Погружение - Страница 166
Когда Иван Грозный в 1558-м начал роковую для нас войну в Ливонии, Европа уже получала мощные экономические инъекции из американских колоний. В нее хлынул поток золота, вызывая бурный рост мануфактурного производства. Волна роста через хлебную торговлю докатилась до Польши, последней страны Запада на Востоке, до ливонцев и до шведов.
А у нас колоний и внешней подпитки ресурсами просто не было. Когда европейцы в пятнадцатом-семнадцатом веках получали обширные колонии (райские земли!), русские сидели взаперти, лишенные всякого выхода к теплым морям. У нас внешнего источника питания не будет ни в семнадцатом, ни в восемнадцатом, ни в девятнадцатом, ни в двадцатом веках. Вплоть до 1973 года, когда он у нас появится в виде нефтедолларов. Запад же все эти века внешнюю подпитку только увеличивал, обзаводясь системой заморских колоний по всему свету, грабя Индию и Китай, грабя Россию после 1917-го и в 1990-х. Запад использовал труд черных рабов на колониальных плантациях, а мы собственных мужиков закрепощали.
При этом своих смутьянов-стохастов Европа постоянно выбрасывала. То в Америку, то в Африку и Австралию, то в азиатские колонии. Германия, например, выдавливала излишек крестьян: земельные наделы не делились, их целиком наследовали старшие сыновья. Те, кто был младше, вынужденно ехали искать землицы в Россию, Польшу, чуть меньше – в Америку.
Поэтому Европа могла относительно мягко регулировать свою систему. При обилии ресурсов, при потоке доходов из колоний каждый мог проявить свою инициативу, и не приходилось заниматься усилением эксплуатации низов. Пусть медленно, но эта эксплуатация на протяжении европейской истории ослаблялась. Средний класс Европы рос в числе, потому что масса изымаемого из остального мира продукта тоже росла: Европа выжимала свои колонии. Возникла чудесная, закольцованная схема: взятый у других народов ресурс позволял европейцам повысить эффективность производства, а это, в свою голову, позволяло брать с остального мира еще больше ценного сырья и золота. Даже удаляя своих стохастов на окраины мира, Европа делала так, чтобы они обеспечивали ей непрерывный приток оттуда ресурсов. Ступайте-ка, буйны головушки, да лучше грабьте индусов, индейцев или негров, а не французских или английских господ. Европа норовила с толком использовать своих стохастов испокон веку. Еще тысячу лет назад она устраивала Крестовые походы, чтобы пограбить мусульманский Восток и православную Византию, а когда там дело не выгорело – начала походы на славян и прибалтов через Ливонский орден. Когда же турки, русские и поляки остановили эти предприятия, европейцы быстро нашли замену в Африке, Вест-Индии и Америке. Потом к ним добавились Австралия с Индией. Даже маленькая Голландия нашла куда отправлять свои буйны головушки – в будущую Южноафриканскую республику и богатую Индонезию. Сначала европейские стохасты выступали как отряд передовых грабителей, «добывателей трофеев». Потом – как освоители новых земель, пионеры, отцы-основатели.
А коли система регуляции мягка (повторим – относительно мягка), то европейцы очень быстро поняли: им гораздо эффективнее не принуждать и не подавлять низы, а ввести механизмы согласования.
И они смогли смягчить свои общества! А потом с негодованием смотрели на русских, лишенных живительного притока колониальных ресурсов: ах, какими жестокими методами эти варвары поддерживают порядок в своей стране! Ах, дыбой и кнутом! Ах, насколько мы гуманнее русских! Они забыли, что всего несколькими столетиями, когда у Европы не было колоний, они делали то же самое. Знаете, как казнили крестьянского вожака Гильома Каля в четырнадцатом веке? Ему на голову надели докрасна раскаленный железный треножник – вместо короны. И это – в культурной Франции. А в Англии, покуда у нее не имелось колоний, порядок в обществе поддерживался виселицами – и тысячами казней ежегодно.
А что в России? «Ах, почему мы не Европа!» – слышим мы чей-то вздох. – «Вот если бы не нашествие монголо-татар…» Чушь собачья!
Ни стен на пути движения кочевых завоевателей из Азии, ни притока ресурсов извне у нас и в этих случаях не появлялось. Их русским прошлых веков негде было взять. Наша экспансия шла на Север, за Урал, в Сибирь. Мы приобретали территории и потенциальные богатства, но не капитал. Север и Сибирь давали нам будущее, а не быстрые барыши «здесь и сейчас». Ведь скованная вечной мерзлотой, суровая Сибирь не идет ни в какое сравнение даже с территорией США, не говоря уж о тропической, изобильной Южной Америке. Что давали русским Заполярье и Сибирь в семнадцатом веке? Пушнину, которая была гораздо менее ценной, чем золото ограбленных ацтеков или инков, чем потоки индиго, пряностей, хлопка, табака и кофе из Америки. В Сибири лежали нефть и газ, но они будут востребованы лишь в ХХ веке. В Сибири было невозможно завести плантационное хозяйство. В Сибири не было сказочно богатых индийских магараджей, которые платили бы кучи золота за русские пушки и ружья. В Сибири не было древних царств с городами, накопившими несметные сокровища, которые можно было пограбить. Там не было массы населения, годного для превращения в рабов. Добывать медь или золото в Сибири в несколько раз тяжелее, чем в Перу или Мексике. Там можно было погнать в рудники и на прииски покоренных краснокожих, а у нас – лишь самих себя. Хлеб сибирский растить – гораздо труднее, чем в Арканзасе.
В свое время Испания, первой высадившаяся на Американском континенте, с презрением отвернулась от Северной Америки, все внимание отдав Южной. Северная Америка показалась испанцам слишком бедной. Но она – сущий рай по сравнению с нашей Сибирью. Нам досталась самая суровая земля на планете.
Коль скоро внешнего источника подпитки для нашего развития не имелось, то приходилось брать ресурсы внутри. А внутри России их было очень мало: климат-то Среднерусской равнины суровее норвежского, полезных ископаемых тут – кот наплакал. Значит, приходилось заниматься жесточайшей эксплуатацией людей.
Буйных стохастов своих мы, конечно, выбрасывали. Но выбор направлений оказался невелик. На Запад не пойдешь: там ощетинились копьями сильные государства – польско-литовская Речь Посполитая с подвластной ей Украиной, Швеция, Ливонский орден. На Юге – свирепые и сильные народы, крымчаки и турки. А это вам не инки, не майя с бронзовым или каменным оружием, которые достались испанским конкистадорам. Турки и татары тебе дюжину кортесов с писарро схарчат – не поморщатся. Эти от вида лошади не пустятся наутек, как ацтеки, пушками и ружьями их не напугаешь. У них – отличное стальное оружие и прекрасный боевой опыт. Оставалось русским идти в Сибирь и на европейский Север. И ведь шли.
Да вот беда: двигаться посуху из Подмосковья в Якутск, скажем, гораздо труднее, чем плыть на двадцатиметровой «Санта-Марии» Христофора Колумба из Кадиса в Америку. В те времена океаны соединяли, а суша – разъединяла. Конечно, океан грозит бурями да рифами, но все-таки даже утлая каравелла идет по кратчайшему маршруту, с хорошей скоростью, неся в трюмах сотни тонн еды и воды, оружия и товаров, таща на борту десятки человек экипажа и целый пушечный дивизион. За месяц даже пузатый парусник с хлопающими на ветру парусами покрывает три-четыре тысячи километров. Чтобы увезти такой же груз на такое же расстояние по земле, русским требовались неимоверные усилия. Приходилось форсировать реки, текущие поперек пути, переваливать через горы, продираться сквозь густые леса, часто идти в обход природных препятствий, да еще попутно отбивать нападения враждебных племен.
Все это приводило к тому, что всех стохастов-смутьянов отправить за Урал русские не могли. Да и толку с того тоже было мало: если европейские пассионарии оказывались отделенными от прародины морями, то наши, даже уходя в Сибирь, все-таки оставались в пределах Империи. Конечно, самые пассионарные шли на Восток. Туда бежали староверы и у берегов Ледовитого океана и Белого моря, в Приморье и на Алтае создавалась параллельная Россия. Но при этом пуповина между ними и коренными русскими землями не рвалась, как это было в случае с Англией и Северной Америкой. Поэтому за Уральский кряж приходила и власть, которая и там занималась жестокой эксплуатацией, стремилась содрать налоги, установить жесткие законы и привязать вольных людей к бюрократическому Голему.