Похититель сердец (ЛП) - Страница 13

В общении с мужчинами Клара была нервной, невинной и осторожной. Я был первым человеком, которого она поцеловала. Не думаю, что подобное относится к Моне. Несмотря на ее юный возраст, в ней чувствуется зрелость. Я роюсь в воспоминаниях, пытаясь вспомнить, сколько ей сейчас.

— Восемнадцать, — произношу я вслух, когда меня, наконец, осеняет.

— Что? — замирает она.

— Вчера был твой День рождения.

Мне это известно только потому, что он в тот же день, когда было найдено тело Клары.

— Откуда ты это знаешь? — затаив дыхание, говорит Мона, и в уголке ее рта остается капелька Нутеллы.

Мой взгляд падает на ее цепочки.

— Так вот как вы познакомились с Кларой? Она пришла к тебе, чтобы их купить? — спрашивает Мона, сжав в руке подвески в виде сердечек.

— Я встретил Клару не здесь, — сообщаю ей я и, взяв кусочек бекона, кусаю его.

Она распахивает глаза. Ставит банку на стол, и Колт протягивает руку, чтобы стереть каплю с уголка ее рта, от чего Мона делает резкий вдох. Колт засасывает в рот подушечку большого пальца и нараспев произносит:

— Мммм, и впрямь волшебно.

Внутри меня неожиданно взрывается вспышка ревности и возбуждения.

— Пойдем, — перебиваю его я, и в воздухе между всеми нами сгущается напряжение. — Давай прокатимся.

— Прокатимся?

— Ах, ты никогда раньше не ездила на машине.

— Нет…, — в изумлении выдыхает она.

— Что ж, в этой поездке с тобой произойдет много нового, — подмигивает ей Колт, и я хмуро смотрю на него.

Обычно он не такой игривый.

— Что? — искренне озадаченно спрашивает он.

— Ничего, — качаю головой я.

Вообще ничего. Просто прошло слишком много времени с тех пор, как я видел в его глазах жизнь. Мне это нравится.

— Надень это — Колт бросает к ногам Моны кроссовки.

— Чьи они? — спрашиваю я, приподняв бровь.

— Аннемари заполнила всю гардеробную, пока проводила здесь время, — ворчит он.

Из всех женщин Аннемари была единственной, максимально близкой к тому, чтобы стать девушкой Колта. Он был угрюмым ублюдком, которого заботило только построение своей империи, где он мог бы восседать на троне и играть в Бога.

— Вау, какая прелесть, — восхищенно говорит Мона, обходя «Мерседес» Колта — одну из многих принадлежащих ему машин.

— Прелесть? — хмыкает Колт и, открыв для нее дверь, садится за руль, а я забираюсь на пассажирское сиденье.

Когда он заводит двигатель, Мона издает негромкий испуганный звук. Я наклоняюсь назад, чтобы пристегнуть ее ремнем безопасности, и моя рука касается ее груди. Мона ахает, и наши взгляды встречаются. Она чувствует напряжение, притяжение. Черт, я не могу думать о ней в таком смысле. Это омерзительно…неправильно.

— Спасибо, — говорит она мне, облизывая языком губы.

«Черт. Черт. Черт».

МОНА

Шум и люди — их сотни, бетонные здания и дороги… все так бросается в глаза. На улицах оживленно, кажется, что все куда-то спешат. Куда все направляются? Это ошеломляет.

— Пойдем, — говорит Колт, положив руку мне на спину, этот жест защищает меня от окружающего нас хаоса.

Мне это нравится. Я протискиваюсь между ними двумя, загораживаясь ими, как щитом. Кэш открывает стеклянную дверь и проводит меня внутрь здания, над которым красуется вывеска с их фамилией: «Ювелирные украшения братьев Уорд».

— Вау, — выдыхаю я, любуясь открывшимся передо мной зрелищем — сверкающие блестки, украшения самых разных цветов, куда ни кинь взгляд.

— Давай пройдем в мой кабинет, — распоряжается Кэш, оттаскивая меня подальше ото всей этой красоты.

— Кэш — коллекционер блестящих вещиц, — шепчет мне на ухо Колт, как только мы оказываемся в офисе Кэша.

От этого контакта по моей нервной системе пробегает заряд энергии. Кажется, Колт понимает, что вызывает во мне какую-то реакцию. Об этом говорит его взгляд и изгиб губ, только разжигая внутри меня и без того жгучую потребность.

Это что-то новое — что-то, что я не могу контролировать. Кажется, мне это нравится.

— Что думаешь? — спрашивает Кэш и, повернувшись, вытягивая перед собой руки.

Он гордится своими сокровищами — и так и должно быть. За освещенным стеклом разложены огромные цветные камни, которые искрятся от падающего на них света.

— Я коллекционирую редкие драгоценности. Думаю, именно это и привлекло меня в твоей сестре.

Он улыбается, и это не похоже на улыбку Колта. Она нежная и дружелюбная. В нем есть теплота, которой не хватает Колту.

При упоминании о Кларе мое сердце замирает.

— Ты упомянул, что встретился с ней не здесь. Что ты хотел этим сказать?

Я провожу пальцами по стеклу, отчаянно желая взять камни и рассмотреть их повнимательнее.

— Позволь мне начать с самого начала, — говорит он, сидя за огромным письменным столом, занимающим центральное место в комнате.

Колт садится на кожаный диван у задней стены и похлопывает по месту рядом с собой.

— Я постою, — прищуриваюсь я, взглянув на него.

Он самодоволен, но чему-то глубоко внутри мне это нравится. Я чувствую к нему притяжение, с которым борюсь из принципа.

— Тогда начинай с начала, — говорю я, глядя на Кэша.

— Когда нам с Колтом было по четыре года, наша мать познакомилась с кем-то с вашего острова. Он называл себя миссионером.

Как рассказывала мама. Я ловлю себя на том, что, когда Колт подается вперед, я придвигаюсь ближе к столу.

— Он болтал всякую хрень о грешниках и тех, кто может возродиться во имя Господа, о прощении — обо всей этой сектантской чуши, в которой убеждает себя ваш народ, — усмехается Колт.

В его тоне слышится ненависть. По моей спине пробегает холодок и оседает в моем сердце.

— Мы не все мыслим одинаково, — защищаюсь я, и его пристальный взгляд прожигает меня насквозь.

— Наша мать была несчастлива с нашим отцом. Он был тем еще ходоком и работал не покладая рук, — вставляет Кэш, отвлекая мое внимание от Колта.

— Что вы подразумеваете под словом “ходок”?

— Он трахал женщин, которые не являлись нашей матерью, — ворчит Колт, сосредоточившись на чистке своей штанины.

— Трахал? — я ощущаю вкус этого слова на своем языке.

И Кэш, и Кольт ерзают на своих местах и впиваются в меня своими горящими глазами.

— Это означает половой акт, — уточняет Кэш.

— Оу. — Я чувствую, как мое лицо заливает румянец.

— А он не мог просто взять себе других жен? — спрашиваю я, хотя мне бы не понравилось, будь у моего мужа больше одной жены.

— Мы здесь этим дерьмом не занимаемся, — огрызается на меня Колт.

— Прости, — хмурюсь я. — Просто, если я выросла c осознанием этого, не значит, что я согласна с обычаями, которых придерживается мой отец.

— Твой отец — мерзость. Он не более чем лидер культа, у которого есть стадо овец, слушающих его бредни

— Хватит, Колт, — рявкает Кэш, хлопнув ладонью по столу.

— Мы не против менажей, Мона. Но это нечто сокровенное, согласованное всеми сторонами, а не навязываемое женщинам, которые не имеют права голоса в этом вопросе.

— Менажей?

Колт встает, изливая на меня свою сущность и окутывая меня своей аурой.

— Это когда мы вдвоем обладаем твоим телом, чтобы доставить тебе невообразимое удовольствие.

Я сглатываю наполнившую мой рот слюну. У меня перехватывает дыхание, и между бедер возникает боль. Он нависает надо мной, его губы совсем близко.

— Как и сказал Кэш, — он отстраняется, и я постепенно прихожу в себя. — Все стороны должны этого хотеть.

Это что в его голосе? Юмор? Черт возьми, он…как там он тогда сказал? Придурок.

— Как бы там ни было, вернемся к нашей истории, — откашливается Кэш. — Тогда твой отец еще не был главным. Как только это произошло, он запретил людям покидать остров в качестве миссионеров. Он больше не хотел, чтобы туда приезжали посторонние — там должны были быть только чистокровные дети, которых с рождения растили на острове, чтобы никакие внешние влияния, рассказы и правда не портили его идеальную жизнь, — заканчивает Кэш, и за ним подхватывает Колт.