Поэты, писатели, безумцы. Литературные биографии - Страница 196

Конечно, в реальной политике эта концепция, возвеличивающая принцип силы, применялась постоянно. Не Макиавелли был ее первооткрывателем. Драматическое развитие европейской истории будет отныне определять не Эразмова политика соглашений, а политика, решительно использующая любую возможность в своих интересах, политика тирании в духе «Государя». Целые поколения дипломатов будут учиться своему холодному искусству по учебнику арифметики жестокого и дальновидного флорентинца, кровью и жезлом обозначаться границы между странами, границы, которые будут вечно перекраиваться. Друг против друга, а не друг с другом – именно этот принцип будет способствовать всплеску страстных энергий у всех народов Европы.

А вот Эразмовы мысли никогда еще историю не формировали, на европейские судьбы явное влияние не оказывали: великая гуманистическая мечта об устранении противоречий справедливым путем, страстная мечта об объединении наций под знаком всеобщей культуры так и осталась утопией, нереализованной и, возможно, в пределах нашей действительности никогда не реализуемой.

Но в духовном мире все противоположности сосуществуют, даже то, что в действительности никогда победно не проявится, в духовном мире остается динамической силой, причем как раз неосуществленные идеалы оказываются самыми непобедимыми.

Нереализованная идея непобедима уже потому, что она не истощена, не скомпрометирована своей реализацией, и, хотя исполнение ее задерживается, необходимость этого исполнения каждому новому поколению представляется очевидной; такие идеи продолжают жить как моральные импульсы, побуждающие к прогрессу. Лишь нереализованные идеалы живут вечно. И то, что гуманистический идеал Эразма – европейское взаимопонимание – не осуществился, не дал серьезного политического эффекта, не означает, что идеал погиб.

В самой сущности идеи надпартийности нет стремления стать когда-либо партией, стать гегемоном, и едва ли следует надеяться, что она когда-нибудь сможет стать формой и содержанием общечеловеческой души, священной и наивысшей формой жизни гётевской невозмутимости. Каждому гуманистическому идеалу, поднятому на высоты, позволяющие обозревать мир на сотни лет вперед, идеалу, согретому теплом горячих, благородных сердец, предопределено остаться идеалом элиты духа, он удел немногих и передается от духа к духу, от поколения к поколению; эта вера в реализуемость сообщности нашего человечества, пусть в реализуемость нескорую, никогда не исчезнет, какие бы смутные и тяжелые времена ни мешали ее осуществить.

В хаосе войн и европейских раздоров Эразм, этот разочарованный, но не отчаявшийся человек, как завещание оставил нам возрожденную им древнюю сокровенную мечту всех мифов и религий, мечту о грядущем и неудержимом очеловечивании человечества, о торжестве ясного и справедливого разума над себялюбивыми и преходящими страстями: впервые обозначенный прагматически неуверенной и подчас робеющей рукой, этот идеал непрерывно с новыми надеждами воскрешался поколениями и поколениями жителей Европы.

Никакая мысль, кем бы то ни было придуманная и высказанная от чистого сердца, с чистой нравственной силой, никогда полностью не пропадает; начертанная слабой рукой и несовершенно сформулированная, она постоянно побуждает дух нравственности к обновленным формированиям. Слава Эразма, побежденного здесь, на земле, останется в веках – своими произведениями он указал путь в мир гуманистическому мышлению, такому простому, такому ясному и в то же время вечному, так как оно является наивысшей задачей человечества – становиться все более гуманным, более духовным, более понимающим себе подобных.

Вслед за ним говорит его ученик Монтень, считая, что «бесчеловечность – худший порок», que je h’ay point le courage de concevoir sans horreur[306], далее Спиноза требует вместо слепых страстей – «amor intellectialis»[307], Дидро, Вольтер и Лессинг, скептики и идеалисты одновременно, воюют против ограниченности образа мыслей ради всепонимающей терпимости. В Шиллере идея космополитизма возникает в поэтической форме, в Канте – требования вечного мира, вновь и вновь дух взаимопонимания, объединившись с силой логики, требуют нравственного права вместо права кулака насилия (Толстой, Ганди, Роллан).

Вновь и вновь вера в возможное умиротворение человечества вспыхивает наиболее ярко как раз в мгновения наибольших раздоров, ибо человечество никогда не сможет существовать и творить без этой утешительной иллюзии – последнего и окончательного согласия. И пусть умные и холодные калькуляторы снова и снова указывают на нереализуемость идей Эразма, и пусть вновь и вновь действительность подтверждает справедливость их расчетов, человечеству всегда будут необходимы те, кто указывает народам то, что связывает народы друг с другом, а не разъединяет их, те, кто возрождает в сердцах людей веру в мысль о грядущем веке более высокой гуманности. В этом завещании творчески действует великое обетование. Ибо лишь то общечеловеческое, что дано увидеть духу над его собственным жизненным опытом, дарует единицам силы сверх сил. Лишь в надличных и едва ли выполнимых требованиях люди и народы чувствуют свое истинное и святое величие.

Три мастераБальзак. Диккенс. Достоевский

Предисловие. Перевод П. Бернштейн 7

Бальзак. Перевод Г. Зуккау 9

Диккенс. Перевод В. Зоргенфрея 39

Достоевский. Перевод П. Бернштейн

Созвучие 66

Облик 70

Трагедия его жизни 71

Значение его судьбы 83

Герои Достоевского 95

Реализм и фантастика 109

Зодчество и страсть 124

Переступающий границы 135

«Искание Бога» 144

Vita triumphatrix 155

Борьба с безумиемГёльдерлин. Клейст. Ницше

Предисловие. Перевод П. Бернштейн 161

Гёльдерлин. Перевод П. Бернштейн

Священный сонм 173

Детство 178

Портрет тюбингенского периода 183

Призвание поэта 186

Миф о поэзии 192

сОДЕРЖАНИЕ

Фаэтон или вдохновение 199

Вступление в мир 206

Опасная встреча 209

Диотима 219

Соловьиная песнь во тьме 224

Гиперион 226

Смерть Эмпедокла 232

Поэзия Гёльдерлина 238

Падение в бесконечность 248

Пурпурный сумрак 254

Скарданелли 261

Воскресение в современность 265

Генрих фон Клейст. Перевод П. Бернштейн

Гонимый 269

Изображение неизобразимого 273

Патология чувства 277

План жизни 287

Честолюбие 292

Пробуждение в драме 296

Мир и сущность мира 303

Новеллист 307

Последняя связь 312

Страсть к смерти 315

Музыка заката 320

Фридрих Ницше. Перевод С. Бернштейна

Трагедия без партнеров 324

Двойственный облик 329

Апология болезни 332

Дон Жуан познания 342

Страсть к правдивости 348

Преображения в самого себя 356

Открытие Юга 363

Бегство в музыку 371

Седьмое одиночество 376

Танец над бездной 380

Воспитатель свободы 386

сОДЕРЖАНИЕ

Три певца своей жизниКазанова. Стендаль. ТолстойПеревод В. Зоргенфрея, П. Бернштейн

Предисловие 391

Кaзaновa

Портрет юного Казановы 408

Авантюристы 412

Образование и одаренность 417

Философия легкомыслия 424

Homo eroticus 436

Годы во мраке 452

Портрет Казановы в старости 458

Гений самоизображения 464

Стендаль

Лживость и правдолюбие 475

Портрет 481

Кинолента его жизни 484

«Я» и вселенная 506

Художник 519

De voluptate psychologica 534

Самоизображение 540

Стендаль в современности 551

Толстой

Прелюдия 554

Портрет 558

Жизненная сила и ее сопротивляемость 562

Художник 574

Самоизображение 589