что у нее не хватит сил расстаться с этой серенькой бумажкой, которая лежала сейчас в ее сумочке. Ведь никто ничего не видел! Дядя если и разберется, будет «грешить» на своих дружков-алкашей. О ее посещении он и не подозревает. В поселке, если кто и обратил внимание на подъезжавшее к дядиному дому такси, все равно одно с другим никак не свяжет. Таксисту, молодому беспечному парню, который охотно травил разные байки симпатичной пассажирке всю дорогу, дела нет до того, к кому и зачем она ездила. Высадит ее из машины и забудет.
(Разумеется, в пересказе Вероники все выглядело иначе. Она упирала главным образом на то, что, не забери она билет, он бы все равно пропал, а она руководствовалась лишь одним соображением: сохранить билет для дяди. Увы, это были именно те самые благие намерения, которыми вымощена дорога в ад).
Веронику обуревали сомнения. Поделиться было не с кем. Настоящих подруг у нее не водилось, друзей тоже. К родителям с таким разговором и думать нечего соваться.
Всякое лезло в голову. Одно было ясно: ни о какой машине не может быть и речи. «Толкнуть» бумажку — вот выход. Но не за свою же цену! Сейчас, кому очень надо, могут дать намного больше. Но где таких найти? Как к ним подкатиться?
Поручать это дело Толику было ошибкой. Худшего варианта не мог посоветовать и злейший враг…
(Евсеева наивный лепет о том, что все делалось с самыми благими намерениями, ничуть не убедил. Одна подмена билета сама за себя говорила. Здесь все ясно. Но чем вызвана такая откровенность? Если она не знает, что дяди нет в живых, зачем ей изливать душу перед работником милиции. Ну поняла, что ее поймали за руку, так быстрее обратно, к дяде. И уж перед ним оправдываться. Что-то тут не то…)
— Ну а что же вы не поспешили успокоить дядю? Скажем, на следующий день? Через два дня, через неделю, наконец? Приехали бы к нему: мол, так и так, скажи спасибо, что сохранила драгоценную бумажку. И инцидент исчерпан.
Вероника неотрывно смотрела в окно. Глаза ее снова наполнились слезами. Наконец, она прошептала:
— В том-то и дело, что билета больше нет…
Эта вторая часть рассказа Вероники о попытке выгодно продать билет никак не втискивалась в рамки построенной ею легенды о дядиных интересах. Сама не веря тому, что говорит, она все же стремилась объяснить свои поступки все теми же бескорыстными намерениями. Дядя, мол, пропил бы билет раньше, чем продал, его бы обворовали, обманули… Она бы положила деньги на книжку и отдала бы ему уже книжку. И вот жулики ее обманули…
«Теперь понятно, почему она созналась. Она, похоже, сама была готова обратиться в милицию за помощью. Получается, что она — жертва подонков, охотящихся за чужим добром. И ловить надо их, этих мошенников. А то, что образовалась классическая ситуация — «вор у вора», ей, видимо, в голову не приходит».
— Но вы хоть знаете откуда он, этот Миша, как его фамилия, чем он занимается? Кто еще был с ним? Где искать этих людей?
Ни на один из этих вопросов вразумительного ответа капитан не получил. Конкретными в какой-то мере были Ашот, Толик и номер в гостинице, где жил человек в кепке (должны же быть какие-то записи).
Не сумела Вероника объяснить и того, как она упустила билет из рук. Эпизод с камерой хранения она предпочла не рассказывать: не очень-то порядочно она в нем выглядела. Ничего не узнал на этот раз капитан и о сберегательных книжках: Вероника сказала лишь о задатке, полученном на руки. Услышав о том, что билет похищен, Евсеев понял, главное сейчас — напасть на след жуликов. Первостепенное значение приобретали теперь те детали, которые могли помочь это сделать. Понял он и то, что девушка сейчас все равно всего не скажет, что он лишь теряет время, вытягивая из нее по крупицам сведения, за достоверность которых трудно поручиться. «Потом все расскажет. В данный момент ее откровения вряд ли помогут: она сама ничего не знает о тех, кто ее облапошил. Посмотрим, что скажут остальные участники этого спектакля».