Поединок. Выпуск 9 - Страница 38

Райцентр. 4 сентября 1944 года. 1.30.

Райотдел милиции разместился в длинном одноэтажном здании ссудной кассы. С той далекой поры окна были наглухо забраны тяжелыми чугунными решетками. Дежурная часть находилась в кабинете кассира. Комнату делила пополам металлическая сетка с узкой дверью и окошечком для выдачи денег. Дежурный лейтенант в синей выгоревшей милицейской гимнастерке хорошо отточенным немецким штыком-кинжалом нарезал сало, слушая вполуха рассказ помощника, сержанта.

— Вот я и говорю. Вошли они, значит, в дом. В масках. Трое. И говорят: давай ценности. А тот им: нет, говорит, у меня ничего, все, мол, немцы забрали. Тогда они начали его бить. А один примус стал разжигать.

— А примус-то зачем? — дежурный ловко подхватил кусок сала, уложил его на краюху хлеба и протянул в окошко кассы.

— Как зачем? — сержант изумленно, словно на ребенка, посмотрел на лейтенанта. — Штык калить…

— Зачем?

— Пытать собрались.

— А.

— Вот тебе и а… А дочка хозяйская в другой половине спала, она в окно вылезла и на улицу. А тут машина наша едет…

— Ну?

— Что ну? Взяли их. Один, между прочим, полицай бывший.

— До чего сволочи всякой война развела, — дежурный изумленно закрутил головой. — Страх до чего много.

Зазвенел телефон, и лейтенант, с неодобрением посмотрев на него, снял трубку.

— Райотдел милиции, дежурный Слепнев. Кто?! Откуда? Гончак! А! Чего тебе, Гончак? Что? Да говори ты медленнее и не кричи так, я слышу. Что? Что ты несешь? Стой, записываю!

Лейтенант отодвинул кружку с чаем, вытер сальные пальцы прямо о галифе, достал журнал происшествий.

— Диктуй, Гончак, — дежурный начал писать, — так… так… Кто там на месте?.. Волощук… Так… Время… Между 22—23…

Часы на стене сипло пробили один раз.

— Понял тебя. Обеспечь сохранность места происшествия. Действуй!

— Что там? — дожевывая хлеб, спросил сержант.

— В Смолах семью перебили.

— Кто?

Дежурный, не отвечая, подошел к телефону, висящему на стене, и стал крутить ручку:

— Товарищ подполковник…

Деревня Смолы. 4 сентября 1944 г. 4.20.

— Фару зажгите, — приказал подполковник Павлов. Он стоял во дворе усадьбы Капелюха, маленький, в мешковато сидящем обмундировании, в надвинутой фуражке, больше похожий на бухгалтера, чем на человека, отвечающего за борьбу с бандитизмом в этом неспокойном прифронтовом районе.

Вспыхнул авиационный фонарь, укрепленный на длинной алюминиевой стойке, и осветил двор бледным, мертвящим светом.

Работники опергруппы делали свое дело сноровисто и привычно, скрупулезно, сантиметр за сантиметром обшаривая двор.

Из дверей хаты вышла женщина с погонами старшего лейтенанта медицинской службы.

— Что у вас? — спросил подполковник.

— Пострадавшая приходит в себя, касательное ранение головы, следы изнасилования…

— Остальные?

Врач развела руками.

— Вся семья?

— Да, товарищ подполковник, шесть человек. Даже детей не пожалели.

— Так. Давыдочев! Где Давыдочев? — крикнул подполковник.

— Он в доме, — ответил кто-то.

— Ко мне его!

— Давыдочева к начальнику!

Молодой лейтенант выглянул в окно хаты:

— Меня?

— К начальнику.

Давыдочев подошел, на ходу застегивая воротничок гимнастерки.

— Ну, что у тебя? — подполковник внимательно посмотрел на лейтенанта.

— Трупы…

— Я знаю, что не цветы. Конкретнее.

— Семья перебита внезапно! Следов борьбы нет. Некоторых смерть застигла в постелях. Стреляли почти в упор.

— Из чего стреляли?

— Из «шмайссеров». Гильз много. Пули из стены выковыривали.

Лейтенант раскрыл ладонь. На ней лежали деформированные кусочки металла.

Подполковник взял один, поднес к свету.

— «Шмайссер». Еще что?

— Взяты все вещи.

— Что значит «все»?

— Шкафы и комод пустые.

— Как ты думаешь, Давыдочев, много можно взять у крестьянина?

— Не знаю. Но, наверное, немного.

— Правильно. Возможно, нападавшие что-то искали.

— Не похоже, чтоб они что-нибудь искали.

— Смотрите лучше. А может быть, они нашли сразу…

— Товарищ подполковник, — к начальнику подошел высокий пожилой майор, — следы сапог обнаружены, размер сорок второй, судя по рисунку подошвы — сапоги наши, армейские.

— След загипсовали?

— Так точно. Вот еще пачка от немецких сигарет «Каро».

Майор протянул начальнику раздавленную сапогом синюю коробку с золотыми буквами «Каро».

— Так, — подполковник взял коробку, шагнул в свет фонаря, поднес ее к глазам. — Интересно. Вы уверены, что ее оставили нападавшие?

— Уверен.

— Почему?

— У убитого найден большой запас табака-самосада.

— Это ни о чем не говорит. Можно курить и то и другое.

— Не думаю.

— Давыдочев, — он повернулся к лейтенанту, — потерпевшая может говорить?

— Пока нет.

— Срочно ее в город, в госпиталь. Где председатель сельсовета?

— Вот он, — Давыдочев кивнул в сторону сидящего на бревне Волощука.

Павлов пересек двор, подошел к председателю. Тот торопливо начал нашаривать костыли.

— Сидите, сидите. Я тоже присяду. Настоялся. Так как же это, Советская власть?

— А вот так, — Волощук выплюнул цигарку. — Подкрепленье нам нужно. А то я — власть до заката. А потом мы на заячьем, извините, положении.

— Кто «мы»?

Волощук, усмехнувшись, недобро хлопнул ладонью по торчащему за поясом револьверу.

— Есть еще оружие?

— Трехлинейка.

— Я распоряжусь, чтобы вам оставили автомат.

— Лучше «дегтяря» или МГ и патроны, конечно.

— Оставим. Вы видели машину?

— Да.

— Какая марка?

— Навроде как у вас.

— «Додж»?

— Он. На такой же вчера под вечер проезжали машине. Капитан и трое бойцов. Торопились в Гродно. Решили ехать через лес.

— Приметы их помните?

— Товарищ подполковник, — подбежал Давыдочев, — в сарае пилотку нашли нашу, офицерскую.

Подполковник взял пилотку, осветил фонарем.

— Это его пилотка! — крикнул Волощук.

— Чья?

— Да капитана, что проезжал.

— Странно, очень странно. Как вы думаете, зачем они приходили?

— Думаю, за продуктами. В лесу прячется сволочь всякая. Ходят по крестьянам, отбирают муку, сало, птицу. А Капелюх не дал им ничего. Вот они и дождались, когда он госпоставку приготовит. Я в сарай заходил. Чисто. И кабана застрелили, и корову с телкой, да, видать, увезли.

А ночь уходила. Рассвет растворил белый, призрачный свет лампы, и ее погасили. На село из-за леса спускалось утро.

— Товарищ подполковник, — высокий сухопарый лейтенант, эксперт-криминалист, подошел и замолчал, глядя на Волощука.

— Говори, при нем можно.

— Следы машины соответствуют «Доджу 3/4». Резина не новая, правое заднее колесо латаное, оставляет характерный след. Отпечатки загипсованы. Следы машины прослежены по всему селу.

— Хорошо. Иди. Скажи-ка, председатель, кто в том доме живет? — подполковник ткнул пальцем в сторону соседнего плетня. — Вон, кстати, и хозяева.

Волощук поднял голову. У плетня стояли мужчина и две женщины. Они молча глядели на двор Капелюха.

— Гронские это. Казимир, жена его и невестка.

— А где сын?

— Говорят, в польской дивизии служит. В этой, как его…

— В АК?

— Да нет, с нами, в дивизии Костюшко.

— Давыдочев! — подполковник вскочил с неожиданной для его плотного тела легкостью. — Давыдочев!

— Здесь, товарищ подполковник! — подбежал запыхавшийся лейтенант.

— Заправься, фуражку поправь, — подполковник неодобрительно оглядел его. — Ты же уполномоченный ОББ, а ходишь, как начальник банно-прачечного отряда.

— Виноват. Я…

— Гронского приведите ко мне.

Давыдочев, придерживая рукой кобуру, побежал к соседнему плетню.

Гронские попятились, потом почти бегом бросились к хате.