Похититель сердец (ЛП) - Страница 26

Мы вернем нашу девочку.

— Плыви к скалам. Мы ведь не хотим дать им знать их о нашем присутствии, — говорю ему я, указывая на место вдалеке от их причала.

Горизонт поглотил солнце, погрузив нас во тьму, и это очень затрудняет навигацию. Кэш заглушает двигатель и выпрыгивает из катера, размышляя, к чему бы его привязать.

— Что это там? — спрашиваю я, указывая на что-то дальше по берегу. Кто-то волочит ногу и размахивает руками.

— Черт! Это Мона, — рявкает Кэш, бросаясь к ней.

Я выпрыгиваю из катера и кидаюсь вслед за ним. Какого черта она хромает?

Кэш добирается до нее первым, заключая в объятия. И тут я вижу, как позади него кто-то выходит из-за деревьев.

Парень делает шаг вперед. Ему на лицо падает лунный свет, и у меня в голове вспыхивает узнавание. Это мамин сын, Илай.

— Она моя! — ревет он и, вскинув руку, бросается на Кэша.

Я кидаюсь вперед, обхватываю его руками и падаю с ним на песок. Я прижимаю его к себе, нанося удар за ударом по лицу.

— Как насчет того, чтобы дать ей самой решать, где и с кем ее место? — рычу я, и до боли в костяшках пальцев бью его по лицу.

— Колт! — кричит Мона, и повернувшись, я вижу, что она приподняла голову Кэша себе на колени и держит ее в ладонях.

Илай что-то бормочет, давясь собственными зубами, а я подбегаю к Кэшу, проверяя, не ранен ли он.

— Илай ударил его ножом в спину, — всхлипывает она.

Я поворачиваю голову и вижу, что из ублюдка все еще течет кровь, затем возвращаю свое внимание к Кэшу.

— Я в порядке, — морщится Кэш.

— Тогда какого хрена ты лежишь здесь так, будто умираешь? Ты напугал нас до усрачки, — рычу я.

— Мне просто нравится вид.

Полусмеясь, полугримасничая, он смотрит на встревоженное лицо Моны.

— О, Господи, — восклицает она, наклоняясь и прижимаясь своими губами к его губам. Протянув руку, Мона притягивает меня к себе. — Я не могу поверить, что вы за мной приехали.

— Мы всегда за тобой приедем.

Я беру лицо Моны в свои ладони и целую ее губы, нос, щеки, веки.

— Давай, — говорю я ей, помогая им с Кэшем подняться.

— Моя нога, — вздрагивает она, глядя вниз на текущую из открытой раны кровь.

— Что случилось? — спрашивает ее Кэш.

— О боже, Кэш, Илай убил вашу мать, — плачет она.

Требуется пара секунд, чтобы до меня дошло, что она говорит. Меня захлестывает волна грусти при мысли о моей матери и ее любви к этому месту — к ее сыну Илаю. Этому ублюдку.

— Простите меня, — умоляет Мона.

— Это не твоя вина, — уверяю ее я.

— Кэш… — бормочет она, протягивая к нему руку. Он обнимает ее, прижимая к себе, как будто тонет, а Мона его спасательный круг.

Илай извивается на песке, как раздавленный червяк.

— Ублюдок, — рычу я. Я бросаюсь к нему, но Мона останавливает меня, схватив за руку.

— Нет, — качает головой она, затем ковыляет к большим, разбросанным по песку камням.

Взяв один размером почти со свою голову, Мона, прихрамывая, подходит к Илаю. Его дыхание затруднено, он кашляет кровью.

— Твое сердце принадлежит мне, — бормочет он.

— Твое место в аду. У тебя никогда не было сердца, вот почему ты украл Кларино, — усмехается она и с резким надломленным ревом изо всех сил бьет камнем Илая по голове. Затем снова и снова, пока у нее не устают руки. Багровые брызги заливают ее лицо и волосы, от очередного удара его череп с ужасным хрустом раскалывается, и теперь лицо Илая напоминает месиво из земли и мусора.

Его тело бьется в конвульсиях, нервы подергиваются, а затем он замирает. Кровь просачивается в песок, луна — наш единственный свидетель, приближается прилив, который смоет все улики.

Мы были правы. Убийца был родом из этого места — и сыном нашей матери, из всех гребаных людей.

— Что теперь? — спрашиваю я, желая перекинуть Мону через плечо и умчаться с ней домой, запереть ее там навечно, но она не моя пленница, и вообще не пленница, ни сейчас, ни когда-либо еще.

— Теперь мы освободим всех остальных. Пришло время положить конец правлению моего отца, — говорит она мне, сильная и уверенная в себе, несмотря на то, что выглядит так, словно ее сбил грузовик.

МОНА

Когда я разбила камнем череп Илая, и его теплая кровь окропила мою кожу, словно награда за то, что я наконец-то добилась справедливости для Клары, по моему телу разлилось спокойствие.

Все те ночи, что я лежала с ним, и он прикасался ко мне этими руками, которыми лишил жизни мою сестру…Я никогда не прощу ему того, что он у меня забрал. Покончить с его жизнью было слишком милосердно. Мне следовало запереть его в отцовской тюрьме и оставить там гнить.

— Эта рана выглядит просто ужасно. Нам нужно будет ее перевязать. — Колт хмуро смотрит на мою ногу, из открытой раны все еще сочится кровь.

— Моя мать заключена в темницу отца. Нам нужно освободить ее и найти Клаудию.

— Кто такая Клаудия? — спрашивает Колт, срывая с себя рубашку и наклоняясь, чтобы перевязать ею мою ногу.

— Она была подругой Клары, — кивает Кэш. — Той, что помогла Кларе добраться до острова и обратно. Показывай дорогу.

— Моему отцу не слишком понравится, что вы здесь.

— Это его проблема, а не наша, — Колт подхватывает меня на руки, как жених невесту. — Позволь мне немного тебя понести. Ты выглядишь так, словно вот-вот упадешь в обморок.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что любишь меня, — шепчу я. На его лице сменяется множество эмоций. — Это ведь и есть любовь, верно? Дуновение твоего аромата, сила твоей хватки, вкус твоих губ.

Я провожу ладонью по его щеке.

— Сквозь тьму здесь виден свет…, — я кладу руку себе на сердце. — Я чувствую, что ты живешь здесь.

— А я чувствую тебя повсюду, — говорит он, на мгновение закрывая глаза. — Я ни на что не поменяю это чувство.

— Тебе и не придется. Я твоя, — выдыхаю я. Повернув голову, я протягиваю руку и сжимаю ладонь Кэша. — Я принадлежу вам обоим. Мы принадлежим друг другу.

Как и следовало ожидать, мы застаем моего отца в церкви, планирующим мое очищение.

Когда я вхожу с растрепанными волосами, свисающими по плечам мокрыми прядями, вся в синяках и порезах, окрашивающих мое лицо в целый калейдоскоп цветов, он потрясенно распахивает глаза. Моя одежда изодрана в клочья, вокруг голени обмотан пропитанный насквозь кровью кусок рубашки.

Отец обходит свою скамью и останавливается, когда вслед за мной в церковь входят две мои родственные души, высокие, окровавленные и угрожающие, словно атакующие волки, готовые разорвать его на куски.

— Тебе это с рук не сойдет, — произносит он, сжимая кулаки.

Я киваю головой, отдавая команду, и мои волки набрасываются на него, без особых усилий повалив моего отца на землю.

— Это не так просто, как избивать маленьких девочек, да, отец? — язвительно говорю я.

Его выволакивают на улицу со связанными за спиной руками, как преступника, каковым он и является. Я рада тому, что нас скрывает покров ночи.

Когда мы возвращаемся к их катеру, Кэш с Колтом втаскивают отца на борт, а затем поднимают меня и уводят судно так далеко от острова, чтобы нас никто не увидел и не услышал.

— Я не враг, Мона, — мой отец пытается вырваться из своих пут, сделанных из церковного балахона.

— Нет, враг, — рявкаю я.

— Почему ты относишься к этому как к войне? — рычит он.

— Потому что это она и есть, — огрызаюсь я. — Я борюсь за свою свободу. Твоя вера — не моя.

— Когда свет померкнет, кто спасет тебя, если у тебя не будет веры?

Он искренне верит в то, что вырывается у него изо рта.

— Я не боюсь темноты, — качаю головой я.

— А стоило бы.

— Я не боюсь ее, потому что я сама тьма. Ты вынудил меня ею стать.