Поезд - Страница 56

Зюмин обернулся, тяжело глянул на Елизара. – Откуда? Из леса? – Елизар махнул рукой и скрылся в глубине вагона.

– Чудак человек, – проворчал он. – Ты что же думаешь, я тебе долг не верну?

Елизар молча отстранил железный табурет, шагнул к двери.

– Погоди, – мягко остановил его Зюмин. – Что ты, на самом деле? Кто ж такие тыщи в дорогу берет, сам подумай? Магазин в Ручьях я назубок знаю, от него проку никакого. Лишние деньги нам ни к чему, только и взял, чтобы поесть. А будут лишние, сам знаешь, пивные на каждом углу стерегут.

– И не стыдно?! – искренне удивился Елизар. – Двадцать рублей всего и должен… Мужик ты или кто? Чтобы двадцатник карман оттопыривал?

Тут Федюня посчитал за обязанность вступиться за честь своего начальника. Он захлопал широкими ладонями по тощим ягодицам и покачал головой, с презрением оглядывая Елизара от фуражки до ботинок.

– Тоже мне! – воскликнул Федюня. – Ситуацию надо знать. У Зюмина свой досмотрщик имеется. Она его на перроне стережет. С обыском. Думает, как раньше было, зайцев з локомотиве катаем, а заработок – в загашник.

Елизар ответил недоверчивым взглядом, отмечая про себя, что брови у Федюни имелись, только очень светлые, и на конопатом лице совершенно пропадали.

– Скажешь тоже, зайцев… Куда их тут определить? Не то что зайца – воробья не провезешь, темнотища.

Федюню такое суждение заело, и стерпеть это не было возможности.

– У чешских локомотивов – да. Каждый сантиметр площади на учете. И то, если приспичит, в машинное отделение пустить зайцев можно, посадить на трапах. А в наших локомотивах запросто несколько человек провезешь. Только скажи, где их взять, зайцев-то?! Всех ваш брат – проводник – оттяпал… Если совсем завалящий зайчонка достанется, алкаш какой, так его и на фонарь можно определить, впереди локомотива.

– Ладно, ладно, разболтался, – с напускной строгостью осадил помощника Зюмин. – Все тайны ему откроешь. Того и гляди, ревизоров напустит.

«Насмехаются, – с обидой подумал Елизар. – Сами должны, а сами…»

Он так и не додумал до конца свою обиду – стремительно нарастающий шум вломился в форточку нестерпимым скрежетом, лязгом, стуком и воем. Черный, осатаневший от собственной мощи товарняк метал в кабину рваные тени, словно закидывая на память частицу самого себя… Елизар с испугом отпрянул от двери. Боковым зрением он увидел, как Зюмин достал десятку и жестом предложил Федюне присовокупить. Федюня принялся копошиться в карманах, извлекая мятые бумажки. Но, видно, так им и не удалось дотянуть до двадцати рублей…

«Крохобором меня считают», – еще с большей обидой подумал Елизар. За время, проведенное в кабине, он проникся симпатией к этим двум людям. И, честно говоря, больше болтал о долге, чем думал о нем на самом деле.

Товарняк пропал так же неожиданно, как и возник. Тишина вновь овладела кабиной. Но тут же что-то щелкнуло в динамике и раздался голос дежурной по дистанции, вплетенный в посторонний треск и свист помех. Только опытное ухо могло разобраться в этом сумбуре звуков.

– Сто девятнадцатый… Где вы там?

Зюмин, пихнув собранные деньги в карман кителя, метнулся к динамику.

– Слушает сто девятнадцатый. Чем порадуешь, милая?

– Пропущу вас до Разуваевки впереди второго нечетного. Успеете?

– Успею, милая, – радостно ответил Зюмин. – Там только одно ограничение на три километра, – Зюмин бегло взглянул на листок предупреждений.

– Бархатных рельсов вам, катите! – разрешила дежурная.

И тут же на выходном светофоре вспыхнул зеленый глазок.

Локомотив коротким гудком простился было с соснами. Но сосны, занятые доверительной вечерней беседой, лишь слабо качнули на прощание ветвями. Локомотив обидчиво и без сожаления расстался с ними, увлекая за собой послушный его воле хоровод.

Елизар стоял у двери, соображая, что же ему делать. Жаль, что между локомотивом и вагонами нет радиосвязи, узнал бы, как там и что.

– Садись на место, чего уж там, – мягко бросил Зюмин. – Порадуй нас полчасика, – не торопясь и с явным удовольствием он нажимал пусковой контроллер, увеличивая обороты двигателя.

Елизар облегченно вздохнул, но вида не показал, так и вернулся на свое место с угрюмым выражением лица.

Какое-то время Зюмин обменивался с помощником специальной информацией. Потом они примолкли, отдаваясь нарастающей скорости.

– Елизар, а кто идет начальником в этом рейсе? – прервал молчание Зюмин.

– Аполлон Николаевич, – охотно отозвался Елизар.

– Кацетадзе, что ли?

– Он самый. Знакомы, нет?

– Знакомы. Он когда-то в отделении дороги работал, бумаги перекладывал, – ответил Зюмин. – Толковый вроде был инженер, а места своего не нашел… Конечно, в начальниках поезда жить веселее. Машину он купил?

– Купил. Давно купил, – Елизар с увлечением наблюдал, с какой упоительной яростью несет себя локомотив. Неужели есть сила, которая может его сдержать?

– Конечно, инженером он только и мог, что на электричке за грибами кататься. А тут – пожалуйста, на своем автомобиле, хоть в лес, хоть по дрова. Верно?

Молчание в кабине было подтверждением того, что прав машинист – свой автомобиль не помешает.

– А ты, Елизар, чего ж не купишь автомобиль?

– Куда мне… Вот тебе сподручней. Небось за четыре сотни в месяц получаешь.

– Получаю, – согласился Зюмин. – Сижу, понимаешь, в тепле, на приборы поглядываю, катаюсь, а денежки капают. Не работа, а рай божий… Тоже ведь раньше сидел в управлении, бумаги перекладывал.

– То-то… А к Аполлону претензии.

– Почему претензии? – усмехнулся Зюмин. – Он сейчас в штабном вагоне сидит, бедняга, голову ломает, как бы пассажира лучше обслужить, исходит весь в служебном рвении. Я вот в теплой кабине кейфую, с тобой лясы точу, в ожидании очередной зарплаты… Так что каждый из нас выбрал дело по душе… Еще тогда на отделении работал инженером Савелий Кузьмич Прохоров, дружили они с Аполлоном твоим. Потом, видно, раздружились – Кузьмич в большие начальники полез. Да и упал с макушки. А Аполлон – в малые. Держатся пока. А еще болтают, что нынешний Свиридов когда-то тоже был ихний приятель. По институту…