Поездка в Москву. Новейший Хлестаков - Страница 11
Между тем, разные контракты, по временам появляющиеся в газетах, свидетельствуют, что не одни Разуваевы умеют делать дело «чисто» и по «совести»…
IX
В последние дни моего пребывания в Москве, первопрестольная была занята делом известного московского миллионера Солодовникова, состояние которого так велико, что от одного отрезания купонов его бумаг, по словам свидетеля на Суде, кассиры натирали себе мозоли. Об этом деле говорили везде, и многие держали пари за исход дела. О самом «герое» процесса рассказывали весьма характерные подробности. Впрочем, лучше того, что выяснилось на процессе, трудно было и рассказать, а потому я повторять рассказов не буду. Замечу только, что объяснение его поступка с женой и детьми не объяснили только скупостью. В Москве есть типы скупцов-миллионеров, но г. Солодовников к ним не подходит. А судя по рассказу, сообщенному корреспондентом «Голоса», среди московского купечества есть в этом роде замечательные экземпляры, не уступающие Плюшкину.
«Вы помните, — пишет корреспондент, — конечно, наших „скупых рыцарей“ тоже миллионеров, Фирсанова и Карташова, с проклятиями расстававшихся с жизнью не потому, что им жить хотелось (оба пожили довольно), а потому что, вместе с жизнью им приходилось расставаться и с грудами золота, всевозможных акций, облигаций, талонов и купонов, которые они, „скупые рыцари“ новейшей формации, стяжали ценою многих лишений, страданий и, может быть, слез. Это были своего рода отшельники, гордые сознанием своего могущества и, в то же время, его бескорыстнейшие служители и рабы. Вспомните засвидетельствованную полицейским протоколом картину осмотра „дворца“ Г. Н. Карташова, в котором он скончался.
Передняя настолько тесна, что в ней двое с трудом могут повернуться. Потом „приемная“ комнатка, немного побольше первой. На простом, прикрытом простынею столе — труп усопшего. Направо узенький коридорчик и конусообразная „опочивальня“: вот небольшая лежанка с изголовьем, на которой спал покойный; рядом маленькая, грязная скамья, и на ней заскорузлый котелок с водою, прикрытый грязною, запыленною дощечкой; котелок до такой степени ветх, что стоит на боку, иначе вода прольется через обвалившиеся края; за остатки порванных обоев зацеплен железный, помятый ковш; возле скамьи полуразвалившееся „вольтеровское“ кресло о трех ножках, покрытое густым слоем пыли, и тоже трехногий стол (недостающую ножку заменяет осиновое полено); на средине стола покрытый плесенью и перепачканный мухами двухведерный самовар; два небольшие окна, выходящие в переулок, защищены массивными, старинной конструкции, решетками
И в этой-то конуре покоился „рыцарь“, обладавший несколькими миллионами, „рыцарь“, которому, действительно, стоило только „свиснуть“ и стены его опочивальни оделись бы бархатом, узенькая лежанка заменилась бы золоченою кроватью, разбитый котелок — севрским фарфором! Рассказы о смерти другого „рыцаря“ Фирсанова, проскользнувшие в печать, еще характернее. Рассказывают, например, что, в предсмертном бреду, Фирсанов пытался засунуть себе в нос, в рот и в уши ключ от несгораемого сундука с „сокровищами“ лишь бы унести его с собой в могилу, лишь бы с таким трудом накопленное богатство не досталось никому».
Не таков г. Солодовников — этот тип совсем другого рода «рыцарей».
Он известный всей Москве «жуир», одевается безукоризненно и, не смотря на свои шестьдесят лет, еще молодится. Он на суде упоминал имена Джонсона и Бокля для доказательства пользы бедности, одним словом, он, некоторым образом, вкусил образования, и тем позорнее для него, конечно, является этот знаменитый процесс, раскрывающий — не в первый, впрочем, раз — бессердечие, жестокость, отсутствие самых примитивных черт порядочности у одного из представителей тех «столпов» капитализма, которые подчас с такой трогательной наивностью говорят о безнравственности, об оскудении добродетелей, когда дело касается рабочего люда. Черты все знакомые, история обыкновенная… Но, во всяком случае, мерзость, обнаружившаяся на процессе, даже и для таких кавалеров, является мерзостью необыкновенною — дело касается уж очень простых отношений, — отношений отца к детям…
Семнадцать лет тому назад, он сошелся с одной бедной, образованной девушкой, жил с ней, как с «законной» женой семнадцать лет и прижил несколько человек детей; но когда, под старость, он увлекся новой страстью, то в один прекрасный день оставил и жену, и детей решительно без всяких средств, попросту выбросил на улицу. Заметьте, что на суде фигура этой брошенной женщины вырисовывается с очень симпатичной стороны. Она ни словом не проговорилась о своей семнадцатилетней жизни, не рассказала ни одной тайны разбитого сердца. Из показаний свидетелей видно, что она, несмотря на миллионы г. Солодовникова, жила всегда очень скромно и вся отдалась воспитанию детей. И вот, мать с пятью человеками детей, воспитанных, заметьте, в известной обстановке довольства и роскоши, должна была перебраться в одну комнатку и терпеть не только недостатки материальные, но и пытки нравственные. «Отец, ты забыл, что нужно платить за квартиру — нас выгоняют!» — писал маленький сын своему отцу, но отец не отвечал и, когда мать явилась к той «женщине», которая завладела старым «жуиром», с просьбой не делать несчастной ее и детей, г. Солодовников прогоняет и жену, и детей и говорит, что они ничего не получат. На вопрос, обращенный к старцу со стороны «фаворитки», узнавшей о прежней долгой связи г. Солодовникова, он отвечает со смехом: «Таких жен в Москве у каждого по десяти!» А насчет детей: «Таких детей у него сотни!»
После всего этого немудрено, что мать, наконец, решилась обратиться к суду, ради детей.
На суде г. Солодовников вместе с достойным своим адвокатом г. Лохвицким считали своим долгом всячески опозорить эту женщину, но в то же время всякий раз, когда князь Урусов, адвокат потерпевшей, допрашивал свидетелей с целью разоблачения на суде гнусных подробностей, оттеняющих всю прелесть нравственного существа этого отца «сотен детей», желавшего «отделаться» и ничем не обеспечить детей, из-за которых мать рискнула вынести в залу суда эту семейную драму, — г. Солодовников, говорю, постоянно прерывал адвоката, замечая, что это «вводные эпизоды», которые заставляют рассказывать, чтобы «причинить ему неприятность». Он, видите ли, этот московский набоб, привыкший за деньги не знать неприятностей, еще обижается, что защита желает, в пределах существа дела, уяснить перед судом все обстоятельства! И надо было видеть, с каким апломбом «медного лба», с какой поднятой головой держал себя г. Солодовников! Он, этот старый греховодник, отрекающийся от детей, явился к своему позорному столбу, в суд, во фраке, в лакированных ботинках, завитой, и посматривал вокруг с таким видом, точно дело шло о каком-нибудь пустяке. Надо во-истину обладать таким же «медным лбом», как и г. Лохвицкий — о, этот привык ко всему! — чтобы держать себя с таким «достоинством», с каким держал себя г. Солодовников.
Разумеется, желая подействовать на суд, он, за несколько дней до разбора дела, внес в сиротский суд 50,000 р. на воспитание своих пятерых детей и, как бы в насмешку, обязался платить матери их по триста рублей в год. «Для них этого совершенно достаточно», говорил он на суде.
«Я исполнил все обязанности, дал сумму большую, чем та, которую бы получили законные дети. Дети г-жи Куколевской могут быть при этом воспитаны наравне с детьми богачей и кончить курс в гимназии. Я видел в городе Хемнице принцев, дети которых воспитывались в гимназии за плату 800 талер. в год. Большая сумма порождала, бы зависть в детях законных и была бы бессильна сделать полезных людей. Лучшие люди иногда в молодости зарабатывают себе кусок хлеба трудом; например, Джонсон, Бокль, известный автор „Европейской цивилизации“, Биконсфильд и другие, не будучи сначала богатыми, трудовой жизнью достигли общего почета и, наоборот, часто дети первых богачей выходят последними людьми!»