Похоть (СИ) - Страница 4

— Очаровательное местечко. Мы тут флиртуем с симпатичными туристками, а иностранцы пытаются узнать все секреты гречанок. А тут, — он экспансивно махнул рукой в сторону здания с надписью «Nasim», — восточные напевы и самба, карнавалы и шоу. — Автобус миновал ещё пару кварталов, и Спиридон снова оживился. — А это не для слабонервных, — усмехнулся он. — Тут жёсткое техно, публика выглядит очень сурово, кожа, татуировки, как на Хэллоуине. — Гриффин покачал головой, но Сарианиди продолжал, как ни чём не бывало. — А это клуб «Калигула», тут танцуют грациозные вакханки в прозрачных туниках и мускулистые Аполлоны. Отдых на любой вкус.

Хэмилтон, сидевший впереди, осторожно обернулся на миссис Тэйтон. На её лице не было ни интереса, ни отвращения, временами она осторожно массировала виски, казалось, её гложет мигрень. Он не удивился: после перелёта всё они были словно варёные, его самого немного подташнивало и хотелось спать.

Сарианиди же теперь, когда они миновали городские кварталы, рассказывал о вилле, где им предстояло провести два месяца. Трёхэтажная, с удобным садом и бассейном, с современной дизайнерской мебелью, — оживлённо тараторил он, будто читая рекламный проспект, потом сообщил, что на вилле всего десять спален, но спальных мест гораздо больше.

…Вилла на побережье, живописная и фешенебельная, действительно была выстроена всего в сотне ярдов от песчаного пляжа, на высоком горном отроге. При ней был даже крохотный, но тенистый садик на краю обрыва, в глубине которого шумела меж камней впадающая в море речушка. Чуть подальше, на набережной, светились неоном таверны со свежей рыбой и морепродуктами, магазины и кафетерии.

Гриффин обошёл первый этаж, оглядел просторную гостиную с видом на внутренний бассейн, спальные и ванные комнаты, парковку и площадку для барбекю — и остался доволен: всё было уютно и мило: им не раз доводилось, что скрывать, жить в куда худших условиях.

Шофёр закончил выгрузку багажа, и Хэмилтон поинтересовался, какую комнату он сможет приспособить под лабораторию, но профессор порекомендовал ему отложить это до совета с Бертой Винкельман. Возможно, она уже присмотрела подходящее помещение в подвале. Сарианиди проконсультировался с Гриффином о доставке продуктов и представил им старую кухарку-гречанку Мелетию, и тут на лестнице послышались шаги.

Через мгновение перед ними возник загорелый полуголый брюнет в жёлтой бандане, с бокалом чего-то экзотического в руках. Он поспешно снял свой экстравагантный головной убор, и Спиридон Сарианиди представил всем Франческо Бельграно. Эксперт по древней сфрагистике и глиптике, он был хорошо известен в научном мире, но Хэмилтон видел его впервые.

Бельграно ему не понравился. Типичный итальянец: писаный красавчик с белозубой улыбкой. Тёмно-каштановая грива волос с едва заметной проседью на висках и лёгкая небритость придавали ему шик фотомодели. На Бельграно были потрёпанные синие джинсы и кожаные сандалии, на поясе болтались какие-то чехлы, но не для ножей, а, видимо, для каких-то специальных инструментов. Безволосую грудь итальянца украшал чёрный гематитовый крест. Таких типов, подумал Хэмилтон, любят женщины, однако терпеть не могут мужчины.

Надо сказать, что вёл себя Бельграно очень сдержанно и даже чопорно: прежде чем переступить порог, спросил: «Permesso?», пожал всем руки, вежливо приветствовал полупоклоном миссис Тэйтон и любезно осведомился у Гриффина, удобно ли им, что он выбрал себе спальню на нижнем этаже? Услышав, что это им ничуть не помешает, справился о часах совместных трапез, а потом известил Гриффина, что ему звонил его друг Рене Лану, он через пару дней обещал приехать, а с ним, — тут Бельграно сделал лёгкую паузу, — должен прибыть Рамон Карвахаль и его сестра Долорес.

Хэмилтон не понял, почему Гриффин озабоченно потёр переносицу, Тэйтон закусил губу, Галатея пошла пятнами, а Сарианиди криво усмехнулся, но тут Стивен вообще перестал слушать коллег, озабоченный тем, чтобы занять спальню поближе к чете Тэйтон: все они поднялись наверх.

Увы, это ему не удалось: Гриффин и Тэйтоны обосновались на третьем этаже, где было шесть спален, причём, Тэйтон настоял на отдельной смежной с ним спальне для своей супруги, рядом поселился Гриффин, а через коридор от них, оказывается, ещё накануне разместился Винкельман с женой. Ещё две спальни занял для Карвахаля и его сестры Франческо Бельграно — по их просьбе.

Раздосадованному Хэмилтону пришлось удовольствоваться спальней на втором этаже с видом на море, которое его, однако, совершенно не занимало. Впрочем, недовольство Стивена продолжалось недолго: выйдя на балконную террасу, он обнаружил, что в конце её, за углом, небольшая лестница выводила на верхнюю террасу третьего этажа. Он осторожно поднялся по ней и оказался перед спальней Гриффина. Дальше, через арочные проходы следовали спальни Тэйтонов.

Стивен вернулся к себе и глубоко задумался. Почему Тэйтон распорядился выделить своей жене отдельную спальню? Винкельман с женой устроились в одной. Арчибальд, правда, выбрал смежные комнаты, но всё равно это было странно. Хэмилтон только сейчас осознал, насколько нелепым было его поведение. Ведь он совсем ничего не знал о Галатее. Что, если она окажется воплощением викторианской добродетели? Что, если Галатея всё же влюблена в своего мужа? И всё же с наступлением ночи его напряжение нарастало.

В суете расселения мало кто заметил, что на вилле появились новые жильцы, но едва все, распаковав вещи, спустились в гостиную, они приветствовали прибывших.

Макс Винкельман, в отличие от Бельграно, был выбрит до синевы и острижен почти наголо. Немец напоминал благодушного бюргера: в нём не было ничего отталкивающего, кроме въедливого взгляда глаз цвета выдержанного коньяка. Летний костюм в неброскую полоску был наглажен, а тонкий галстук хоть и не стягивал, но всё же подпирал воротник рубашки. Несмотря на годы, а Винкельману было далеко за пятьдесят, на его холёном лице не проступало ни одной морщины, что легко объяснялось явным бесстрастием натуры.

Второй мужчина оказался курчавым брюнетом лет тридцати пяти, на лице которого доминировал нос Жана Рено и чернели глаза Аль Пачино. Взгляд, задумчивый и немного ироничный, был размыт и, казалось, ни к чему конкретному не относился. Это был Дэвид Хейфец, медик экспедиции, только что приехавший. Арчибальд Тэйтон похлопал его по спине и вполне дружески спросил, почему он не отпустил бороду, как собирался? Хейфец ответил, что борода не делает козла раввином, и бросил внимательный, неожиданно сфокусировавшийся взгляд на миссис Тэйтон и склонил голову в лёгком поклоне.

Она тоже кивнула ему, как старому знакомому, но ничуть не обрадовалась.

На бледных щеках Винкельмана, как показалось Хэмилтону, при виде миссис Тэйтон проступил едва заметный румянец, но тут появилась его супруга, светловолосая женщина с волевым подбородком, и немец сразу занял Гриффина и Тейтона специальным разговором об особенностях начатого в прошлом сезоне раскопа. Он долго говорил об обнаруженных жертвенных закладах, выразив надежду, что здесь окажется что-то не менее интересное.

— Ага, диктерион, — насмешливо пробормотал Бельграно. Он незаметно подошёл снизу и сейчас, угнездившись у барной стойки, тянул что-то из высокого бокала.

Сарианиди весело хихикнул. Хейфец тоже улыбнулся.

— Причём тут публичный дом? А вам бы только шутить, Франческо. — Винкельман отмахнулся от наглого замечания итальянца и оживлённо продолжил. — Я заметил, что рядом на раскопе конструкция стен с пилястрами и нишами характерная для Месопотамии, на подобных стенах должны быть следы цветной штукатурки, если мы её обнаружим, это позволит сделать определённые выводы. — Винкельман великолепно говорил по-английски. — Я считаю, что две найденные при снятии верхнего слоя плиты — остатки столов для жертвоприношений, но без химического анализа ничего сказать нельзя.

— Подождите, появится Карвахаль, он вам и без химии всё сразу скажет, — усмехнулся Бельграно. — И наш дорогой Рене добавит.