Погибель - Страница 4

–Если войско стоит, значит, дозорные тысячи Кулкана оторвались и далеко впереди?

Гуюк выругался и стегнул коня плетью – его тумен должен был идти следом за тысячами младшего сына Чингисхана…

Уже ночью, Семён и Микула, оставив рязанцев, возвращающихся домой, поймали лошадей, и поскакали, через лес, на северо-восток – надо было предупредить князя Юрия о движении Батыевых полчищ…

«»»»»»»»

Пять тысяч Кулкана шли впереди войска. Половина тумена. Другая половина полегла в битве с рязанским войском. Но эти пять тысяч были монголами, и они стоили тумена кыпчаков.

Когда туаджи доложили, что войско отстало, Кулкан самоуверенно приказал двигаться дальше – он не боится врагов. Он – сын Чингисхана. Незаконно оттёртый от власти сыновьями старшей жены Борте. Им отец оставил всё – страну, улусы, войско. Их дети идут во главе всемонгольских полчищ. А он, униженный отцом, прогневавшимся на мать Кулкана Хулан, остался ни с чем.

Он был ещё очень мал, когда умер отец, и не мог постоять за себя, не мог попросить себе улуса, как Джучи, Чагатай, Тулуй, Угедэй. Теперь под его рукой растрёпанный полутумен, и двигается он в авангарде – внуки детей Борте прикрываются им, как щитом. Что ж, он покажет им, кто он и кто они!

Полутумен миновал впадение речки Осётр в Оку и, по льду Оки, вышел к Коломне.

Кулкан опешил – у укреплённого города раскинулся обширный лагерь орусутского войска. Надо было уходить, но его тысячи шли вперед, и навстречу уже выносилась орусутская конница.

–Вперёд! Вперёд, братки! – кричал Роман, горяча коня. – Это дозоры. Этих мы расшибём!

Тысяча за тысячей, русская конница выезжала из-за надолбов, устремляясь на врага. Татары попятились, но уйти им не дали – завязалась рубка. Татар охватили, сминая, но они рубились крепко. Русские силы прибывали. Вон и москвичи, и суздальцы. Во многих местах русские опрокинули ряды татарской конницы, прорубились в тыл, и пошли бить взад и в бок.

Кулкан ошарашено выпучил глаза, выдернул саблю из ножен, но сзади налетели русские всадники. Рубка, погоня, хаос, крики. Он оглянулся, встретившись с голубыми глазами, холодными от ненависти. Удар отбить было невозможно – сталь меча разрубила его сердце…

Поле перед городом кипело битвой – татары были вырублены под корень, но уже неслись новые тысячи, из далёкого далека заливаясь визгом:

–Хур-р-ра-а-а-а!!!

Русские не перестроились, попятились, и конная лавина врезалась, рубя, рубя, гоня, умирая и сея смерть, и упёрлась в надолбы, и отхлынула, оставляя трупы – пешие владимирцы отбили натиск туменов Гуюка и Бори, но уже неслись тумены Мунке и Байдара…

Рязанские дружинники понуро положили перед перепуганным Всеволодом тело погибшего князя Романа. Ни брата Владимира, ни Еремея рядом не было – на надолбах шла упорная битва. Он оглянулся на город – из ворот валили вооружённые чем попало смерды, чтобы помочь изнемогающему войску в рубке с превосходящими силами.

Татар было уже так много, что сдержать их на надолбах оказалось невозможно – русские, вдруг, превратились из воинов в безумную, испуганную толпу, ринувшуюся к спасительным воротам Коломны.

Всеволод понял, что отход в город – смерть.

–Суздальцы, уходи в лес!

Он вскочил в седло и, нахлёстывая коня, помчался по льду через Москву-реку, а его обгоняли, обгоняли верхоконные. Все спешили к спасительным зарослям ельника и березняка.

Евмен, в потоке отступающих, вбежал в Коломну, полез на стену и ужаснулся – татар, на сколько хватало глаз, прибывало, обтекая город, а разбитое войско уходило, кто за Москву-реку, кто в леса на западе.

Ворота Коломны захлопнулись. Татары оказались под стенами…

«»»»»»»»

Через несколько дней Семён и Микула выехали к Владимиру. Сердце сжалось болью – вот он, город счастливого прошлого. Микула ухмылялся. Всю дорогу он твердил, что Пётр Ослядюкович прямиком отправит их в княжеские подвалы. Семён вспомнил, как Микула влепил воеводе при последнем свидании, и засмеялся.

В городе было тревожно. Бросилось в глаза скопление войска – на городской площади стояли лагерем ополченцы из суздальских деревень, во дворах усадеб тоже были излишне оживлённо. Без конца свозились к княжеским амбарам мешки с зерном, возы мороженной рыбы, огромные копны сена и соломы. Город готовился к войне.

В детинец их не пустили. Семён не стал ругаться, повернул коня к усадьбе своего отца. У запертых ворот спешились. Микула требовательно застучал. Собаки подняли лай. Выглянул суровый холоп и осекся, увидев Семёна. Оттолкнув его, Семён с Микулой вошли на двор. Кинувшиеся собаки, вдруг, признали, завиляли хвостами, заскулили.

–Собаченьки, – смягчился Семён, глядя на преданных псов. Вспомнил каждого ещё щенком.

–Кто там, Архип?

Семён поднял голову и встретился с глазами Натальи.

–Ты?! – её сердце упало.

Он стоял оглушённый – она! Живая и такая, до боли, красивая. Он не мог дышать, переполненный болью радости и облегчения.

–Живой! Родной мой!

Наталья стремглав сбежала по ступенькам крыльца, и бросилась в его объятья. Семён сжал её изо всех сил. Их губы встретились. Всё завертелось, выбрасывая время назад, рухнуло, освобождая томившуюся страсть, сплетая не угасавшую никогда любовь в этом страстном, долгом, тягучем, как замерзающая кровь, поцелуе…

Евмен подавился. Ужасная боль стиснула его горло. Стрела пробила шею, холодное древко разорвало плоть. Он захлебнулся кровью. Меч ударил чьё-то лицо. Вот он на надолбах, скачет за разгорячённым Романом, бег лошадей, звуки татарского войска, выходящего на поле, крик Юрия Рязанского: «На врага!», слёзы Натальи, он никогда не увидит её, «Люблю! Люблю тебя!», отец, свадьба, я был трусливым мальчиком, мама, какое милое лицо, первый голод, хочется есть, о, наконец, грудь матери. Крик, его первый крик.

Он перегнулся вперед через частокол стены. Татары лезли, лезли, сливаясь в один поток, в копошащуюся массу. И темнота.

Он полетел вниз, в холодную, чёрную бездну смерти…

Микула и Семён, уже в темноте, подъехали к воротам детинца.

–Кто такие? – остановил дружинник.

–Слуги князя Юрия, воеводы Семён и Микула.

–Не знаю таких.

–Зови начальника караула, мы из Рязани.

К воротам вышел сонный Ванька. Увидев сгинувших друзей, присел, хлопнув себя по ягодицам.

–Ха-ха! Семён! Микула! Братцы!

–Здорово, чертяка.

Семён обнял Ваньку, такого родного, из далёкого прошлого. Он обрёл Наталью, он нашёл друга. Как давно не был он во Владимире, как хорошо ему здесь. Кажется, жизнь начинает возвращаться, наполняя его силой желаний, стремлением к будущему.

Ванька обхватил Микулу, покачал головой.

–Здоровый боров. Хорошие харчи у князя Михаила!?

–Нормальные, – усмехнулся Микула.

–Ну, пойдёмте. К князю? – Ванька повёл друзей к терему.

Семён увидел, что двор детинца забит дружиной и лошадьми. Князь собирает силы. Ванька заметил его удивление, кивнул.

–На это не смотри, собираем дружину помаленьку. Суздальцев видел на площади? А здесь с тысячу стародубцев – князь Иван на людей жаден, остальных держит при себе, да с полтысячи булгар.

–Булгар?

–Да, они же у нас, в Нижнем теперь и в Городце. Над ними князь Адавлет.

–Адавлет жив? – Семён удивился. Во истину, он обрёл прошлое. Слишком много дорогих ему людей здесь, на Владимирщине.

–Да. Он здесь. Увидишь. И Пётр Ослядюкович тоже, – Ванька, со смехом, подмигнул. – Здорово вы тогда ему засветили. Весь город смеялся. Наташку-то видел?

Семён улыбнулся.

–Видел. Ты князю веди.

–А твои – Агафья и сыновья, в Новгороде. Рядом с Сысоем. Сысой большой воевода Новгородский. Он и Серьгу пригрел у себя. Нигде не пропадают наши!