Поезд до станции Дно - Страница 6

И даже солнце, словно спятив, светило по-особенному, ярко, как на Пасху, хотя почти всё лето шли дожди.

Меж тем, никакого праздника не было. Мало того, не было никакого повода для веселья. А был конец октября 1905 года, на фронте непонятное затишье. Исполинская Россия стояла перед маленькой, но дерзкой Японией с грозным видом, как великан перед карликом, влепившим ему неожиданно и хлестко пощечину. И пока великан в замешательстве раздумывал, как ему наказать нахала, собралась «толпа» из стран мировых-лидеров и применять силу стало не с руки… Полумиллионная русская армия с двумя тысячами орудий, сосредоточившаяся в полной боевой готовности на позициях под Сыпингаем в северо-восточном Китае, готова была обрушиться на обескровленную, измотанную войной японскую армию, не имевшую ни человеческих, ни материальных резервов, ударить и гнать японцев до самого океана, освободить бестолково отданный врагу, героически сражавшийся и полный боеприпасов Порт-Артур, стойко оборонявшийся до тех пор, пока не погибли адмирал Макаров и начальник сухопутной обороны генерал-майор Кондратенко. После их смерти оборону крепости Порт-Артур возглавили люди малодушные, сведшие все усилия и героические подвиги к капитуляции.

В столице начались беспорядки, спровоцированные профессиональными провокаторами. А это подтверждает, что все ждали и всё уже было подготовлено, а события 9 января – только повод, сигнал. И теперь-то пришлось всерьёз усмирять беспорядки с помощью оружия.

Волнения в тылу передавались и армии. В госпитале раненые солдаты, желая разобраться, что происходит, «ходили за правдой» к раненым офицерам. Те собирались в укромных уголках больничных парков и живо обсуждали положение, плотно рассаживаясь на сдвинутые скамейки, покуривая длинные папироски. Солдаты усаживались на принесённые табуретки, на траву, дымили махрой, отгоняя вонючий дым руками в сторону от деликатных офицерских носов. Здесь в бинтах и пижамах, без погон – отношения между чинами были менее формальны, чем в армии. Офицеры, как правило, ораторствовали, солдаты слушали.

Макарову запомнился один молодой офицер, товарищи называли его поручиком. Он был ранен в голову, возможно, лишился глаза. Левая сторона его головы была перебинтована, но, не смотря на это, он превосходно говорил:

– Русская армия исполнилась желанием не только драться, но и победить, – уверял собравшихся поручик.

Он произносил речь обычно стоя, прислонившись спиной к дереву, упираясь одной ногой в ствол и произносил слова негромко, чтобы не привлекать внимание, но ясно и чётко, с усилием напрягая рот, должно быть из-за ранения, которое приносило ему боль. При этом говорил он долго и выразительно.

– Тем более, что до сих пор солдаты не получили ни одного приказа наступать, несмотря на успешные операции в обороне, после которых несомненно – по всем правилам военной науки следовало бы контрнаступать. Пора, господа, – обращался он к офицерам, но так, что слышно было и нижним чинам, – пора дать ответ! Японии разрешили зайти слишком далеко, позволив уничтожить два российских флота!

– Чему вы удивляетесь, – спокойно перебил его старший по возрасту и, должно быть, по чину, с лихими закрученными усами, хотя поручик никакого удивления не выказывал, а скорее наоборот – решительность и горячность. – Японскую эскадру собирали всем "миром". Новейшие – по последнему слову техники, японские броненосцы и крейсера строились за американские и английские деньги на лучших верфях Англии, Германии и Франции. Так что наши корабли с устаревшей артиллерией не могут порой достать японцев, ведущих огонь на дальних дистанциях.

Сидящий рядом с ним, тоже, видно, опытный военный подтверждал, скептически улыбаясь и отгоняя рукой вялого дневного комара:

– Русские бронебойные снаряды в случае попадания только делают дырки в бортах японских броненосцев английской постройки. В то время как японские бризантные «шимозы» жгут русскую броню и русских моряков, даже разорвавшись рядом с кораблем, – к тому времени зловещее слово «шимоза» уже не сходило с языков и обрело облик неодолимой дьявольской силы. – У меня родственник служит на «Громобое».

– Вы про то, как японцы в Корейском проливе «Рюрик» растерзали? – уточнил кто-то из офицеров.

– Тогда особенно! Тогда и «Громобою» всыпали горячих и «Россию» потрепали.

– Они собой «Рюрик» пытались прикрыть…

– Для примера, господа: на «Варяге» двадцать два человека погибло, а на «Рюрике» двести четыре… Бились до последнего, корабль – в лохмотья.

– Японцы не стесняются осыпать наши корабли шрапнелью, уничтожая орудийную прислугу. А в русской военной доктрине это считается негуманным – в соответствии с международной конвенцией, определяющей «негуманные» способы ведения войны!

Тут снова вдохновлялся поручик:

– Вот именно, господа, негуманные! Когда русские, защищая отечество, кого-то уничтожают – это считается негуманно! И пулемёты русская армия стала принимать на вооружение в массовых количествах тоже одной из последних и по тем же соображениям негуманности! Вообще всё, что может привести к победе русской армии, так называемой «мировой общественностью» объявлено «негуманным». Русским разрешается только «героически» умирать! Самое отвратительное, что «прогрессивная» русская общественность в лице господ Куприных и прочих, возлюбившая «гуманистические» идеалы, поддерживает мнение мировой общественности. Гуманность же к собственному народу выражается в пораженчестве и непротивлении. Воевать, защищая отечество, стало, видите ли, варварством.

– Кстати, – добавлял усатый, – даже Лев Толстой, когда узнал о сдаче Порт-Артура – пришёл в негодование! Такое предательство даже старика Толстого проняло…

– Новые русские корабли не успели пройти толком испытаний, – опять поддержал его знаток морских дел, – или, по чьему-то головотяпству оказались в непредусмотренных ситуациях. Возьмите случай с "Варягом": новейший крейсер, двадцать четыре узла ходу – быстроходнейший в мире! Но не использовал своего преимущества в скорости. На кой чёрт понадобилось Рудневу спасать эту старую, никому не нужную лоханку "Кореец"? Что он мог сделать японцам из своих пушчонок? Вместо того, чтобы сразу взорвать его и с боем на полном ходу прорваться сквозь японский строй? Повезло бы – воевал бы в составе эскадры.

– Да что говорить! – горячо перебивал поручик. – Конечно, русские моряки проявили героизм и совершили подвиг, пред которым даже враги склонили головы. Но в этой войне русские почему-то настроены героически гибнуть, а если и победить, то непременно ценою собственной жизни. Мы разучились побеждать и радоваться, оставаясь живыми, это считается у нас неприличным, нецивилизованным действом и осуждается нашей «культурной» общественностью… Эта нынешняя, так сказать, «революция» – ведь это бунт и не что иное, как предательство!

Необъяснимое апокалиптическое предчувствие царило в русском обществе, и это настроение едким дымом заволакивало огромную Россию от Дальнего Востока до Санкт-Петербурга, растравляя души и вселяя в умы бог весть какие настроения.

В сухопутной армии пока еще бодрились, пели, передавая из уст в уста уже сложенные песни о героях этой войны, в основном о моряках, о «Стерегущем», о гордом "Варяге", вальс «На сопках Маньчжурии», «За рекой Ляохэ»⁶…

За рекой Ляохэ загорались огни,

Грозно пушки в ночи грохотали.

Сотни юных орлов из казачьих полков

На Инкоу в набег поскакали.

Русская армия так и не дождалась приказа наступать… Америка, финансировавшая эту бойню по заказу Англии, выступила ходатаем Японии о прекращении войны. Россия получила политическую оплеуху…

С грохотом и цокотом прокатывались по Невскому проспекту конные трамваи. Вагоны на электрической тяге в Санкт-Петербурге появлялись лишь зимой, когда рельсы прокладывали по льду Невы.