Поединок. Выпуск 7 - Страница 82

Каждый солдат готов победить или умереть. Но тот, кто останется жить, не знает, почему в бовэ он не погиб, а именно победил. Может, иной раз и потому, что кто–то своевременно предупредил командование о замаскированном минном поле, о спрятанной до поры артиллерийской батарее противника?..

Сладкий плод победы неделим. На войне все зависят от всех.

Должно быть, Макаревич все–таки задремал, потому что очнулся от скрипа лестницы. Хозяин был навеселе. Позвав его вниз, уставился на гостя какими–то новыми, вопросительно–восторженными глазами.

— З нимцем выпил, — сказал он радостно.

— Поздравляю.

— Формация нумер… — Станислав порылся в кармане и вынул мятый конверт с черным почтовым штемпелем, на котором четко был обозначен номер только что прибывшей сюда войсковой части.

Обрадованный Макаревич запрятал конверт поглубже в карман и подумал, что хозяин вовсе не такой простак, каким показался вначале, что пять лет жизни в оккупации, несомненно, научили наблюдательности и конспирации и что ниточки местных связей, которые так кстати пришлись разведчикам, может быть, лишь частица целой паутины своеобразного подполья, стихийно возникшего, связанного личными знакомствами, общей ненавистью к врагу, круговой порукой…

Было около полуночи, когда Макаревич выбрался из города. Долго блуждал по выстуженным лесам, разыскивая нужный квадрат. Убедившись, что вышел на место, вынул гранаты, постучал ими друг о друга. Лес не отзывался. Лишь ветер шумно трепал вершины деревьев, да звезды то гасли, то загорались в вышине за быстро бегущими лохматыми тучами. Только перед рассветом в хаосе монотонных звуков Макаревич расслышал далекое цоканье условных сигналов.

Через несколько минут они встретились на поляне, радуясь, что снова вместе и что все так хорошо удалось.

— И Вера тоже молодцом оказалась!

— Весь фронт у нас в кармане, от Ружан до Новогруда!

— Теперь главное — поторопиться, передать сведения…

Чтобы выгадать время, они не остановились на дневку, усталые, лезли напрямик через лесные буреломы, не петляя, как обычно, не обходя поляны.

Когда перебегали дорогу возле одной из опушек, услышали вдруг близкие выстрелы и увидели мчавшуюся прямо на них машину с жандармами.

Пули сухо застучали по мерзлым стволам деревьев, посыпались сбитые ветки. Прячась за густым обвисающим ельником, разведчики подождали, когда машина подойдет ближе.

— Гранаты с упреждением! — приказал Фарид.

Над головами спрыгнувших с машины жандармов взметнулись три белых клубка и вслед сразу же еще три. Свист осколков, общий истошный вопль. Эхо взрывов поскакало по лесу, затихая вдали, словно бы распадаясь на части…

Еще два часа шли лесами.

Добравшись до песчаных карьеров, где находились с рацией Гришин и Козич, узнали страшную весть: все крестьяне, схваченные во время предыдущей облавы, замучены в застенках мышинецкого гестапо. Торопясь хоть что–то узнать о русских, фашисты подвергали арестованных страшным пыткам. Кто ничего не знал, тот и не мог ничего сказать, а схваченные вместе с другими Бронислав Коваль, Ядвига и Мария Сташиц и юный Вячек умерли, не выдав русских, не назвав известных им тайников.

— Передавай, — сказал Фарид Гришину глухим голосом. — Передавай в честь павших наших товарищей.

…Тонет, захлебывается эфир в потоках радиоволн. Тысячи больших и малых радиостанций до конца выплескивают в пространство свою энергию, стараясь перекричать друг друга. Как в этом миллионноголосом крике узнать один–единственный нужный тебе родной голос?

Гришин перекидывает ключ на запасную волну, трогает рукоятку настройки и застывает над маленьким помаргивающим «Северном», боясь потерять пойманную ниточку связи. Ти–ти–ти–та–та! Он узнал бы это далекое попискивание, если б даже все радисты мира старались перекричать его. И он спешит послать ’по этой ниточке короткий набор цифр, в которых спрессовано все, чем жила разведгруппа в эти дни, что, рискуя жизнью, узнали его друзья.

Невесомы сигналы, но бьют они крепче и точнее артиллерийских снарядов.

Ти–ти–ти–та–та! «По шоссе и узкоколейке от Кад–зидло на Остролеику непрерывно перебрасываются войска…»

«Гарнизон Мышинца — гестапо, жандармерия, пехотная часть. В Черне и Сурове — саперный батальон, в ротах до 100 человек. Население из хуторов и деревень вдоль главных дорог выселено, в домах — солдаты…»

«От Мышинца до Дылево — противотанковые надолбы, минные поля. Дылево–Кадзидло–Липпики — сплошная линия обороны, окопы в три ряда, дзоты, проволочные заграждения…»

Радист Гришин поднимает глаза, улыбается сидящему рядом Фариду.

— Поздравляют, — говорит он и продолжает, словно читая по складам: — «Вашей группой своевременно вскрыт подход на фронт из Восточной Пруссии танковой дивизии «Великая Германия». За эту работу всем товарищам от лица службы объявляю благодарность…»

Вдруг они услышали далекий гул, все шире растекавшийся по горизонту, замерли, прислушиваясь. — Началось! Наши пошли!

— Дождались, братцы!..

Когда спал первый взрыв восторга, смущенно принялись поправлять оружие, осматривать гранаты. Еще неизвестно, как оно продолжится, это начало. Часто бывало, что с наступлением на фронте начиналось самое трудное для тех, кто сражался в фашистском тылу. С этого момента каждое сообщение о передвижениях и маневрах врага приобретало для командования особое значение. И хоть рассвет уже заливал поля белесой мутью, все четче прорисовывая дали, красноармейцы быстро собрались и направились туда, где прозрачные перелески вплотную подходили к шоссе..

В установленный час Гришин передал на Большую землю собранную за день информацию, а потом долго слушал ответ, улыбаясь все шире.

— «Сегодня наши перешли в наступление, — прочитал он принятую радиограмму. — Решительный час настал. Установите наблюдение за дорогами и немедленно сообщайте о передвижениях гитлеровских частей. Враг будет уничтожен. Ваша хорошая работа ускорит встречу…»

Днем над дорогой прошли наши штурмовики и словно бы вымели ее. Потом в поле запрыгали взрывы снарядов и мин, и Фарид приказал на всякий случай занять круговую оборону: немцы, отступая, могли неожиданно выйти сюда, к опушке. Вскоре тяжелый грохот артобстрела откатился куда–то за леса, и они увидели знакомого крестьянина, бегущего к ним через поле.

— Ваши пришли! — кричал он еще издали.

Трескуче рвались мины, шальные снаряды вскидывали дымные вихри над снежной белизной, а Фарид и его товарищи уже бежали от куста к кусту, торопясь к соседней деревеньке, где виднелись меж хат родные силуэты советских бойцов.

«Приказываю явиться немедленно». Далее следовала подпись: «ПР. Воробьев».

А что такое ПР? Смешное, напыщенное ПР. А главное, каждой собаке известно это «совершенно секретное» учреждение.

Недавно я разговаривал с русским железнодорожником. В форме злой шутки я предрекал скорую гибель большевиков и, вглядываясь в него, намекнул:

— Вас взорвут изнутри наши.

Он снял треух, почесал одним пальцем у себя за ухом и, снисходительно улыбаясь, отпарировал:

— Уж не «Пы–Ры» ли ваша нас взорвет?

И спокойная уверенность железнодорожника снова вызвала во мне знакомый холодок страха и чувство обреченности. Теперь, когда я смотрю на подпись на телеграмме, невольная злоба зарождается во мне. Злоба на беспомощность, на эфемерность этого несчастного ПР.

— «Приказываю… ПР… Воробьев», — выпячивая губу, произношу я. — «Приказываю… немедленно… П… Р… Воробьев».