Похищенная, или Красовица для Чудовища (СИ) - Страница 8

Девушку не покидало ощущение нереальности происходящего. Разве могла она уехать? Сейчас, когда наступал переломный момент не только в её судьбе, но и в судьбе Галена. Мишель не переставала верить, что дороги их жизней в будущем обязательно пересекутся, но, кажется, с последним поцелуем матери и прощальной улыбкой отца вера её оставила.

А следом ушла и надежда.

Шумные потоки людей, точно беспокойные воды Мэйфи — илистой реки, разделявшей владения Беланже и О’Фарреллов, огибали их, ни на секунду не замедляя своего движения. Пассажиры спешили исчезнуть в тёмных зевах вагонов, поторапливаемые гудками готовящегося к отправке поезда.

— Мы будем скучать, милая. — Аделис трепетно сжала руку дочери в своей руке, после чего вложила в раскрытую ладонь, оттенённую кружевом митенки, конверт с письмом, предназначенным для дяди Эмерона. В который раз напомнила о том, чтобы Мишель не забывала им писать, рассказывала о любой мелочи, которая покажется ей достойной внимания и интересной.

«Другими словами, ни о чём», — угрюмо заключила про себя девушка, представляя однообразные дни в обществе родственников.

Даже после того как в сердце погас последний лучик надежды, Мишель продолжала, уже по инерции, скользить взглядом по безликой массе людей, топтавшихся на перроне. А поднявшись по ступенькам, перед тем как скрыться в вагоне, не сдержалась и обернулась.

Выхватила из толпы улыбающиеся, немного грустные лица отца и матери, зевающего во весь рот Бернса — слуги, озаботившегося судьбой дорожного сундука, уже дожидавшегося свою хозяйку в купе. Чуть поодаль Мишель заметила какого-то верзилу, энергично размахивающего шляпой, и пышнотелую даму в ядовито-зелёном капоре, держащую на руках крикливый свёрток — младенца. А за ней тенью двигался…

Мишель вздрогнула, растерянно моргнула. На какой-то миг ей почудилось, будто в толпе мелькнула высокая фигура Галена. Но видение, наверняка спровоцированное желанием ещё хотя бы раз встретиться с любимым, тут же рассеялось. Молодого человека нигде видно не было.

Её попросили не задерживаться и не задерживать пассажиров, что поднимались следом. Вздохнув печально, Мишель из тамбура направилась в своё купе. Уронив саквояж на стёганое сиденье, девушка приникла к окну. И, пока махала родителям и даже, кажется, им улыбалась, пожирала глазами перрон, выискивая среди сонма незнакомых лиц лицо того единственного, который был для неё всем.

Колдунья сказала, она станет для Галена его воздухом, смыслом его жизни. Пока же Гален наполнял смыслом только её собственное существование.

А без него и жизнь будет не в радость.

Мягкий толчок, поезд тронулся, стремительно набирая скорость. До боли закусив губу, чтобы не расплакаться (сидящий напротив мужчина и так бесцеремонно на неё пялился, нечего привлекать к себе ещё большее внимание), Мишель рухнула на сиденье. Прикрыла глаза, чувствуя, как одна непрошенная слезинка всё же сползла по щеке.

— Вот, держите, — настырный сосед зачем-то сунул ей в руку платок.

Девушка шмыгнула носом и изобразила нечто, лишь отдалённо напоминающее благодарную улыбку.

Выдавила из себя:

— Спасибо, — и неловко скомкала платок, из-под опущенных ресниц украдкой разглядывая незнакомца.

Средних лет, коренастый, в сером костюме в клетку и широком галстуке, темневшем на фоне кипенно-белой рубашки. Было в чертах его лица что-то неуловимо знакомое. В низком, чуть хрипловатом голосе. Наверняка тот ещё любитель табака.

— Мы с вами раньше не встречались? — помимо воли вырвались слова.

Мишель мысленно прикрикнула на себя. Матушка пришла бы в ужас, услыхав столь бесцеремонный вопрос, прозвучавший из уст юной леди.

— Я бы такую красавицу точно запомнил, — усмехнулся в смоляные усы мужчина, и Мишель невольно поёжилась под его тяжёлым, липким взглядом.

Стала мысленно прикидывать, как долго ей придётся изнывать в компании этого нахального джентльмена, продолжавшего бесцеремонно её рассматривать, и поёрзала на сиденье.

Ёрзала Мишель аж до следующей станции и едва не вскрикнула от радости, когда незнакомец, нацепив на голову широкополую соломенную шляпу (только сейчас девушка заметила, что путешествует он налегке), поднялся.

Хотела уже с ним попрощаться, когда мужчина огорошил её словами:

— Нам пора, мисс.

— Пора… куда? — Девушка настолько опешила, что даже не сообразила, что её тянут за руку.

— Домой к хозяину, — хищно осклабился пассажир.

Теперь он казался Мишель ещё более неприятным. Отталкивающим, опасным.

— Что вы несёте?! К какому… — восклицание оборвалось, сменившись сдавленным всхлипом.

Незнакомец резко притянул девушку к себе, сорвал мешочек-кулон с землёй Лафлёра, длинный шнурок которого в несколько раз овивал тонкое девичье запястье. Мишель опомниться не успела, как его заменил новый. Такой же крохотный, полный напитанной древней Силой земли.

Чужой земли.

Беланже поняла это по неприятной дрожи, прокатившейся по телу. По тошнотворному ощущению, тугим комком застрявшему в горле.

Пыталась стянуть с себя нежеланный подарок, но пальцы не слушались. Как и ноги, которые теперь казались ватными, а язык и вовсе не желал шевелиться, казалось, намертво прилип к нёбу.

— Вот вы и познакомились с магией того места, которое вскоре станет вашим временным пристанищем. А может, и постоянным. — Мужчина заботливо поправил витой шнурок на запястье пленницы и сказал: — Пойдёмте, мисс. Экипаж уже ждёт нас. А мой заказчик ждёт свой подарок, — рассмеялся собственной шутке и щёлкнул пальцами.

Умирая от страха и паники, взывая в мыслях о помощи, Мишель, словно дёргаемая за ниточки марионетка, покорно последовала за своим похитителем.

Всё, что происходило дальше, вплоть до самого вечера, сохранилось в памяти Беланже урывками. Будто во сне, не чувствуя собственного тела, с помощью незнакомца она забралась в коляску, запряжённую парой гнедых лошадей. Сидела смирно, не способная ни слово выронить, ни пошевелиться. Кусая в панике губы, молча следила за тем, как здоровяк-негр, выше их Бернса аж на целых полтора фута, пробираясь сквозь движущуюся навстречу живую массу, точно пушинку несёт на плече её дорожный сундук.

При виде слуги, торопящегося занять место на козлах, на Мишель нахлынула новая волна отчаяния. Где это видано — похищать девушку, да не какую-нибудь бродяжку, а высокородную леди, средь бела дня! Кому она могла понадобиться? Зачем?!

В Анделиане никого и никогда не похищали. Чужие рабы считались неприкосновенными. К белым голодранцам, как пренебрежительно отзывались на Юге о простых горожанах и фермерах, не владеющих обширными участками земли, относились ровно с той долей уважения, какое они заслуживали. То есть никому и в голову не могло прийти словом или взглядом оскорбить фермерскую дочку или, допустим, приказчицу бакалейной лавки. А уж местную аристократию, к коей принадлежала семья Мишель, и вовсе боготворили. И к дочерям плантаторов испытывали трепетное почтение.

Никто бы и никогда не посмел обидеть леди, зная, что даже за опрометчиво обронённую фразу, задевающую честь аристократки, придётся расплачиваться кровью. Родственники девушки могли вызвать обидчика на дуэль, если он был равен ей по положению. В остальных случаях негодяя ждал арест и постыдное наказание — прилюдная порка плетьми.

И вот её не просто оскорбили. Её наглым образом похитили! Представительницу одной из самых знатных фамилий графства при помощи магии превратили в беспомощную тряпичную куклу, коей Мишель сейчас себя ощущала, и теперь увозят непонятно куда и непонятно зачем.

Немного, самую малость, успокаивала мысль, что дядя и тётя, предупреждённые телеграммой, будут ждать её. И, когда вечером Мишель не сойдёт с поезда, несомненно, поднимут тревогу. Сразу сообщат родителям. И тогда на поиски Мишель отправят каждого раба от Нью-Фэйтона до Доргрина, каждую гончую. Да и многочисленные поклонники девушки, те же О’Фарреллы, землю будут носом рыть, лишь бы её найти. Если понадобится, отец с матерью и к колдунам обратятся, только бы выяснить, куда подевалось любимое чадо.