Пограничные зори - Страница 2

— Как вы закрыли вентиль?

Салават молчит, мнется. Знает, что начальник будет, его ругать.

Тут Филипп Макарович увидел мокрые трусы Салавата.

— В ко-ло-дец лазил?

— Ага, — выдохнул Салават отважно, будь что будет.

— Да вы с ума сошли! — Начальник участка шагнул к нему. — Жить надоело?

— Нельзя было ждать, — оправдывался Салават. От волнения у него усиливается акцент: — Вода на траншея пошла… Большой авария мог быть…

Филипп Макарович смотрит на Салавата и не знает, что сказать. С тех пор как сюда приехали эти отчаянные парни в зеленых фуражках и перевернули все представления о возможном и невозможном, он уже ничему не удивляется. Но то, что сделал этот чернявый башкир… И вот ведь — стоит и еще оправдывается. Глаза Филиппа Макаровича теплеют. В щелках Салавата тоже начинает что-то таять. И вот уже оттуда рвутся задорные искорки…

Стоят и смотрят друг на друга два строителя — пожилой инженер и молодой рабочий, бывший солдат границы.

— Ну, что улыбаетесь? — говорит начальник участка. — Воспаление легких хотите получить? Марш домой! Да согрейтесь там… чем-нибудь. Разрешаю.

— Не надо, Филипп Макарович, — смеется Салават, — я уже согрелся. Работать будем. Вода нужно скорей давать. Плохо, когда нет воды, я знаю — очень плохо! А где мои варежки?

И он пошел искать рукавицы.

Уже несколько дней над горами висели облака. По утрам они опускались низко-низко, днем — приподнимались, и тогда можно было увидеть, что снег на вершинах уже не тот: пропала его режущая глаз белизна, весь он, как губка, набух и потяжелел.

А дождя всё не было.

Облака медленно плыли над заставой, чуть не касаясь выцветшего флажка, венчавшего наблюдательную вышку. И, как снег на хребте, они были тяжелыми и сырыми. Ветра не было, но облака двигались, наливались, темнея.

Под вечер, отдавая нарядам приказ на охрану границы, начальник заставы предупреждал старших о возможности селя.

Последним за получением приказа в тот вечер явился наряд ефрейтора Гришина.

Пограничники вышли, а начальник посмотрел в окно и подумал, что наряд в щель можно было бы и не назначать: не ровен час настигнет дождь, хлынут с гор потоки, а там и до беды недалеко. Но если дождя не будет, кто знает — пролезет по щели гадина, тоже беда. Гришин — солдат старослужащий, смелый и смекалистый. За него не так страшно. Но с ним пошел Чуприна — без году неделя на заставе…

Когда Гришин и Чуприна миновали ворота, позади затарахтел движок, вспыхнул свет в окнах. И такой уютной, теплой, родной показалась застава, что Чуприна с сожалением вздохнул. Он еще не привык к заставскому распорядку, по которому ночь и день меняются местами. И с непривычки трудно проводить ночь в наряде, особенно на карнизе в третьей балке.

Кто-то назвал ущелье Третьей балкой. Скучно! Фантазии, наверное, не хватило. А его можно было бы назвать Песочные Часы. Ведь если смотреть на ущелье с вершины хребта, который, между прочим, называют Магаданом, оно напоминает именно песочные часы: две воронки, соединенные узким горлышком. В этом самом горлышке располагались пограничные наряды. Место очень удобное. Стенки ущелья здесь вертикальны, исключена всякая возможность подъема; только внизу, почти у самого дна, тянутся карнизы в полтора-два метра шириной.

Кругом стояла тишина. Прислушайся — и услышишь шорох тяжелых туч, ползущих по хребту.

Дождь атаковал без классических первых капель. Сразу зашумели ливневые потоки, забарабанили по затвердевшим плащам, залопотали по каменным плитам. Чуприна повернул автомат стволом вниз, накинул капюшон. Гришин сказал:

— Не теряй меня из виду, не отставай, понял? Успеть надо в балку.

Чуприна удивился: почему «успеть»? Время движения наряда определено приказом. Идти — час сорок, размеренным шагом, основательно прослушивая тьму. Все наряды в балку идут ровно час сорок. Может, спешка связана со словами начальника заставы «возможен сель»?..

Чуприна всего полтора месяца на заставе и не знает, что такое сель. Сказано было — и он запомнил это новое слово, а учитывать сель — дело Гришина. Его же дело солдатское — выполнять. Но после того как Гришин сказал: «Успеть надо в балку», — сель уже не выходил из головы.

«И как только он соображает куда идти? — думал о Гришине Чуприна. — Темень такая… Выпусти меня одного, буду тыкаться, как слепой котенок».

Гришин шел быстро, не останавливаясь; Чуприна приноровился находить дорогу по чавканью его сапог, еле различимому в монотонном шуме ливня. Потом, когда до Третьей балки оставалось минут десять ходьбы, Гришин зашагал еще быстрее, и Чуприна побежал за ним, расплескивая лужи. Возле входа в балку Гришин обернулся и полушепотом сказал:

— Кажется, успели. Только осторожно.

И опять Чуприне вспомнилось: «возможен сель».

— А что такое сель? — спросил он.

— Узнаешь. Пошли.

Дно ущелья было усеяно камнями. Чуприна то и дело натыкался на валуны, мысленно клял дождь и всё на свете. Оступившись, новичок растянулся в грязи.

— Ну чего там? — сердито спросил Гришин. Он только делал вид, что не обращает внимания на младшего. — Вот ремень, держись.

Чуприна нащупал в темноте протянутый Гришиным конец ремня.

Чем ближе была горловина Третьей балки, тем больше становилось воды под ногами. Чуприна чувствовал, что вода давит на ноги. К шуму дождя примешивался шум ручья.

Гришин торопился. Наконец он каким-то образом определил, что они уже на месте, и сказал:

— Все. Будем располагаться. Поднимайся. — Он помог Чуприне вскарабкаться на скользкий карниз, потом залез туда сам. Напомнил, о чем говорил начальник заставы, а от себя добавил: — Ну, действуй, Иван. — И ушел.

Не ища удобного места, Чуприна лег на площадке, метрах в трех от дна ущелья, приготовил автомат. Карниз начинался у границы, и по нему можно было пройти вдоль Третьей балки. С противоположной стороны был такой же карниз, и там — замаскированное линейное гнездо. Туда и ушел Гришин. Каждый на своем карнизе должен перекрывать движение нарушителя и одновременно следить, не пробирается ли кто по дну ущелья. Чуприна, кроме того, должен по сигналу старшего освещать местность ракетами.

На границе есть телефонная связь, а сигнальные ракеты даются на всякий случай. Нигде так, как здесь, не берется в расчет случай. Выходя в наряд, пограничники экипируются как для боя. Это очень действует на молодых солдат. Они думают, что если выданы боевые патроны, значит обязательно придется стрелять.

Чуприна только-только начал избавляться от этого заблуждения. За полтора месяца стрелять довелось лишь на стрельбище. Границу, или линейку, как ее называют «старички», он увидел на втором году службы. А до этого служил «в тылу» — в гарнизоне части.

Там таких дождей не было. И темени такой тоже не было. Ночи как ночи, дожди как дожди.

В тылу все было проще. Теплая мастерская, теплые сухие стружки. Как дома. Позанимался, поработал, а вечером по распорядку — отбой. Когда окна плачут слезами дождя, спится крепко.

Отец так и говорил: «Старайся, Иван, по специальности попасть. В армии специалист ценится».

Сам-то в войну не устраивался по специальности. Он тоже плотник, но пять лет и рубанка не видел: из окопов — в госпиталь, оттуда — в окопы…

Чуприна-младший устроился по специальности легко. Среди молодых солдат отбирали трактористов, шоферов, слесарей и, конечно, плотников. Он делал рамки, мишени и прочую мебель, работал с душой — не привык халтурить. Его заметили, и когда молодым пришел черед отправляться на границу, оставили в роте. Вручили ключи от мастерской, где стоял верстак, и Чуприна потихоньку пилил, строгал, по воскресеньям ходил в городской отпуск. Одним словом, служба была не в тягость. Без скатки и лопатки.

А ребята, с которыми призывался, разъехались по заставам, разошлись по горам, что громоздились невдалеке — зимой белые от снега, осенью — серые, неприветливые, весной — зеленые, веселые, как акварельная картинка…