Похищение - Страница 23

Рябой согласно кивнул и поинтересовался:

— Костыль уже обо всем предупрежден? Знает, что ему нужно делать?

— Нет еще. С этим спешить не надо, — объяснил Шевчук. — Может на радостях выболтать кому-нибудь в камере. А там есть подсадные утки. Я и то в нашем заведении не всех знаю.

— Понятно, — снова кивнул Рябой. — А когда проинструктируешь?

— Накануне суда, в ночь, как заступлю на дежурство, — ответил Шевчук. — Все будет сделано как надо, можете быть уверены! Вы, главное, готовьте валюту, — снова повеселев, самодовольно произнес охранник, всем видом показывая, что не сомневается в конечном успехе.

Уверенность Шевчука передалась и его заказчику.

— За этим дело не станет, — не замедлил с ответом Рябой. — Вторую половину получишь на следующий день, как освободим Костыля! «Хрен ты у нас больше получишь, — про себя усмехнулся он, так как знал, что на сходке было решено „кинуть“ охранника. — Итого, что получил, тебе хватит с избытком!»

Но тюремщик оказался хитрее, чем они предполагали.

— Нет, так дело не пойдет! — твердо заявил Шевчук. — Мне что же, бегать потом за вами? Или все получу сполна, или играем отбой!

А ты хочешь получить все авансом? — не скрывая злости, спросил Рябой. — Нет! Сначала стулья, а потом расчет!

Однако Шевчук был непреклонен.

— Вот мои условия, — объявил он, тяжело глядя на того, кто хотел его надуть. — Ваш человек передает мне оставшуюся половину, перед тем как заступлю на дежурство. Если этого не сделаете, то все отменяется! — он немного подумал и добавил: — Аванс я тогда вам верну за вычетом того, что пришлось потратить на подмазку.

— Ладно, пусть будет по-твоему, — понимая, что обмануть ушлого тюремщика не удастся, сдался Рябой. — Получишь свои бабки! Но смотри, если подведешь, — лицо его исказилось от злобы. — Мы ведь тебя и под землей достанем!

Среди заключенных в камере, где находился Башун, царила предгрозовая атмосфера. К ним поместили новенького — рыхлого лысого мужчину средних лет, о котором стало известно, что он бывший воспитатель интерната и осужден как педофил. Блатные, которых здесь было большинство, о чем-то шушукались, враждебно поглядывая на растлителя детей, который пугливо забился в дальний угол в предчувствии расправы. Ему было известно, что таких, как он, презирают даже зеки, и пощады от них ждать не приходится.

«Опустить задумали, петуха из него сделать, — догадался Башун. — Так ему и надо, падле! Значит, ночью устроят представление — еще одним гомиком станет больше, — мысленно усмехнулся он, но тут же обеспокоился. — Не нужен мне этот скандал. Чего доброго, гад загнется, и следствие над всеми учинят!» С тех пор, как Башун узнал, что суд уже назначен и близится побег, будучи любителем таких забав, он перестал принимать в них участие — опасался осложнений.

Последние дни Костыль жил в ожидании инструкции, что ему надо делать, но ее все не было. От внутреннего напряжения у него пропал аппетит, и он, постоянно испытывающий голод, с трудом заставлял себя поесть. «Не хватает еще, чтобы ослаб. Силенки нужны для побега! А он, чую, состоится, — подбадривал он себя. — Я нужен Седому для дела. Поэтому уж он расстарается!»

Костыль не ошибся. Когда закончился ужин и тюрьма стала погружаться в сон, блатняки схватили несчастного педофила и стали над ним издеваться. Сначала они поставили его к параше и по очереди на него помочились, затем заставили убрать вонючую лужу, и подонок молча терпел. Но потом его стали избивать, и он истошно завопил, а когда нагнули и спустили штаны, орал уже так, что мог разбудить мертвого.

Тюремщики знали, что делают с педофилами, и обычно не принимали мер для защиты негодяев, но тут вынуждены были вмешаться. В камере появились охранники. Блатные сразу отпрянули от своей жертвы и с невинным видом уселись на свои места.

— Что случилось? Из-за чего шум? — равнодушно спросил сухопарый пожилой охранник, хотя вид избитого педофила, все еще стоящего со спущенными штанами, вполне красноречиво говорил сам за себя.

— Да этот сученок на параше засиделся. Решил, что у себя дома, — нарушив всеобщее молчание, с ухмылкой ответил коренастый рецидивист, весь исколотый похабными татуировками. — Пришлось стаскивать с нее силой. Ну дали пару раз, чтоб не сопротивлялся!

— А ты чего скажешь? — с откровенным презрением бросил охранник пострадавшему. — Почему разорался? Штаны-то натяни, пакостник!

— Переведите меня в другую камеру! — визгливо взмолился педофил. — Сами видите: здесь меня убьют!

— Может, тебя в детскую колонию поместить? — Язвительно ответил охранник. — Ничего, терпи, коли заслужил, не подохнешь! А вы, гаврики, — для порядка одернул он блатных, — не слишком усердствуйте. Ишь, как распустились! Заключенный Башун! — повернувшись к Костылю, скомандовал он. — Вставай и руки за спину! Пойдешь к старшому.

— А я-то тут при чем? — растерянно пробормотал Башун поднимаясь. — Нужна мне эта мразь! Я к нему даже не прикасался!

— Отставить разговорчики! — по-военному прикрикнул на него сухопарый. — Пойдем, начальник разберется!

«Неужели они что-то пронюхали о подготовке побега? — шагая между конвоирами по тюремным коридорам, в панике думал Костыль. — Ведь то, что меня забрали из-за этого детолюба, — туфта! Они даже толком не разбирались!»

И действительно, когда его привели в тесный служебный закуток к дежурному начальнику, а это был Шевчук, сразу выяснилось, что он угадал и расправа над педофилом здесь ни при чем. Отпустив второго охранника и оставив только сухопарого, тучный верзила-начальник вместо разноса неожиданно по-свойски подмигнул Костылю.

— Догадался, зачем тебя привели? Садись и слушай внимательно! Времени у нас мало, — торопливо сказал он и, поймав взгляд, брошенный Башуном на его помощника, объяснил: — Это свой человек, не бойся!

Он поплотнее прикрыл дверь, грузно опустился на свое место за маленьким столом и окинул довольным взглядом мощную мускулатуру заключенного.

— Так вот, завтра все и состоится. Тебя отобьют свои по дороге в суд, — без предисловий, коротко объявил он и, предупреждая вопросы, которые порывался задать тот, остановил его жестом руки: — Погоди! Сейчас скажу все, чего тебе надо знать.

Он еще раз оценивающе взглянул на Костыля и кратко ввел в курс дела.

— Завтра утром тебя повезут в «воронке» на суд. Ты будешь в наручниках. Сопровождать будут трое: я, Данилыч, — кивнул он на сухопарого, — и тот, что стоит в коридоре. Тот — не наш человек и ничего не подозревает.

Видя, что на лице Костыля отразилось сомнение, он его успокоил.

— Его мы нейтрализуем, и в этом ты нам поможешь. По дороге в суд машина будет остановлена. Как — тебя не касается. Мой помощник Данилыч выйдет, чтобы помочь шоферу. Второй, салага, будет сидеть рядом с тобой. Тут ты и начнешь действовать.

Костыль напряженно слушал, и он продолжал:

— Окольцуешь руками его горло и придушишь наручниками. Понял? Парень он крепкий, но ты сильнее, справишься. Я для блезиру вроде как приду ему на помощь, чтобы видел это, пока в сознании, и потом засвидетельствовал.

— Хитро! А если я не смогу его осилить? — не выдержал Башун. — Что тогда?

— Придется мне незаметно его оглушить. Но ты потом не забудь добавить своими наручниками, — предусмотрительно потребовал от него Шевчук, — чтобы остались от них следы!

Он с тревогой взглянул на часы и заторопился:

— Вот и все. Нужно закругляться, чтобы ничего не заподозрили. Ты меня там тоже хорошенько огреешь наручниками по башке, свяжешь обоих нашими же ремнями, и тебя заберут свои.

Шевчук откинулся на стуле и заключил:

— Будь в боевой готовности к девяти и не сомневайся: все у нас получится! Наша смена до полудня, и заменить нас не могут. Да и твоя братва, уверен, не подкачает.

В то утро выдалась отличная солнечная погода. Ровно в девять, как обещал Шевчук, дверь камеры открылась, и заключенного Башуна под конвоем повели по длинным коридорам во двор тюрьмы к ожидавшему там «воронку». Прежде чем посадить в кузов, на него надели наручники, а затем поместили на лавке между двумя охранниками: сухопарым Данилычем и здоровенным молодым парнем, его напарником, на полголовы выше Костыля. Толстый Шевчук забрался в кабину к водителю, и машина выехала за тюремные ворота.