Поединок. Выпуск 7 - Страница 79

Поздний рассвет еще только начинал забеливать поредевшую пелену туч на ночном небе, когда разведчики постучали в хату, которую описал им Вячек. Но дверь оказалась не запертой.

— По цо? — равнодушно сказал хозяин, когда его спросили об этом. — Свои нихай входзяць, а жандармы вшистко едно джви выломаюць.

Хозяин был одет так, словно и не ложился на ночь или давно уже встал. И сын его — восемнадцатилетний парень — тоже сидел на лавке у стены, накинув на плечи кожух, пестрый от заплат.

— Кошух, Казимир Кошух, — представился хозяин. — То мой сын Янек. А ви кто?

— Мы — солдаты передовых частей Красной Армии и Войска Польского, — привычной фразой ответил Козич. — Мы ищем своего товарища, такого круглолицего, невысокого. Говорят, вы его где–то видели?

— Можа, видзялем, — неопределенно ответил Кошух и потянулся к вешалке за своим старым ватником.

— Куда?

— К сасяду.

Добравшись до другого хутора, они вслед за Кошухом вошли в хату. Было дымно и душно. Пламя лучины, горевшей у печи, заметалось от ветра, и первое, что увидел Фарид в этом зыбком свете, была, мятая дерюжка на столе, под которой угадывались контуры автомата, направленного в сторону двери…

Что удержало его от того, чтобы не кинуться на пол и не открыть огонь, Фарид не знал. Только взгляд его пробежал по руке, державшей автомат под дерюжкой, к лицу человека, сидевшего за столом. Это был Макаревич.

— Неосторожно, — сказал Фарид, сбрасывая дерюжку. — А если бы не разглядел в темноте, не узнал тебя?..

Он говорил сердито, а сам уже тянулся в радостном нетерпении, чтобы обнять своего так счастливо нашедшегося заместителя.

— Все в порядке, — тихо докладывал Макаревич. — Рация в надежном месте, люди тут в Харцибалдах свои.

— Почему не пришел на место сбора?

— Приложился крепко, когда приземлялся. А тут наши подвернулись…

— Наши?

— Из группы Ухова. У них рация без питания. Макаревич кивнул куда–то за печку, где только теперь

Фарид разглядел четверых парней, пестро одетых, вооруженных немецкими шмайсерами.

— Вот это встреча! — радостно говорил Фарид, пожимая им руки. И остановился удивленный. — Постой, так ты же…

— Мосаковский.

— Точно. Мы же с тобой в Белоруссии ходили.

— Было дело…

— Проше, — сказал хозяин, выкладывая на стол краюху хлеба и горячую нечищеную картошку. — Альбо то коляция? Ви як ночне птаки.

Он протянул через стол руку:

— Бронислав Коваль. А ты? Федор? Нихай Федор, тилько бу германцам сцибло в тыл…

Пока хозяин, маленький, ершистый, произносил свое длинное ругательство, Фарид обменялся взглядами с Макаревичем и по его веселой улыбке понял, что крестьянин уже проверен и что довериться ему вполне можно»

— В Мышинце бываете? — спросил он, стараясь не придавать голосу особой значительности.

— Хлопчики ездят, — Бронислав кивнул на — Вячека и Янека, молча сидевших у стены. — Млодых на роботу гоняюць, окопы копаць.

— Нам нужно знать расположение этих окопов и огневых точек, движение войск, номера машин, знаки на бортах, число солдат в гарнизонах, вооружение. Любая фраза, какую услышите, — все будет интересовать…

Вскоре разведчики из группы Ухова ушли, оставив для связи Мосаковского и забрав с собой Лемара Корзилова. Фарид тоже поднялся из–за стола.

— Пора подумать о дневке. Ты куда ходил? — спросил Макаревича.

— Есть один схрон.

— Не мало одного на семерых?

— В тесноте, да не в обиде. Главное, что надежно.

Утренние сумерки уже растворяли ночную темень, когда разведчики прошли по тропе к близкому перелеску и остановились там возле дороги, истоптанной за обочинами, заваленной кучами хвороста. Бронислав приподнял одну из этих куч, наклонился, плечом придерживая навалившиеся ветки, сунул обе руки в снег, что–то потянул на себя, и под ногами у него открылась вдруг черная щель схрона,

— Пока, — сказал он сдавленным от напряжения голосом. — Давай.

Схрон оказался неглубоким — от пола до потолка метра полтора. Фарид ощупал стены, убранные поставленными вплотную березовыми кольями, опустился на соломенную труху.

— Ничего, сухо.

— Песок кругом, вода уходит.

Вызвавшись бодрствовать первым, Фарид полулежал в тесноте, чувствуя щекой жесткие гранаты в чьем–то кармане, и слушал близкое неровное дыхание своих товарищей. Он думал о группе Ухова, которую все считали погибшей и которая пусть временно (одного комплекта питания для рации, которыми они с ними поделились, хватит ненадолго), но все же ожила, благодаря этой счастливой встрече. Но повезло и матросовцам: с первых же дней оказались среди надежных друзей. Фарид не знал, что смогла передать группа Ухова на Большую землю. Но если они чего–то и не успели, то это теперь их, матросовцев, обязанность доделать, доработать, доузнать все о немецкой обороне.

И вдруг он насторожился: в монотонность шорохов и хрипов вплелся новый звук, будто в глубине за березовыми кольями часто застучала капель. Звук усиливался, и скоро Фарид понял, что это бьют копыта в мерзлую землю, что по дороге кто–то едет. Потом послышалась россыпь приглушенных мягких ударов, которые время от времени сливались в тяжелый ритм. Так не могли ходить крестьяне, это, несомненно, были военные, идущие не в ногу, но по привычке все время сбивающиеся на строевой шаг.

Фарид пощупал гранаты в кармане, попытался представить местность, как она могла выглядеть со стороны. И успокоился: схрон был, как могила, — без отдушины. Если бы хозяин позаботился об удобствах, о свежем воздухе, то над снежком вился бы парок. Точно такой, по какому охотники отыскивают медвежьи берлоги…

Вечером Бронислав Коваль подтвердил: по хуторам ходили жандармы.

— Спадохрон демонтировали, па–ра–шют, — с трудом выговаривал он чужое слово. — Грозили.

Коваль повел разведчиков не к своей хате, а свернул на одну из многочисленных дорожек, паутиной связывавших хутора.

— К Сташицам, — догадался Мосаковский. — Это — мать с дочкой. Нашу ораву прокормить одной–то хате не под силу.

Фарид замедлил шаг, внимательно оглядывая утонувшие в ночи кусты. Волноваться повода не было. Но три с лишним года работы во вражеских тылах научили: делай следующий шаг, лишь когда точно знаешь, куда ставить ногу.

Хата, в которую они вошли, была бедной, как и все, какие ему приходилось видеть в этих местах. Возле низкой печи, как на смотринах, стояли рядышком мать с дочкой, одинакового, роста, когда–то в ярких, а теперь совершенно одинаковых выцветших юбках, опускавшихся до земляного пола из–под выбеленных временем кожушков.

— Ядвига, — представилась дочка, чуть присев, что, очевидно, должно было означать реверанс, и быстро, с любопытством обежала глазами вошедших разведчиков.

А мать стояла не шелохнувшись, и по ее лицу, тускло освещенному светом лучины, трудно было понять, радуется она поздним гостям или ждет, когда уйдут.

— Мария Сташиц, — назвал ее Мосаковский, обернувшись к Фариду. — Разучилась улыбаться в оккупации, а так добрая. И толковая: если что высмотрит, запомнит в точности.

Хозяйка вздохнула, словно только и ждала этих слов, и повернулась к дочке:

— Воды!

Схватив бадейку, Ядвига стремительно выскочила за дверь. И Арлетинов принялся одергивать вздыбившуюся под ремнем шинель.

— Не гоже без охраны. — И добавил, оправдываясь: — Столько мужиков в доме, как не помочь?

Хозяйка минуту смотрела на закрывшуюся дверь, словно раздумывая, что ей теперь делать, снова вздохнула и начала рассказывать о том, как ездила в местечко Кузию, вместе с другими, согнанными со всей округи крестьянами копала окопы и как фашист ударил ее прикладом за то, что она пошла смотреть такие, круглые металлические коробки, которые солдаты связками носили в поле.

— Мины? — обрадовался Фарид, вынимая карту. Вглядевшись. в карту, Мария уверенно показала место, где устанавливались минные поля.

Под окном заскрипели шаги, зашуршала дверь, и послышался спокойный голос Янека: