Похищение свободы - Страница 83

— Этот вопрос исчерпан, — заявил председатель и, как показалось Луишу, облегченно вздохнул. — Господин Бранку, пожалуйста, расскажите теперь нам о грунтовых водах.

Луиш от неожиданности вскочил, но, прежде чем успел открыть рот, вмешался Каяну:

— Я возражаю! Мы не можем заслушивать заинтересованное лицо в качестве нейтрального специалиста.

— Однако господин Бранку является…

— Совладельцем бурового общества, — подсказал Каяну. — Я наводил справки: он владеет частью капитала.

— Пять процентов для такой фирмы почти что ничего, — произнес Луиш и обратился к своему противнику: — Но вы правы: я заинтересован в бурении скважины. Это же моя профессия — орошать землю, чтобы ее можно было обрабатывать.

— И кто же будет это делать?

— Каждый, кто заключит с нами договор.

Каяну зло усмехнулся:

— Вы имеете в виду тех, у кого есть деньги?

Капитан-лейтенант постучал по столу:

— Господа, так мы не сдвинемся с мертвой точки! Слово предоставляется господину Бранку.

— Итак, как мы уже выявили на примере с трубами…

— Дешевый трюк, — перебила его Жозефина. — Цыгане в цирке показывают фокусы получше.

— Я понимаю причину вашего недоверия, но факт остается фактом…

— Прекрасно, что вы начинаете понимать нас, — констатировал Каяну. — Большинство деревни против, даже если вы все встанете на голову. — Он выпятил нижнюю губу и переводил взгляд своих глубоко сидящих глаз с одного на другого.

Председательствующий некоторое время молчал.

— Давайте придерживаться сути дела, — снова напомнил он о себе. — Кое-кто видит смысл революции в ликвидации всего, что ему не нравится, — добавил он внушительно, — и не только у вас. На флоте тоже существовало такое направление. Представьте, кое-кто из унтер-офицеров весной намеревался уничтожить наши подводные лодки, поскольку им они не нравились. Их поддержало «демократическое» большинство… под тем предлогом, что они стране не нужны.

— А для чего они вам все же нужны? — уточнил Каяну.

Все молча уставились на него. Наконец в тишине прозвучал голос Пату:

— Каждому известны значение и роль нашего флота.

Капитан-лейтенант взял себя в руки и обратился к Каяну:

— Я сам подводник и мог бы вам это объяснить, но ведь мы собрались здесь совсем для другого.

— Подводные лодки, — высказался Пату, — являются гордостью флота.

— Почему же? — спросил Каяну.

— Потому что это чудо техники.

— Помолчи, — посоветовал Маркеш другу.

Все старались уйти от темы, как это бывает в тех случаях, когда уже ничего нельзя спасти. Луиш рассматривал рисунок на настенном коврике, как будто именно там надеялся найти спасительную идею. Но нет, голова была по-прежнему пуста, и, чтобы вернуться к теме разговора, он заметил:

— Во всяком случае, цель бурения нам более понятна, чем предназначение подводной лодки.

Председательствующий с ехидцей поинтересовался!

— А больше вы нам ничего не хотите сообщить?

— Вот разве что, господин Салема… — Людей, носивших какой-нибудь титул, Луиш предпочитал называть по имени — это казалось ему более демократичным. Потом он решил закурить сигарету, чтобы хоть немного заглушить голод. И вдруг, словно следуя внезапно пришедшей ему в голову мысли, он обратился к противной стороне: — У меня предложение… Поскольку вы верите только в то, что можно лицезреть собственными глазами, за исключением разве что господа бога…

— Оставьте религию в покое, — предупредил его Маркеш. — Нам и без того достаточно трудно.

— Рядом со скважиной есть старый колодец… Измерьте в нем уровень воды сейчас, а еще раз по окончании буровых работ. Если уровень понизится, то есть вы окажетесь правы, обязуюсь засыпать скважины за счет фирмы.

— Ну вот, — воскликнул капитан-лейтенант, — наконец-то появилось дельное предложение!

Жозефина надула щеки:

— В этом что-то есть… А вы дадите нам письменное обязательство?

— Конечно, — ответил Луиш, выпуская изо рта сигаретный дым.

Против такого предложения возразить им нечего. Если они боятся за свою воду, они должны с ним согласиться, но если они не хотят, чтобы у Пату была вода, то это сейчас же выяснится. Они должны раскрыть свои карты, ведь он припер их к стенке, хотя не чувствовал при этом никакого удовлетворения.

Противная сторона пошепталась, а затем Каяну сказал:

— Просим объявить перерыв. В обсуждении этого вопроса должна принять участие вся деревня.

Когда они вышли во двор, освещенный косыми лучами заходящего солнца, Шуберт набросился на Луиша:

— Вы что, всерьез думаете, что я это подпишу? Кто может дать гарантии, что уровень воды останется прежним?

— Мы можем их дать. Но если даже вы сомневаетесь в этом, то чего ждать от них?..

— Гарантии и ответственность — это не одно и то же! Дружище, представьте себе, каковы могут быть последствия: триста пятьдесят тысяч эскудо окажутся выброшены на ветер, а это, считай, половина стоимости бурильной установки.

Послышалось тарахтение, и вот уже возле вышки, где расхаживали солдаты, остановился мотоцикл Михаэля о Грасой на заднем сиденье. Не торопясь они сошли с мотоцикла, словно намереваясь показать деревенским жителям свое превосходство.

— Мартин, мы должны пойти на риск.

— Почему это «мы»? Меня никто ни о чем не просил. Это ваша инициатива, вы и должны нести ответственность за названную сумму.

— Пожалуйста! Моя доля капитала…

— Ее не хватит даже на то, чтобы покрыть неустойку. А если здесь нас постигнет неудача, то мы с вами — банкроты! — Шеф хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег: — Нет, пора кончать. Так работать нельзя. Это же сумасшествие какое-то! Так и здоровье подорвать недолго… Придется собирать вещи и возвращаться в Германию.

— Отец, не теряй головы после первой же неудачи, — посоветовал Михаэль.

— После первой неудачи? Я, наверное, тебя неправильно понял? Что еще должно произойти? С меня хватит, я и так долго держался. Остается только, чтобы они меня убили! — И он показал на крестьян, на «мерседес». — Знаешь, если не уверен в собственной безопасности, пора упаковывать чемоданы и сматываться.

Граса поднесла руку ко рту и закусила зубами палец, чтобы не закричать от испуга, охватившего ее при мысли, что самый дорогой для нее в этом мире человек вдруг покинет ее.

— А что будет с ней? — задал отцу вопрос Михаэль. — Она же не может уехать…

Подошел Марью — он беседовал с буровиками.

— Они считают, что это хорошее решение, — сообщил он. — Энрике полагает, жители деревни согласятся.

— А, — махнул рукой Луиш, — от крестьян можно всего ожидать.

— Наконец-то и до тебя кое-что стало доходить, — прошептала Граса на ухо отцу, — Любить бедных и находить с ними общий язык — это различные вещи…

Он взял ее за руку, но она вырвалась:

— Справедливость, социализм — болтовня все это…

— Для меня это не болтовня.

— Конечно нет, — сказала она сдавленным, чуть ли не плачущим голосом. — Полутора лет тебе не хватило, чтобы убедиться, куда все это ведет… И я знаю почему. Знаю, чего ты ждешь от революции: она наконец-то решит все твои проблемы!

— Что за проблемы? — спросил Марью.

Граса повернулась к нему и, задыхаясь, горя желанием освободиться от всего, что ее так угнетало, выпалила:

— Когда не надо казаться умным, деятельным, каким он, собственно, никогда не был! Когда не надо больше никого из себя изображать! Когда не надо бороться с конкуренцией, поскольку ее не будет… Всего, что его так или иначе тяготит, не будет при социализме, поэтому не надо никуда рваться, делать больше, чем другие, можно оставаться обычным середнячком! — Она резко обернулась к Луишу и бросила ему в лицо: — Не правда ли, это твоя самая большая мечта? А когда из этого ничего не получается, ты устремляешься навстречу беде и тащишь за собой нас.

Она замолчала и лишь прерывисто дышала, испытывая удовлетворение от того, что выплеснула все накопившееся у нее на душе. Но Луишу казалось, что устами дочери говорила Изабел, с ее расчетливым умом, видением мира, самоуверенностью, деловитостью…