Пограничные зори - Страница 7

Муратов присел на стул. Веткин спросил, что нового на заставе. Костя коротко отвечал, что на заставе все хорошо. Сад весь теперь утеплили, так что никакой мороз не страшен. Нарушителя в ущелье помяло обвалом. Другого тогда же взяли, привели на заставу. Капитан говорил, что Веткину будет отпуск, когда выздоровеет. А он, Муратов, получил взыскание.

— За что? — удивился Веткин.

Костя покраснел, опустил глаза.

— Да в тот раз… уехал без тебя. Капитан по справедливости…

Веткин кивнул, глаза его весело искрились.

— Костя, — сказал он, — а ты, знаешь, ты просто замечательный парень…

— Выздоравливай скорее, — сказал Костя, вставая. — Все тебя ждут на заставе. Я тебе яблоки принес.

Косте многое хотелось сказать, и, главное, что сам он больше всех ждет возвращения Веткина, и что сам смастерил для друга новый мольберт, купил большой набор красок, только рисуй. Но ничего этого он не сказал; подвинул лежавший на тумбочке кулек, повернулся и пошел к двери.

Прозрачным свежим утром я приехал на заставу. Солнце только взошло и заливало багрянцем снежные шапки недалеких гор.

В ожидании начальника, находившегося на границе, я присел под деревом на скамейку. Под навесом чистили оружие вернувшиеся из нарядов пограничники. Они тихо переговаривались между собой в голубой дымке самокруток.

По просторному двору бродила лошадь. Изредка она останавливалась и, как будто нехотя, щипала жухлую траву, Вот поплелась к солдатам. У края стола протирал автомат один из них, высокий и плечистый. Лошадь прикоснулась губами к его спине, легонько мотнула головой. Солдат обернулся.

— А, Тимофеич, — сказал он добродушно и похлопал лошадь по жилистой шее. Потом полез в карман, вытащил что-то, очевидно, кусок сахара, и сунул лошади. Она зашевелила ушами, захрустела и пошла, вяло переставляя сухие, сильно утолщенные в суставах ноги.

Это была или больная, или, скорее всего, очень старая лошадь: жиденькая грива и короткий хвост, на холке и груди шерсть вытерта; хребтина и ребра четко выступали.

Я хотел было спросить о ней у солдат, но в это время из кухни вышел повар, свистнул и позвал:

— Тимофеич!..

Конь сразу направился к нему, уткнулся в подставленные ладони и зажевал.

— Готовься, Тимофеич. Сейчас поедем, — сказал повар.

Он снял белый фартук, положил его на окно. А конь покорно повернулся и потрусил к конюшне.

Отношение солдат к нему заинтересовало меня. Я пошел на конюшню посмотреть, что будет дальше. Тимофеич (как-то непривычно его звали — по-человечьи) подошел к повозке, на которой была укреплена бочка, и стал в оглобли. Повар запряг его и скомандовал:

— К роднику.

Повозка тронулась.

— Ученый конь, — сказал я, шагая рядом с пограничником.

— Старый он очень, — заговорил повар. — Говорят, ему много больше двадцати лет. И все на этой заставе живет. Сейчас «на пенсии». — Солдат засмеялся. — Только и работы, что воды привезти…

Тимофеич подтянул повозку к роднику. Повар начал ведром наливать бочку. Конь стоял не шевелясь, свесив голову. Когда бочка наполнилась, он повез.

— Э, Тимофеич, да ты совсем стариком становишься, — проговорил повар, черпая из родника. — Одного ведра недолили, а ты пошел… Счет знает, — обратился он ко мне. — Как выльешь пятнадцать ведер, сразу трогает. А может, это я нынче просчитался?.. — в задумчивости проговорил солдат, выливая воду обратно.

Несколько дней я жил на заставе, изучал ее историю, беседовал с пограничниками, ходил в наряд, слушал рассказы старшины-сверхсрочника, который помнил немало событий. Удалось установить и «биографию» Тимофеича.

Много лет тому назад ездил на нем старшина заставы, не этот конечно. Лихой и умелый был командир. А кличка у коня тогда была другая: это уж потом солдаты стали величать его Тимофеичем. В одной боевой схватке он спас жизнь хозяину.

А было так. Границу нарушила вооруженная группа. В тесном горном ущелье ее встретил пограничный наряд. Завязался бой. На помощь наряду поскакали пограничники с заставы.

Нарушители ожесточенно сопротивлялись, стремясь вырваться из ущелья. Во время схватки начался буран, как часто бывает в горах. По ущелью со свистом проносился ветер, густо сыпал снег.

Нарушители, видя, что их замысел не удается, решили уйти обратно. Пограничники бросились в погоню. В горячке, в снежной кутерьме никто не заметил, как старшина упал с коня и остался лежать. А конь проскакал несколько метров следом за пограничниками и остановился. Он вернулся к хозяину и встал рядом, долбя копытом землю, как будто пытаясь разбудить спящего. Свирепствовала метель, сыпала снегом, и скоро ущелья не узнать. Замело тропки, замело место боя, а конь все стоял, оберегая человека, и разгребал копытами снег.

Пограничники настигли и захватили нарушителей. Тогда вернулись в ущелье и благодаря Тимофеичу отыскали старшину. Конь промерз на ледяном ветру, его бил озноб.

Врачи сумели спасти жизнь старшине, и он снова служил на этой заставе. Тимофеич тоже приболел, но скоро поправился.

С тех пор он любимец заставы.

— А теперь состарился, — говорили солдаты, окружив Тимофеича, — сам себя едва носит…

Конь словно понимал, что разговор о нем, уткнулся вздрагивающими губами старшине в плечо. Глаза его, глубокие, умные, светились мягким внутренним светом. Казалось, он тоже вспоминает о далеком и славном времени — днях своей молодости.

В сквере пожилой майор отдыхал и смотрел, как по аллее расхаживали голуби, собирались стайками, клевали рассыпанные зерна. Я сидел рядом с ним. Вдруг майор погрозил пальцем вихрастому мальчишке: тот попытался поймать голубя и распугал птиц.

— Как тебе не стыдно, — начал укорять он мальчугана. — Зачем ты голубей трогаешь? Школьник ведь, правда? Ну вот, а птиц не любишь…

— А что — жалко? Тут этих голубей много, под ногами путаются… Бестолковая птица.

— Вы слышали! — воскликнул с возмущением майор, обращаясь ко мне. — Еще ничего не понимает, а туда же…

С какой-то особой теплотой он посмотрел на голубей, достал из кармана кулек и начал разбрасывать зерна. Голуби видели, что этот человек добр к ним, подходили и клевали корм прямо с ладони. Возможно, что майор бывал тут часто, и птицы уже привыкли к нему.

Пожилой офицер (очевидно, уже в отставке) понемногу разговорился, стал вспоминать о своей службе на границе.

…Служил на заставе пограничник, звали его Василием Сафоновым. У себя в деревне, где-то под Москвой, до призыва держал он голубей и даже принимал участие в голубиных выставках. Узнав об этом, начальник заставы поручил ему заставский голубятник. Ведь было время, когда связь пограничных нарядов с заставой поддерживали в основном голуби. Шел наряд на границу и брал с собой клетку с парой голубей.

Сафонов взялся за дело с охотой. Кормил своих подопечных, чистил в клетках. И по утрам гонял голубей, внимательно наблюдая за каждым: как он ведет себя в воздухе, высоко ли летает, умеет ли падать камнем. На заставе некоторые посмеивались:

— Вася забавляется… Свистит, как соловей-разбойник.

— Эти голуби еще выручат нас, — отвечал Сафонов и продолжал свои занятия.

Постепенно он отобрал наиболее сильных и быстрых, стал уходить с заставы все дальше и дальше и пускал птиц. Они всегда возвращались домой, на заставу. Этого он и добивался от своих пернатых друзей.

Один голубок пользовался особым вниманием Сафонова, большой, широкогрудый, с красивым оперением. У него была хорошая скорость в полете, и Сафонов называл его Ветерком. Прилетая с границы, он шумно хлопал крыльями и садился на свою кормушку, дожидаясь, когда дежурный возьмет записку из металлического колечка, закрепленного на лапке.

Как-то раз начальник послал Сафонова в паре с другим пограничником в далекий дозор по тылу заставы. Там не было ни телефонных линий, ни больших дорог, зато много крутых спусков в ущелье.