Поездка в Москву. Новейший Хлестаков - Страница 12

Слышите? Г. Солодовников, получивший миллионы от своего отца, и о «собственном труде» имеющий такое же понятие, как и об элементарных правилах совести, туда же осмеливается прочитывать тираду о вреде богатства и говорить о зависти между законными и незаконными детьми!..

Г. Лохвицкий, этот присяжный защитник всякой невозможной пакости, под условием, конечно, что пакость совершена субъектом, который в состоянии заплатить не менее того, что платят сумасшедшие старцы за обстановку модной кокотки, — разумеется, был на высоте своего положения..

Когда в Москве стало известно, что подана жалоба на г. Солодовникова, ни у кого не было сомнения, что защитником у него будет г. Лохвицкий — бывший профессор и пользующийся отчаянной известностью адвокат. С цинизмом превосходящим даже самое смелое воображение развращенного прелюбодея слова, он готов, как показала его долголетняя деятельность в качестве присяжного поверенного, «распинаться» за что угодно. Идет ли дело о заведомом подлоге, об ограблении, об истязании, об изнасиловании, вы наверное можете наперед сказать, без боязни ошибиться, что в таком деле защитником будет никто иной, как г. Лохвицкий, если только — об этом нечего и говорить! — попавший в объятия прокурора принадлежит к числу лиц, в числе добродетелей которых есть и «добродетель богатства».

Логически-последовательный в своем адвокатском цинизме, ловкий, опытный, образованный юрист, защищающий нередко заведомую гнусность с увлекательностью, умом и остроумием, он, конечно, производит тем отвратительнее впечатление. О сохранении своего адвокатского имени в чистоте для современников и потомства, г. Лохвицкий, очевидно, не заботится, и репутация его на столько прочно установилась, что никакая новая с его стороны адвокатская «выходка» ничего не прибавит и не убавит к его репутации. По обыкновению, он был тем же г. Лохвицким на процессе г. Солодовникова, каким привыкли его видеть и на других процессах. С обычной наглостью наемного лицемера он взывал на суде к нравственности и позорил мать детей своего клиента за «порочную» жизнь. Г. Лохвицкий, позорящий заведомо порядочную женщину за то только, что она жила вне брака — это было нечто возмутительно-безнравственное, нечто отчаянно-развратное, но нисколько не удивительное, как только вы вспоминали, что все это говорит г. Лохвицкий. «Если суд присудит этой женщине сумму, которую она требует, то это будет иметь значение награды за её порочную жизнь!» — говорил, между прочим, Лохвицкий. «Надо — воскликнул он в заключение — и право, казалось мне, будто у г. Лохвицкого блеснула слеза на глазах — надо, чтобы она вышла отсюда с опущенной головой, а не с гордо поднятым челом и в раззолоченной карете, получивши такой богатый подарок за порок!» О, он скорбел за порок, ссылаясь на французские законы (и забывая прусские) о незаконнорожденных, этот г. Лохвицкий!

«Детям тоже не следовало присуждать хорошего обеспечения — объяснял г. Лохвицкий, — они незаконные и записаны в мещане, а мещанам вредно быть богатыми и, кроме того, не окажет ли богатство и скверного влияния на нравственность дочери истицы?» — заботился г. Лохвицкий…

Но довольно… Г. Лохвицкий, распинающийся о нравственности… да может ли быть еще что-нибудь более отвратительное в устах заведомо «известного» своей общественной деятельностью адвоката?..

Удивительно еще, как он не сослался в своих доводах на древнее римское законодательство по отношению к незаконнорожденным детям, когда в обычае было просто выкидывать их на овощной рынок или к Авентинской горе или просто забрасывать, как щенков?

Когда суд вынес резолюцию о двухстах девятнадцати тысячах, г. Солодовников, до того с необыкновенной развязностью внимавший своему позору, вдруг как-то весь съежился. Апломб его пропал. В самом деле, из его миллионов придется отсчитать 219,000. И кому же?.. Детям. Цифра на него подействовала. На таких людей только цифры и действуют.

И он, как бы с упреком во взоре, взглянул на г. Лохвицкого. Но г. Лохвицкий ответил взглядом успокоения. Ведь впереди еще — апелляция, еще не все потеряно, еще, быть может, добродетель этих двух «столпов нравственности» и восторжествует! Но так или иначе, а оба они вышли из суда достаточно опозоренными в общественном мнении… Процесс этот повсеместно разнесет весть об этом позоре.

Это скандальное дело, показавшее обществу «au naturel» одного из наших капиталистов, снова затрагивает, между прочим, важный вопрос — вопрос о так называемых «незаконнорожденных» детях, не раз уже возбуждавшийся в нашей литературе и до сих пор остающийся нетронутым нашим законодательством. Положение наших «незаконнорожденных», по сравнению с положением их во всех странах Европы, едва ли не самое незавидное, напоминающее отчасти те времена, когда к «незаконному» ребенку относились как к существу отверженному, несущему на себе наказание, за рождение на свет вне узаконенного брачного союза, во всю свою жизнь.

Тогда-как во всех странах законодательство более или менее прогрессирует в отношении улучшения положения незаконнорожденных, у нас оно остается нетронутым, и закон не дает никаких средств для узаконения таких детей хотя бы позднейшим браком.

Пользуясь весьма интересной брошюрой г. А. И. — «Вопрос о незаконнорожденных» {Эта брошюра издана в 1875 году.}, знакомящей с историей этого вопроса, с современным законодательством о незаконнорожденных во всех странах Западной Европы и у нас, написанной с добрым намерением обратить внимание на этих несчастных, лишенных всяких прав, детей, — я приведу из нее некоторые извлечения, отсылая читателя, желающего познакомиться с вопросом более подробно, к самой брошюре.

С самых старых времен почти во всех странах участь незаконнорожденных и подкидышей была самая жалкая. Их выбрасывали, как сор, и даже Аристотель, Сократ и Платон защищали этот обычай. То же самое было и в Риме, где, как и в Греции, не допускались так называемые неравные браки. Ребенок, поднятый с площади, делался рабом, вещью благодетеля, спасшего его от смерти, и при обозначении собственных имен таких детей, им приписывались буквы S. P. (sine patre) без отца. Отец в те времена, как г. Солодовников в нынешние, считал себя свободным от всякой за них ответственности, и только после Августа участь «незаконнорожденных» несколько улучшилась тем, что детей, выкинутых на площадь и рожденных от лиц свободного состояния, дозволено было считать свободными и наследовать матери. Первый христианский император Константин запретил даже конкубинат, лишив как матерей, так и детей, происшедших от такой связи, не только права наследования, но и всякого пособия со стороны отца, и сравнивал детей от конкубината со всеми незаконнорожденными. Нельзя сказать, чтобы христианство значительно облегчило участь незаконнорожденных; правда, духовные лица устраивали приюты и воспитывали детей, но потом делали их, так, сказать, своими крепостными. Впоследствии церковь не мало ставила тормозов вопросу об улучшении участи детей, так что либеральные относительно законы Юстиниана Великого, первого снявшего рабство с подкидышей, допустившего детей наложниц до наследования и облегчившего усыновление, — впоследствии были отменены в IX веке папой Львом Философом, который торжественно назвал всех детей, вне брака рожденных, отверженными. Незаконнорожденные не могли вступать в духовный сан, и даже в половине XVI века незаконнорожденному не дозволяли держать экзамен на доктора богословского факультета в Париже.

В позднейшее время Франция первая обратила внимание на этот вопрос, и конвент поставил всех подкидышей под защиту государства; но гуманные постановления конвента были уничтожены Наполеоном, который в своем кодексе воспретил незаконнорожденному отыскивать своего отца. Однако, кодекс допускает его признание по желанию родителей и допускает в известных случаях право наследования, а в политических правах сравнивает законных и незаконных детей.

Лучшие из современных законодательств относительно незаконнорожденных детей — законодательства Пруссии, Баварии и Швеции. Вот что говорит автор брошюры о прусском законодательстве: