Похитители Плоти - Страница 11

Я спросил:

– Что сделать, например?

– Не знаю. – Джек повернулся и посмотрел в окно. Потом опять перевел взгляд на нас и едва заметно улыбнулся. – У меня неудержимое желание… обратиться непосредственно к президенту в Белый дом, или к начальнику штаба армии, шефу ФБР, в морскую пехоту или кавалерию, к кому угодно. – Он покачал головой, криво усмехаясь собственной решительности. – Майлз, я имею в виду вот что: нужен кто-то – неважно кто, лишь бы это был тот самый человек, который усвоил бы сразу и бесповоротно, насколько это важно. И я хочу, чтобы он, или они, сделали то, что нужно, без ошибки. А все дело в том, что человек, с которым я бы связался, даже если он выслушал бы и поверил мне, может оказаться совсем не тем человеком, который поступит наилучшим образом. В чем бы это ни заключалось. Но одно я знаю наверняка – это дело не для городской полиции. Это… – он опомнился, сообразив, что повторяется, и замолчал.

– Знаю, – откликнулся я. – У меня точно такое же чувство – что все надежды мира сосредоточены на нас.

В медицине иногда, в тяжелых ситуациях, ответ или ключ к решению возникает практически ниоткуда; видимо, это делается где-то в подсознании.

Я спросил:

– Джек, какой у вас рост?

– Метр семьдесят пять.

– Точно?

– Ну да. А что?

– А какой, по-вашему, рост у тела внизу?

Он внимательно посмотрел на меня, потом произнес:

– Метр семьдесят пять.

– А вес ваш какой?

– Семьдесят. – Он кивнул. – Да, примерно столько же весит и тело. Вы попали в яблочко: у него мои размеры и строение тела. Однако оно не очень похоже на меня.

– И еще. У вас есть штемпельная подушечка?

Он повернулся к жене:

– Есть у нас?

– Что?

– Штемпельная подушечка? Для экслибрисов.

– Да. – Теодора поднялась и подошла к столу. – Где-то тут есть. – Она нашла подушечку, Джек взял ее, потом из другого ящика вынул лист бумаги.

Я подошел к столу, и Бекки вслед за мной. Джек намазал краской подушечки всех пяти пальцев правой руки и протянул их мне. Я взял его кисть, придавил пальцы, старательно раскатывая каждый, к листу бумаги и получил полный ряд четких отпечатков. Потом я взял подушечку и лист.

– Пойдете, девушки? – указал я на дверь.

Они посмотрели друг на друга, их совсем не тянуло возвращаться к этому бильярдному столу, но и оставаться тут одним не хотелось. Бекки сказала:

– Не хочу, но пойду.

Теодора тоже кивнула.

Внизу Джек включил лампу над бильярдом. Она слегка покачивалась, и я придержал ее за абажур. Но пальцы у меня дрожали, и я только сделал хуже.

Все равно она качалась то в ту, то в другую сторону: яркий круг перемещался с одного края стола на противоположный, оставляя на мгновение гладкий лоб в полутьме. Создавалось впечатление, что тело немного шевелится. Я схватил кисть правой руки, сосредоточившись на ней и стараясь не смотреть на лицо. Я намазал краской кончики всех пяти пальцев, потом положил лист бумаги с отпечатками пальцев Джека на широкий борт бильярда, рядом с правой рукой тела. Поднял его руку, положил ее на белый лист и сделал отпечатки всех пальцев точно под отпечатками пальцев Джека.

Бекки застонала, когда мы увидели то, что вышло, да и всем нам стало не по себе. Потому что одно дело рассуждать о теле, которое никогда не было живым, о заготовке. Но совсем другое дело, затрагивающее что-то первобытно-глубинное в мозгу, когда эти рассуждения подтверждаются.

Никакого рисунка не было: было пять абсолютно гладких, непроницаемо черных кругов. Я старательно стер краску с пальцев, и все мы наклонились, столпившись под раскачивающейся лампой, и уставились на потемневшие кончики этих пальцев. Они были гладкими, как у новорожденного. Теодора тихо пробормотала:

– Джек, мне сейчас будет плохо.

Он обернулся, подхватил ее – она уже сгибалась пополам – и потащил наверх.

В гостиной я сказал Джеку, покачивая головой:

– Я знаю, как это правильно назвать. Это заготовка, которая не завершена и ждет окончательной доводки.

Он кивнул:

– Что делать? Вам что-нибудь приходит в голову?

– Конечно, – какое-то время я молча смотрел на него. – Но это только предположение. И если вы с ним не согласитесь, никто вас обвинять не станет, и я меньше всех.

– В чем дело?

– Не забывайте, это только предположение. – Я повернулся к Теодоре. Но если вы считаете, что не выдержите, не нужно пытаться, предупреждаю вас. – Я снова взглянул на Джека. – Оставьте тело там, где оно лежит, на столе. Сейчас вы пойдете спать, я дам вам снотворное. – Я посмотрел в сторону Теодоры. – А вы не ложитесь, не давайте себе засыпать ни на минуту. Каждый час, если сможете, спускайтесь в подвал и смотрите на это… тело. Если вы заметите хотя бы небольшие изменения, бегите наверх и немедленно будите Джека. Выведите его из дома – оба убегайте из дому как можно скорее – и приезжайте ко мне.

Джек какое-то время смотрел на Теодору, потом спокойно произнес:

– Если ты считаешь, что не сможешь выдержать, скажи «нет».

Она кусала губу, не поднимая глаз от дорожки на полу, потом встретилась взглядом со мной, с Джеком.

– Как это… будет выглядеть? Какие произойдут изменения?

Никто не ответил, и она опять опустила взгляд, покусывая губу. Свой вопрос она уже не повторяла.

– А Джек проснется? – вновь произнесла она. – Я смогу его сразу разбудить?

– Конечно. Ударите по щеке – мигом подскочит. Слушайте: даже если ничего не произойдет, разбудите его, если почувствуете, что больше не выдерживаете. Тогда можете вместе приехать ко мне на все остальное время, если захотите.

Она кивнула и опять уставилась в пол. Наконец она выговорила:

– Думаю, что смогу. – Она мрачно взглянула на Джека. – Раз уж я знаю, что смогу разбудить его в любой момент, думаю, что выдержу.

– Может, останемся с ней? – спросила Бекки.

Я пожал плечами.

– Не знаю. Наверное, не нужно. По-моему, оставаться должны только те люди, которые здесь живут, я не уверен, что иначе это сработает. Хотя не знаю, почему я так говорю; это только предчувствие, интуиция. Тем не менее я считаю, что здесь должны находиться только Джек с Теодорой.

Джек кивнул и, спросив взглядом согласия Теодоры, сказал: