Поэтика за чайным столом и другие разборы - Страница 14
11. Установкам на словесную экспрессию и чудо вторит пристрастие к варваризмам, этнографическим и собственным именам, возвышенной, архаической, экзотической, терминологической и иной орнаментальной лексике, проецирующей текст в некий особый план.
— Алина, Альсим, монастырь святой Ирины, армянин, рубин, коралл, кинжал (Жук);
— бокал, Моэт, Аи (Бар);
— Netty, Тверь, Москва, R, О, N, W (Пуш);
— ланиты (Лер);
— присно, присно, Avec des pleurs, Rempli defleurs, Votre beauté, Félicité (Мят-Ж);
— Полярной, Святой звезде (Па-Д);
— рекла Господня воля (Па-Т);
— антиподы, струны цевниц, музы (Ф-Чай);
— Степной Тантал, царица фей, корнеплодное растенье, перламутр, нимфы, Аполлон, стих пэана (Ф-Хо);
— Я был у Кача и Орбека, Plessy, Коммуна, прусский, французский, Клио, Plessy (Ф-Я);
— полька, команда, руки по швам, арест, я деве рек, под козырек, афронт, бригадный генерал, стал во фронт, ура (Ми-Вя);
— моцион, ванна, сигара из Гаванны (Ми-По);
— (собака-)водолаз, шерсть, лапа, хвост, конура, пасть, Достоевский Федор, «Эпоха» (Ми-До);
— жрец Мемфиса, пророк Озириса, жезл, колесница, храм, жрица, ланиты, Фта, Нил, алтарь, кадить, корона, денница (Слу);
— «Вестник Европы» (Тих);
— Русь, манифест, Лета (Кня);
— Кармелитка, ряса, клобук, четки, грешная черница, монахиня, блудница, грех, пергаментный свиток (Льд);
— Нил (Брю);
— Servus — Reginae, храм, иго (Бл-Serv);
— утлый челн (Бл-Тер);
— Аркона, храм, призрак Световита, святая свита, рог с вином, лук, славянский мир, чары (Бал-Свет);
— брег, подснежник, крутоем, валежник, злато, божья риза, вспев (Бал-Уйт);
— предсмертье (Хо-Ут);
— застигийские тени, Парка, Муза (Хо-27);
— виртуоз из виртуозов, автомобиль, шелка, боа (Цв);
— Париж, еврей (Эр);
— стансы, праздник мая, чье-то «хны», Балаханы, лефить (не очень лефте!), бокал, Совнарком, в дрезину, хан (Ес);
— пушки, терпуг, бухта, Петербург, гальюн, боеспособность, «Синоп», «Чесма» (вдвойне собственные имена!) (Паст-Ш).
12. Иногда повествовательная перспектива задается фиксацией почтительного внимания на некоем третьем лице, вводимом либо с указанием его имени собственного или профессии, либо с местоименной анонимностью (он, она); отчужденное описание может затем сменяться прямым обращением к загадочному персонажу.
— Купца к ней вводит армянина Ее супруг <…> Товары перед ней открывши, Купец молчит <…> Он, взор потупя, разбирает Жемчуг, алмаз; Подносит молча; но вздыхает Он каждый раз. Блистала красота младая В его чертах <…> Но часто, часто он вздыхает И глубоко. Что (мыслит) он такой унылый? Чем огорчен? <…> Алине молча, как убитый, Он подает Парчою досканец обвитый, Сам слезы льет (Жук);
— Когда, молясь, она стояла У алтаря И красным светом обливала Ее заря. Когда, склонив свои ресницы, И вся в огне, Она по долгу первой жрицы Кадила мне… Я долго думал: царь по власти, Я господин <…> Но я признал <…> Свой приговор в ее поклоне, В моей тоске (Слу);
— В ограде звякнула калитка, Шуршит сирень, И молодая кармелитка Скользит, как тень. Трепещет грудь под рясой черной, Раскрыт клобук… (Льд);
— Я шел, но вот, Смотрю и вижу — над поляной Мелькнул капот. Я вижу даму — страстно, громко Поет она (Ми-По);
— Я вижу призрак Световита Меж облаков, Кругом него — святая свита Родных богов. Он на коне — и слишком знает Восторг погонь <…> Он бросил алую Аркону <…> И льнет к нетронутому лону <…> Он позабыл священность красных Заклятых стен <…> К каким ты нас уводишь чарам, Бог Световит? (Бал-Свет);
— Он тихо шел от пушки к пушке <…> Он шел под взглядами опухших, Голодных глаз <…> Он видел не толпу над бухтой, А Петербург… (Паст-Ш)[45].
В нашем корпусе нарратив такого типа представлен относительно редко, поскольку многие повествовательные сюжеты даны от 1-го лица (Лер, Па-Д, Ф-Я, Ми-Вя, Ми-До, Слу, Ес), но для балладного стиля он достаточно характерен. Сошлюсь на два текста, написанные отчасти сходными размерами: Я434Зжмжм (Блок, «Митинг», 1905) и Я4242мммм (Сологуб, «Блаженство в жизни только раз, Безумный путь…»; квазибаллада на евангельскую тему — о метаморфозе Савла в Павла; 8 четверостиший; 1908):
Он говорил умно и резко, И тусклые зрачки <…> А снизу устремлялись взоры От многих тысяч глаз <…> Его движенья были верны, И голос был суров <…> Он знал всему предел <…> Но те, внизу, не понимали <…> И человек упал на плиты С разбитой головой <…> И были строги и спокойны Открытые зрачки;
Едва надменный Савл вступил На путь в Дамаск, Уж он во власти нежных сил И жгучих ласк. Его глаза слепит огонь Небесных нег, И стройно-тонкая ладонь Бела, как снег. Над ним возник свирельный плач В пыланьи дня: «Жестокий Савл! о злой палач, Люби меня!»
III
Намеченный круг тем в известной мере предварителен. В качестве отдельных могли бы быть рассмотрены и некоторые другие повторяющиеся мотивы (любовь, страсть, цветы, далекий путь, звуки, тени, кровь, могила), отразившиеся в нашей классификации лишь окказионально. И, конечно, в стороне остались многочисленные стихи, структурно и тематически родственные нашему корпусу, но написанные «соседними» размерами[46].
Сам же кластер инвариантов оказался очень узнаваемым — стандартно романтическим. Его клишированность можно связать с заостренной контрастностью схемы Я4242жмжм, по-видимому, располагающей к обнажению риторики, причем как в легких, так и в серьезных текстах. Тем поразительнее, сколь полно этот кластер представлен в ММ, — разумеется, в иных, типично пастернаковских поворотах[47].
1. Чудо, метаморфоза — центральный троп ММ: превращение пьяного матроса в воображаемый бриг, в одного из братающихся с морской стихией членов его экипажа, в некий завод и в одного из его рабочих, а также в поэта, alter ego автора.
2. Мечтам, снам, бреду соответствует серия:
Трактиром пахли на Галерной, Песком, икрой <…> Москва казалась сортом щебня <…> Угольный дом напомнил чем-то Плавучий дом: За шапкой, вея, дыбил ленты Морской фантом.
3. Звездно-небесный мотив:
Огромный бриг <…> Всползая и сползая, терся Об облака <…> Матрос взлетал и ник, колышим, Смешав в одно Морскую низость с самым высшим, С звездами — дно <…> Со стеньг, с гирлянды поднебесий, Почти с планет…
4. Оппозиция тьма/свет:
Мигнул каток шестом флагштока И сник во тьме <…> Как ночь, сукно на нем сидело <…> Как ночь, сидел костюм из шерсти…
5. Ветер как один из лейтмотивов ММ иллюстраций не требует. Представлены также зима, снег, холод и в противовес им огонь, тепло:
С прудов зиме Мигнул каток <…> Был чист каток <…> И вырвал, и задул окурок, И ткнул в сугроб <…> Шатавшихся, как он, без дела Ноябрьских мух <…> Москва в огнях играла, мерзла <…> кипит опять на мысе Седой рукав. На этом воющем заводе <…> Огней и поршней полноводья.
6. Еще один ведущий мотив — маринистский (в том же коде выдержано и Паст-Ш). В ММ не исключено прямое влияние «Decrescendo» И. Ф. Анненского (написанного в «соседнем» размере, см. примеч. 9), где есть и индустриальный «железный» мотив, ср.: