Похоть (СИ) - Страница 35

— Не любите замужних женщин?

— Женщин — люблю любых, а вот их мужей нет, и перебегать дорогу Арчибальду Тэйтону не стану.

— Почему? Боитесь?

— Я же говорю, я давно не мальчик, — серьёзно глядя Аманатидису прямо в глаза, ответил Бельграно. — По молодости делать глупости простительно, но повторять глупости в зрелости — это чересчур. Сами знаете, «если красавица к тебе бросается, будь осторожен…»

— А какого вы мнения были о миссис Тэйтон?

Итальянец, возможно, от долгого общения в экспедиции с евреем Хейфецем, ответил следователю по-еврейски — вопросом.

— А какого мнения вы будете о женщине, которая возле туалета в гостинице пытается расстегнуть змейку на ваших джинсах?

— Проститутка.

— Вот и я так думал, господин Аманатидис, — точно обрадовавшись сходству их мнений, с лучезарной улыбкой заверил его Бельграно.

Аманатидис понял, что спрашивать доктора Болонского университета ему больше не о чем, а идти к Долорес Карвахаль — неприлично поздно. А вот нанести визит мсье Лану было ещё вполне допустимо. И Аманатидис, предварительно растолкав сонного Спироса Сарианиди и потолковав с ним, направился к Рене Лану. Француз тоже ещё не спал.

Приглядевшись к мсье Лану, Аманатидис подумал, что готов поставить десять против одного, что этот человек не убивал. Слишком интеллигентен. Слишком. Нет, интеллигенты тоже убивают, но — интеллигентно. Это убийство было диковатым для французского мсье.

— Следствие располагает некоторыми данными, согласно которым, вы часто встречались с убитой?

— Нет, — француз покачал головой, — миссис Тэйтон казалась мне особой несколько неуравновешенной и странной, я никогда не искал с ней встреч. Я женат, счастлив в браке, зачем мне такие приключения?

— Вы не искали с ней встреч. А она с вами?

Рене Лану вздохнул.

— Не будем говорить дурно о мёртвых.

— Понятно. Но вы, когда увидели убитую, вернулись в гостиную и закричали что-то о злом жребии. Это слышали все. Почему вы решили, что убийство — злой жребий этой женщины?

Рене Лану выглядел растерянным и смущённым. Он несколько минут мялся, но потом всё же с явной неохотой рассказал Аманатидису, что не так давно им повезло раскопать богатейшее захоронение, которое, однако, накрывало другое. В этом нижнем женском захоронении ими была обнаружена табличка с надписью на микенском языке, одном из диалектов древнегреческого. Это была эпитафия некой Галатее. «Из ничего жизнь снова возвращается в ничто, и злой жребий вдруг уничтожает в июне цветущую жизнь, и от неё, лежащей здесь, остаётся лишь одно пустое имя — Галатея». Вот он и вспомнил вдруг об этом. «Злой жребий вдруг уничтожает…»

— Странное совпадение, вы не находите? — осведомился Аманатидис.

Лану это находил. И был весьма изумлён. Но объяснить это совпадение рационально не мог. И ведь странно, что речь в эпитафии идёт об июне, а сегодня как раз тридцатое. Разве не странно?

— И фреска, которую обнаружил на раскопе диктериона дон Карвахаль, тоже очень странная. На ней у женщины — удивительное сходство с миссис Тэйтон. Мы все были в недоумении, — сообщил мсье Лану.

На просьбу мистера Аманатидиса показать ему фреску, Рене сопроводил его в лабораторию. Аманатидис несколько минут рассматривал картину, потом вернул её, ничего не сказав.

А что было сказать-то? Мистические совпадения случались и в жизни Аманатидиса, но он всегда видел в них только случайности. То, что убитая была весьма распутна и при этом похожа на какую-то древнюю шлюху из старого лупанара — ну и что из этого можно извлечь? Ничего. Из земли выкапывается древняя эпитафия — и под неё, как по заказу, находится покойница с таким же редким именем? Слишком фантастично, но чего на свете не бывает? И хотя две случайности подряд порождают некоторое сомнение в их случайности, скорее, в этом проступает какая-то нечитаемая закономерность, но в ведение полиции расследование подобных вещей не входит.

После этого Аманатидис распрощался с Рене Лану и устроился на кушетке в гостиной с паспортами археологов, решив пока поразмыслить на досуге. Он провёл время до полуночи достаточно продуктивно. Завтра надо расспросить Долорес Карвахаль, хоть он теперь ждал от этого разговора меньше, чем раньше. Если сестрица похожа на брата — из неё много не выжмешь. Необходимо поговорить с четой Винкельманов, и с Лоуренсом Гриффином. Но вот беда — о чём? Уточнённое время смерти давало им всем, включая Тэйтона, железобетонное алиби: без пятнадцати пять они видят её живой, а максимум через сорок пять минут она мертва. В начале шестого археологи впятером возвращаются на виллу. Миссис Тэйтон уже мертва? Всё это время её ищет Хейфец, но зайти в сад с другой стороны виллы не догадывается. Тут же мелькают и все остальные, но, как назло, те, кому нужно убить Галатею Тэйтон, имеют алиби, а не имеют его те, кому она и без того совершенно не нужна.

При этом хорошо проступила и личность жертвы Απ' έξω κούκλα κι από μέσα πανούκλα[10]. Бельграно назвал её проституткой, вежливый Карвахаль безмолвно сказал то же самое, интеллигентный Лану тоже не стал плохо говорить о мёртвых, стало быть, ничего хорошего о покойнице сказать не мог. Но мотивы убийства этой блудной дамочки не совпадали с возможностями. Аманатидис задумался. У него было странное чувство, что он уже прикоснулся где-то к истине. Истина… И познаете истину, и истина… сведёт вас с ума. Нет, истина сделает вас свободными. Это евангелие от Иоанна…

Аманатидис проснулся на рассвете. Оказывается, он так и уснул на кушетке в гостиной, хорошо, что Мелетия принесла ему плед, не то он бы замёрз ночью.

Археологи оказались ранними пташками, вилла медленно просыпалась. Бельграно не счёл произошедшее накануне убийство поводом нарушить режим дня и на рассвете бултыхнулся в бассейн, Винкельман, как обычно выбритый до синевы, спустился к завтраку минута в минуту.

Аманатидис внимательно рассматривал подозреваемых при свете дня.

Арчибальд Тэйтон, главный подозреваемый, помолодел на пять лет, выглядел свежим и отлично выспавшимся. Вчера Аманатидис дал ему около сорока, сегодня — чуть за тридцать. Лоуренс Гриффин казался таким же растерянным, как и накануне, Рене Лану явно успокоился. Спиридон Сарианиди был насуплен и препирался с кухаркой по-гречески, Рамон Карвахаль, внешне невозмутимый и безмятежный, всё же бросал порой беспокойные взгляды на сестру. Дэвид Хейфец был точно с похмелья, Стивен Хэмилтон, казалось, не спал ночь. Долорес Карвахаль выглядела точно так же, как вчера, и походила на икону Богородицы, Берта Винкельман тихо беседовала с мужем об анализе костяной пиксиды диаметром четыре дюйма, с рельефными изображениями лошадей, атакованных грифонами.

Аманатидис не стал терять времени и попросил синьорину Карвахаль уделить ему несколько минут. Долорес поднялась и прошла за следователем к дивану. Тут же были и остальные, но следователь попросил никого не мешать ему. Он мог бы увести Долорес в её спальню, но специально не сделал этого.

Начал он спокойно и уверенно.

— Скажите, где вы были, когда убили миссис Тэйтон?

Спина Рамона Карвахаля дрогнула, но на эту удочку Долорес, конечно, не попалась.

— Я не знаю точного времени убийства и не могу вам ответить.

— Простите, я забыл вам сказать. С пяти вечера до половины шестого.

Долорес на минуту задумалась.

— После обеда мы с братом, мсье Лану и синьором Бельграно были на верхнем раскопе. Обычно всё там работают до шести, но вчера приблизительно в пять двадцать брату позвонил мистер Хейфец и попросил нас всех прийти на виллу. Брат сразу сказал мсье Лану и синьору Бельграно, что надо идти, там нужна их помощь. Они ушли.